Попугай по имени Фриц

   Попугай был самый обыкновенный – маленький, ярко-зеленый, из породы волнистых попугайчиков. И обитал он в самой обыкновенной квартире, на втором этаже  блочного дома по улице Гагарина, сидел там в высокой, с круглым верхом клетке (впрочем, всегда открытой), заглядывал  в зеркальце и клевал семечки. Вот только имя у него было  странное – Фриц. И те немногие слова, которым он в своей жизни выучился, он произносил по-немецки, низко и глухо:
   - Кутен моркен! Кутен так!
   Квартира, в которой Фриц обретался, изнутри все же отличалась от обычных сочинских квартир. В гостиной, прямо над клеткой попугая, висел на стене миниатюрный – размером с ящичек из туалетного столика – деревянный стеллажик со множеством ячеек, в каждой из которых помещались крошечные керамические  кувшинчики, фигурки  лошадок, собачек и осликов – занятная вещица, явно привезенная откуда-то из Европы.  Чуть не половину противоположной стены занимала старинная гравюра – в раме и под стеклом, –  изображавшая план города Мюнхена. А по обе стороны от дверей, ведущих в прихожую, темнели  в золоченых рамах масляные портреты неизвестных в средневековых одеяниях. Рабочий кабинет хозяина был от пола до потолка заставлен шкафами с книгами, корешки которых отблескивали  замысловатым готическим шрифтом. А в маленькой столовой, где хозяйничала его жена, белел за стеклянными дверцами  посудной  горки  мейсенский фарфор…
   Всё в этой квартире – и картины, и книги, и даже разноцветные диванные подушечки – выдавало нездешний уклад жизни и  нездешнее происхождение хозяев. И над всем этим летал, шумно хлопая рябыми крыльями и присаживаясь везде, где  вздумается, попугай по имени Фриц.
   Хозяева Фрица были, разумеется, немцы. Но не те, советские немцы с Поволжья или из Казахстана, которые с конца 80-х зашевелились, сдвинулись с места и потянулись на историческую родину, никогда до того ими не виденную.  Нет, эти немцы были натуральные, немецкие немцы. В Сочи они появились в начале октября 1990 года. Но откуда и как они прибыли – об этом в городе знали лишь два-три человека, по долгу службы посвященные в обстоятельства  их жизни и помогавшие им обустроиться на новом месте.
Как раз в те дни стало известно о крушении Берлинской стены и слиянии двух Германий.
   Первое время  загадочная пара почти не выходила из дому, то ли опасалась чего-то, то ли просто привыкала к новому своему обиталищу. Но постепенно, видимо, убедившись, что никому в этом тихом курортном городе нет до них никакого дела, они стали выходить и прогуливаться в сторону моря, и заходить по пути в кофейни и разные торговые места (тогда-то, в зоомагазине на улице Воровского, и был куплен зеленый волнистый попугайчик, названный впоследствии Фрицем). И даже стали общаться понемногу с соседями – кланялись им и здоровались кое-как по-русски. Те, в свою очередь, строили на их счет самые невероятные догадки.
   - Может, наши обменяли их на какого-нибудь шпиона?
   - Меняют на своих. А эти по-русски ни бельмеса.
   - Скорее, сам он и есть шпион. Бывший.
   - Тогда уж не шпион, а разведчик. На нас, наверно, работал.
   - А чего ж тогда он из Германии сбежал? Ну, и работал бы до сих пор.
   - Чудак-человек. Он же, небось, в ГДР работал, а ГДР-то теперь – тю-тю…
   - Не, в ГДР мы не шпионили, это ж, считай, свои были, соцлагерь. Он, если шпионил, то в ФРГ. От них и дёрнул.
   - Вообще-то он на разведчика мало похож. Разведчик должен быть незаметным. Вот возьми Штирлица. А этот наш? Высокий, толстый, холеный такой, его ж за километр видно!
   - Так может, он, наоборот, сейчас против нас шпионит? Поселился тут, понимаешь, под видом бизнесмена какого-нибудь, а сам…
   - Это вряд ли. Староват уже. Да и где в Сочи шпионить? По санаториям, что ли?
   - Не скажи! Вон по телевизору передавали: турецкого агента здесь накрыли недавно. Значит, есть чего.
Между тем, немцы (назовем их Карл и Клара) вели тихую жизнь пенсионеров: гуляли по набережной – от Зимнего театра до гостиницы «Ленинград» и дальше, по Курортному проспекту – вниз, к Торговой галерее, заходили в магазинчики, сидели в маленьких уличных кафе, или просто дышали воздухом в какой-нибудь беседке над морем.
   Карлу в то время было уже за 60, Кларе около того. Он был розоволицый и рыжеволосый, с мелкими чертами на полном лице, с маленькими голубыми глазками за стеклами тонких золотых очков. У нее, напротив, были большие, печальные глаза, крупный нос, хорошая для ее возраста  фигура и короткая, под мальчика, седая стрижка. Каждый, кто встречал их  в городе, безошибочно узнавал в них иностранцев – по одежде, всегда светлых тонов, по ни к кому специально не обращенным, но всегда наготове улыбкам, по отстраненности лиц. Наши старики не такие, и одеты не так, и выражение лиц другое, и походка…
   Между собой и с Фрицем они говорили исключительно по-немецки. Вне дома, если была необходимость, объяснялись с трудом, но по-русски.  В хлебном магазине Клара показывала пальцем на белый нарезной батон и спрашивала с виноватой улыбкой:
   - Булёшка? Да, да?
   Слово «да» она знала лучше других и заменяла им многие требовавшиеся в уличном обиходе слова. В данном случае ее двойное «да» означало вопрос: свежий ли батон? Как ни странно, в магазине понимали, о чем она спрашивает.
   - Булочка свежая, - отзывалась продавщица, - только привезли.
   Раз в неделю такой же неразлучной парой они появлялись  на Центральном рынке и шли прежде всего в мясные ряды, где уже были у них знакомые продавцы. Мясо они выбирали долго, тщательно, при этом вопросы задавал Карл, усваивавший русский гораздо быстрее.
   - Свиня? Карошо?
   - Свинья хорошая, гут! – весело отвечали краснощекие торговки.
   Там же, на Центральном рынке, покупали корм для Фрица, чем  всякий раз  удивляли продавцов, полагавших, что перед ними – иностранные туристы, а зачем интуристам  птичий корм?
   На рынок немцы ездили машиной. Это был один из тех редких случаев, когда Карл садился за руль своей «Волги». Машина (новенькая ГАЗ-24 белого цвета) приобретена была  одновременно с квартирой, но если в квартире жили, то машина большую часть времени стояла в гараже,  прямо во дворе их дома.  Однажды, в самом начале их жизни в Сочи, ее стукнул какой-то «Жигуль», водитель которого сначала покрыл растерявшегося Карла  отборным русским, а потом, услышав в ответ немецкую речь, быстренько улизнул с места происшествия, предоставив странному немцу самому объясняться с подоспевшими гаишниками.  С тех пор Карл избегал  без крайней надобности ездить по городу.
   Случались и другие бытовые неурядицы. Например, соседи сверху несколько раз заливали их горячей водой, что приводило немцев в неописуемый ужас. Или вдруг в разгар лета выходил из строя кондиционер, и тогда они просто умирали от жары. Во всех этих и многих других случаях Карл звонил по заветному номеру, являлся симпатичный  человек по имени Володя и улаживал дело. Этот Володя, хорошо владевший немецким (в середине 80-х он работал в Германии), был единственным звеном, связывавшим их с чужим и малопонятным миром здесь, в России.
   Клара приглашала его на кофе,  заодно выяснялись подробности последних событий. Телевизор был настроен у них на Германию, и все новости, в том числе и российские, узнавали они в интерпретации своих соотечественников. Наши каналы тоже включали, но за скороговоркой дикторов не поспевали и понять мало что могли. Нюансы разъяснял Володя.
   - Правда ли, что Москва решила выдать Германии Хоннекера? – спрашивал Карл по-немецки.
   - Похоже, что так, - нехотя  признавал Володя и, уловив тревогу в больших глазах Клары,  добавлял: -Но вы не волнуйтесь! Хоннекер – это Хоннекер, тут особый случай. Никого больше Москва, уверяю вас, выдавать не собирается.
   Немцы сокрушенно качали головами и говорили, что им очень трудно понять происходящее сейчас  в России. Шел уже 1993 год.
   Все это время Карл писал мемуары. Работал он методично, каждый день по несколько часов: с завтрака до обеда и вечером, после ужина. В такие часы Клара ходила на цыпочках и старалась ему не мешать. Попугай же сидел у него на плече и нахально заглядывал в рукопись. Карл привык к этому и не начинал работу, пока Фриц не залетал в кабинет и не усаживался на свое привычное место. Про рукопись Карл говорил, что в Германии  ее ждут, и, как только он закончит и передаст ее туда, она сразу же будет издана большим тиражом и станет бестселлером.
   Так оно и случилось. Году уже в 97-м или 98-м из Берлина переслали только что выпущенную там его книгу – толстенный том в черно-красной обложке. Действительно, стала бестселлером. К тому времени в Германии много чего напечатано было о самом Карле, некоторые, наиболее грубые публикации ему пересылали из Москвы, он воспринимал их болезненно.
   В Германии оставались у них родные: мать Клары, с которой изредка удавалось поговорить по телефону, и три  дочери Карла от первого  брака (первая его жена  умерла много лет назад), все три - взрослые, замужние; фотографии внуков стояли у него на письменном столе. Но, судя по тому, что одна из дочерей даже приезжала в середине 90-х погостить в Сочи, их никто не преследовал. Карл и Клара специально летали тогда в Москву, чтобы встретить в Шереметьево  дочь, зятя и внука, крупного белобрысого мальчика, удивительно похожего на Карла. В Сочи всему семейству выписали пропуска на пляж закрытого ведомственного санатория, и Карл возил их туда на своей «Волге». Русский дедушка.
   Наведывались и гости из Москвы, приезжавшие вообще-то на отдых в Сочи, но считавшие долгом навестить заодно  «немецких  друзей». Клара накрывала стол – не слишком искусно: бутербродами и салатами, Карл выставлял на тележку с колесиками напитки: водку, шампанское, виски (сам он любил больше водку). Когда уже сидели за столом и закусывали, Клара вставала и надолго уходила в кухню, где только теперь начинала готовить второе блюдо, обычно это было мясо, что-то вроде лангета, всегда выходившее у нее несколько жестковатым (она готовила его в микроволновке). При гостях оба были чрезвычайно оживлены, даже возбуждены. Говорили все исключительно по-немецки. Знающий  язык хотя бы на уровне школьной программы  мог выудить из их разговора кое-какую отрывочную информацию.
   «Они по-прежнему полагают, что вы в Москве… В «Шпигеле» напечатана еще одна статья о вас, Карл… Да, все те же обвинения… Да, мы перешлем через Владимира».
   В дни, когда в доме собиралась непривычно большая компания, Фриц натурально сходил с ума. Он носился под потолком, вылетал за дверь и устремлялся в кухню, где норовил усесться прямо на принесенный гостями торт, снова врывался, как истребитель, в гостиную и камнем падал на плечо Карла, но долго не засиживался и, перепрыгнув на стол, скакал там  между тарелок мейсоновского фарфора и даже пытался заглянуть в рюмку с водкой, в результате чего опрокидывал ее на скатерть. Карл поощрял все его выходки, Клара нарочито всплескивала руками, приглашая  гостей умилиться проворству маленького Фрица. Гвоздем программы была демонстрация знания попугаем немецкого языка. Карл собственноручно усаживал его на плечо, косил на него глазом  и спрашивал:
   - Ви хайст ду?
   - Фр-р-итс-с! – выкрикивал попугай.
   - Ист Фриц гут? – продолжал Карл.
   - Кут, кут! – кричал попугай.
    «Русские коллеги» смеялись и аплодировали. Распрощавшись, обменивались между собой впечатлениями:
   - Кто это придумал – подарить им попугая?
   - Никто. Сами купили.
   - Все-таки они скучают…
   Вдруг именно с Фрицем приключилось несчастье. Однажды Карл выпустил его, как обычно полетать по комнате, тот полетал-полетал и сел зачем-то на открытую дверь в ванную комнату. Карл не заметил этого и, войдя в ванную, как нарочно, сильно хлопнул дверью. Фриц упал замертво.
   Горю их не было предела. На предложения  взять в дом кошечку, собачку или нового попугая они только качали сокрушенно головами и повторяли:
   - О, Фриц, Фриц…
   Именно с этого момента Карл и Клара всерьез засобирались в Москву. Они и раньше об этом подумывали. С некоторых пор у Клары стало плохо со зрением, нужна была операция и квалифицированное наблюдение. Но видно было, что уезжать из Сочи им вовсе не хочется. Тогда, в 1990-м, они сами выбрали этот город из нескольких предложенных.  Говорили, что хотят прожить остаток жизни у моря. В общем, им здесь нравилось. Клара говорила: «Зочи».
   - Зочи – карашо! Красиво!
   Теперь вдруг решились.
   - Не жалко вам уезжать? – интересовались у Клары соседки, успевшие привыкнуть к тихим, аккуратным немцам.
   Она показывала пальцем на один глаз, на другой.
   - Клара плакать.
   В начале 2000 года, прожив в Сочи почти десять лет, они уехали.
   Уже после их отъезда по телевидению прошел документальный фильм о Штази, и мелькнуло знакомое лицо Карла, только более молодого, чем мы знали его в Сочи. Голос за кадром назвал его двойным агентом, работавшим в разведке ФРГ на ГДР и Советский Союз. О Кларе не сказано было ни слова. И это хорошо, потому что она чаще бывает в булочной и в аптеке, ее скорее узнают жители Бутово, Черкизово (или где там они живут теперь), которым случайно попадется на глаза эта передача.