ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ, в которой героя предают друзья, жена и собственная телекомпания

   В Москве тем временем стали постепенно забывать про Гогу. Поначалу много говорили о нем по телевидению, строя догадки одна другой ужаснее. То говорили, что он, вероятно, похищен чеченскими террористами с целью получения выкупа и все ждали, когда сумма выкупа будет названа и начнется обычная торговля. Но из Грозного шли сообщения о том, что никакого Гоги в Чечне нет, никто его не захватывал, тамошние власти валили все на российские спецслужбы, а те, в свою очередь, хранили гордое молчание. Потом появилась версия, что он удрал за границу и спокойно проживает где-то на Мальдивских островах, в собственном, заранее купленном доме, при всех своих миллионах. По этому поводу Госдума даже сделала запрос в Генеральную прокуратуру, но ответа никакого не получила, там было не до Гоги — в очередной раз менялся генеральный прокурор. Что касается семьи и нескольких близких человек из окружения пропавшего, то они были уверены, что произошло заказное убийство, что это дело рук его политических врагов и конкурентов по бизнесу, и молчали, опасаясь теперь за свою собственную жизнь. Партия, к которой он формально принадлежал, на своем очередном съезде обвинила в «трагическом исчезновении с политической сцены такого выдающегося деятеля демократического движения, каким был...» — коммунистов и пообещала, что не простит им этого никогда. «Нас хотят запугать, — высоко задирая голову и раздувая ноздри, говорил, словно у гроба товарища, один из лидеров партии, хотя на самом деле стоял в этот момент на трибуне, — но мы не из робкого десятка! Нас не запугаешь!». За спиной у него маячили при этом четыре охранника и еще трое сидели в первом ряду в зале.
   Шло время, и другие важные события оттеснили на задний план историю с пропавшим политиком-миллионером, а вскоре о нем и вовсе перестали вспоминать и что-либо говорить.
   И вдруг в конце сентября в дирекции одной из телевизионных компаний, где Гоге принадлежал основной пакет акций, раздался звонок, и голос самого Гоги произнес как будто с того света (такая плохая была слышимость):
   — Это я.
   Далее опешивший и не сразу поверивший своим ушам генеральный директор канала, успевший за это время прибрать к рукам оставшееся бесхозным телевизионное хозяйство, узнал, что настоящий хозяин жив-здоров, был действительно похищен, но никакими не чеченцами, а самым настоящим НЛО (в этом месте разговора гендиректор решил, что Гога звонит из сумасшедшего дома), и теперь находится в городе Тихо-Пропащенске...
   — Где-где? — переспросил гендиректор.
   — В Тихо-Пропащенске.
   — Где это? — с ужасом спросил гендиректор.
   Произошла пауза, видимо, говоривший сверялся с картой, после чего сообщил:
   — Примерно 45 градусов восточной долготы.
   «Одно из двух, — подумал гендиректор, — или он действительно звонит из психушки, или кто-то нас разыгрывает». Но голос был Гогин, и интонация неподражаемая. Гендиректор решил дослушать этот бред до конца, а там уж решить, как реагировать.
   Еще в течение нескольких минут голос с того света требовал немедленно прислать за ним самолет, в противном случае грозил крупными неприятностями лично гендиректору, всей телевизионной компании и еще кое-кому в Москве. Не успел гендиректор ответить, как на том конце провода послышались щелчки, шорохи и протяжное гудение, похожее на вой ветра в трубе. Гендиректор сообразил не класть трубку на рычаг, связался с телефонной станцией и поинтересовался, откуда был звонок. На станции долго выясняли и сказали, что точно сказать не могут, но откуда-то издалека, предположительно из Дальневосточного региона.
   Гендиректор посидел, подумал и решил, что, если все это правда, то можно раскрутить из этой истории неплохую сенсацию. А если неправда, — тем хуже для Гоги и лучше для всех остальных, но сенсацию все равно можно раскрутить. Подумав так, он вызвал к себе ведущего обозревателя канала и шефа новостных передач.
   Уже вечером в эфир пошло сенсационное сообщение о том, что пропавший несколько месяцев назад Гога, возможно, жив-здоров и не исключено, что скоро вернется в Москву. В следующие дни эта новость звучала на всех каналах в числе первых, час от часу обрастая новыми подробностями. Сообщалось, например, что возвращение его связано с намерением выставить свою кандидатуру на предстоящих в 2000 году выборах президента, что вызвало, в свою очередь шквал негативных комментариев со стороны других претендентов на этот пост. Кое-кто из них грозил Гоге в случае появления в Москве немедленным разоблачением его прошлых «грязных делишек в правительстве». Другие намекали на имеющиеся у них видеозаписи, якобы сделанные в свое время в известном столичном клубе, где собираются мужчины нетрадиционной ориентации. Третьи обещали обнародовать данные о его связях с преступным миром. А из недр Генеральной прокуратуры произошла утечка информации о будто бы давно уже возбужденном против него уголовном деле сразу по нескольким статьям, из чего ведущий новостей, озвучивший утечку, сделал вывод, что Гога может быть арестован прямо у трапа самолета.
   Неожиданную позицию заняли и лидеры партии, еще недавно клявшиеся памятью друга и публично о нем горевавшие. Они срочно собрали пресс-конференцию, где решительно опровергли всю информацию, связанную с якобы возвращением их бывшего товарища, назвали ее провокацией коммунистов и пообещали подать в суд на телеканал, первым распространивший скандальную новость. Дело в том, что на последнем съезде партии с большим трудом, но была проголосована тройка лидеров, которой предстояло возглавить список партии на парламентских выборах. Чудесное воскрешение и возвращение Гоги сильно осложнило бы внутрипартийную ситуацию, так как пришлось бы состав тройки пересматривать. Не слишком обрадовалась хорошей новости и жена Гоги Марина, успевшая к тому времени близко сойтись с одним его другом (у Гоги был с ним общий бизнес) и как раз собиравшаяся ехать с ним отдыхать на Мальдивские острова.
   Когда через пару дней Гога-Гоша снова вышел на связь с Москвой (на этот раз он позвонил президенту банка, в котором состоял соучредителем и вице-президентом), банкир, явно недовольный тем, что он звонит именно ему, сказал:
   — Послушайте, Гога, зачем вам все это нужно? Зачем вам сюда возвращаться сейчас? Вы не представляете, что тут творится. Это просто конец света какой-то.
Услышав про конец света, Гога страшно заволновался и хотел было сказать, что и тут, в Тихо-Пропащенске все ждут этого самого конца света, и неужели действительно есть такой прогноз, но сдержался и только спросил:
   — А что такое?
   — Ну вы же телевизор смотрите там, сами должны знать.
   — Ничего я не смотрю, здесь света нет.
   — Ах, вон что. Так вы и в самом деле ничего не знаете?
   — Говорю же вам — нет.
   — Так вы счастливый человек, Гога. Я вам серьезно советую оставаться пока там, где вы находитесь. Целее будете. И нам спокойнее. Представляю, что тут начнется, если вы появитесь.
   — Да не желаю я здесь оставаться! — крикнул Гога, но в трубке уже загудело, и связь отключилась.
   Оба раза Гога-Гоша звонил из одного закрытого за ненадобностью учреждения, где сохранилась в целости и сохранности некая специальная связь, про которую, конечно, и Христофор Иванович знал, но держал про запас, на самый уж крайний случай, его даже устраивало, что нет ни с кем связи, так ему было спокойнее. Приводили же Гогу-Гошу в это закрытое учреждение под покровом ночи Дулин и Волобуев, когда-то сами в этом учреждении служившие и знавшие там все ходы и выходы. Во все время разговора Гоги-Гоши с Москвой они находились рядом и услужливо светили ему спичками.
   — Ну что? — спрашивали они Гогу-Гошу. — Пришлют самолет?
Тот злился и не отвечал.
   В первые дни своего пребывания в Тихо-Пропащенске больше всего он переживал из-за того, что все дела в Москве вершатся теперь без него, что вот уже 99-й кончается и 2000-й на носу, а он совершенно не в курсе, что происходит, какая на данный момент обстановка в Кремле, кто командует в Белом доме, что с выборами в Думу (ведь должны были отменить, но смогли ли?), в каком состоянии президент (по осени у него обычно хандра и нездоровье), и что с главными выборами, удалось провести тот план, о котором договаривались еще весной, или нет? Какой, наконец, курс доллара на сегодня, что с акциями и зарубежными вкладами? Уже продолжительное время он ровным счетом ничего не знает. Оказывается, самое страшное для такого человека, как он, остаться без информации. Если бы кто-то всерьез решил «изъять» его из оборота, ничем при этом не рискуя, то лучшего способа и придумать невозможно, как забросить его в эту дыру. Конечно, случайность — дурацкая, нелепая, хуже не придумаешь. Нашли кого похищать! Мало им простых, никому не нужных людей, ничего для государства не значащих, — ловите, похищайте! Так нет же, они хватают посреди дороги того, от которого столько зависит в России, без которого ни одно крупное дело до сих пор не делалось. Да еще калечат ему память, столько дней прошло, а до сих пор: тут помню, тут не помню... Негодяи, подонки, ничтожества!
   Только однажды ему вдруг пришла в голову, но тут же показалась чересчур уж фантастической мысль о том, что все это подстроено специально. Но кем? Неужели у левых сохранились такие позиции в ВПК и космической отрасли, что они могут... Могут — что? Нет, ну были же у них какие-то секретные программы, возможно, и контакты были с «этими» (он уже называл их про себя так, как все здесь называли), кто это теперь знает? Конечно, программы законсервированы, институты закрыты, людей практически не осталось, но кто может поручиться, что где-нибудь не сидит фанатик, псих, знающий некий ключ, код... Нет, фантастика, бред. Все, что с ним произошло, — чистой воды случайность. Возможно, он слишком часто мелькал в телевизоре, вот его и засекли. Надо во что бы то ни стало вернуться в Москву и восстановить свои позиции. Время уходит, утекает, как вода сквозь пальцы, еще немного — и будет поздно, другие решат судьбу России после 2000 года без него. И тогда, если он даже сумеет вернуться, места ему уже не будет, потому что свято место в России пусто не бывает.
   После двух неудачных попыток связи с Москвой, он, наконец, испугался по-настоящему. А ведь так, думал он теперь, можно и на всю оставшуюся жизнь здесь застрять. И никогда больше не увидеть Москву, не промчаться по ней с мигалками и сиреной, боковым зрением отмечая на каждом перекрестке, как козыряют тебе гаишники; не заехать на часок в Кремль — просто так, поболтать; не ощутить этого приятного щекотания в груди, когда в коридорах Белого дома с тобой раскланиваются министры; не услышать, сидя где-нибудь в сауне, своего голоса в телевизоре и не сказать устало: «Опять меня показывают? Пятый раз за сегодня!». Лишиться всего этого и жить как обыкновенный человек? Не жить, потому что все другое — не жизнь, а прозябать, влачить существование, как еще это называется? — коптеть, пропадать... Ну да, Тихо-Пропащенск. Вот именно.
   Еще через пару дней он предпринял последнюю попытку договориться с кем-нибудь в Москве и позвонил человеку, которого считал своим другом. Тот был в курсе исходящих от Гоги в последние дни сигналов «СОС», но не очень верил в них, считая, что все это придумали для каких-то своих целей журналисты. Даже услышав в трубке знакомый голос, он не стал себя разубеждать и решил, что ему лучше и дальше продолжать не верить. Тем более, что билеты в Шри-Ланку, а оттуда на Мальдивские острова уже у него в кармане, и Марина, соломенная вдова Гоги, вот она, рядом, ластится к нему и воркует: «Ну кто там опять? Ты можешь не брать трубку?».
   — Послушай, — взмолился Гога-Гоша. — У меня только один вопрос, последний, это очень важно для меня, я тебе потом все объясню. Напомни, пожалуйста, как моя фамилия?
   — А! — сказал друг. — Вот с этого надо было и начинать.
   И с легким сердцем повесил трубку.