Ужин в Христофоре

   Замысел возник так.
   Однажды сидели мы с друзьями на летней террасе ресторана «Христофор Колумб», пили красное сухое вино и смотрели на море. Метрах в трехстах от берега, раздув паруса, скользила мимо нас знакомая яхта.
   - Абханак дует, - сказал тот из моих друзей, кто знает толк в морских ветрах, и мы согласились: действительно абханак, с этим ветром легко бежать по волнам в сторону Дагомыса.
   - Туда легко, назад хуже.
   И с этим мы согласились. Когда возвращаешься в Парусный центр, лучше, чтобы от Новороссийска дул норд-ост, но это уж как повезет.
   Время от времени нам надоедало смотреть на море, тогда мы свешивали головы с террасы и глазели вниз. Там, внизу, по узкой набережной пляжа «Маяк», лениво прогуливались туда-сюда загорелые, беззаботные отдыхающие. Некоторые из них останавливались у ворот нового аквапарка, задирали головы вверх и прислушивались.
   - Любить, так любить, гулять, так гулять… - гремело сверху. Это в «Фестивальном», у которого отсутствует стена, выходящая на море (так что, сидя в зале, можно одновременно смотреть на сцену и видеть проходящие мимо корабли), шел заключительный концерт «Кинотавра».
   - Розенбаум поет, - заметила моя подруга, которая все еще следит за современной эстрадой. – Не вылезает из Сочи.
   - И правильно делает, на его месте мы бы тоже не вылезали, - сказали мы, дружно поднимая бокалы.
   Итак, в тот, видимо, июньский вечер (поскольку кинофестиваль в Сочи всегда бывает в июне), когда дул абханак и пел Розенбаум, мы сидели в «Христофоре», смотрели на море, слушали бесплатно концерт и пили красное сухое вино. Кажется, это было «Каберне Мысхако», хотя не исключено, что и «Бордо» или какое-нибудь «Мерло». Теперь в Сочи французских вин больше, чем кубанских или грузинских, не говоря уже о молодом абхазском вине «Маджара», которого нет вообще по причине все еще закрытой границы по реке Псоу и все еще не снятой экономической блокады этой маленькой, но, как известно, гордой республики.
И тут мне в голову ни с того, ни с сего пришла мысль, которая крайне меня удивила, и я поспешила поделиться ею с друзьями.
   - Все-таки странно, - сказала я. – Про все черноморские города есть рассказы, - про Севастополь есть, про Одессу есть, про Сухум тоже есть, - а про такой замечательный город, как наш Сочи, почему-то нет.
Друзья  не меньше моего удивились, сразу даже не поверили и принялись каждый про себя что-то припоминать, но скоро должны были согласиться: действительно нет. Тогда стали думать, почему такая несправедливость, чем это наш город хуже других, и быстро установили, что не только ничем не хуже, но совсем наоборот – лучше!
   В обоснование этого тезиса один из моих приятелей, по национальности абхаз, свободно говорящий на русском, абхазском и украинском, сказал следующее:
   - Потому что Сочи, слава Богу, пока еще в России! А вот где все остальные? Где Ялта вместе с Евпаторией? Где Гагра с Пицундой и где, наконец, Батум?
   - За границей! – ответили мы, и, не сговариваясь, устремили грустный взгляд к горизонту, за которым скрывались где-то в морской дали все вышеперечисленные города.
   - И о чем только эти писатели думают?
   Все более или менее продвинутые писатели живут в Москве, а в Сочи, если и бывают, то на кратковременном отдыхе и уже после того, как наваяют за зиму очередной роман из столичной жизни, и надо же им после этого как следует расслабиться и оттянуться. Своих же писателей в нашем городе нет, если не считать одной всеми уважаемой поэтессы преклонных лет. Да и может ли нормальному человеку прийти в голову заниматься каторжным литературным трудом в городе, где даже дети, отвечая на вопрос, кем они хотят стать, когда вырастут, отвечают: «Отдыхающими».
   Последним из писателей, кто жил, писал и умер в Сочи, был Николай Островский. Дело было очень давно, в 1936 году, да и роман «Как закалялась сталь» написан хотя и в Сочи, но, строго говоря, немножко не про то. Тем не менее, благодарные сочинцы до сих пор содержат музей-квартиру  единственного дорогого их сердцу писателя – в переулке, разумеется, носящем имя Павла Корчагина, по соседству с библиотекой имени, естественно, Николая Островского. Мало того, они еще ухаживают за гранитным  горельефом на углу Курортного проспекта и улицы Театральной, изображающим голову писателя с большим, выпуклым лбом, а по праздникам носят цветочки к бронзовому памятнику в сквере у кинотеатра «Стерео», где он, напротив, изображен в полный рост (раза в три преувеличенный), в красиво развевающейся шинели, весь в движении, правда, немного паралитическом.
   - Жизнь дается человеку один раз, - любят повторять мои приятели, – и прожить ее надо в Сочи!
Последнее слово произносится обычно хором, после чего неизменно следует тост за наш замечательный город и его жителей, то есть – за нас.
   - Я конечно, не Островский, - сказала я, отхлебнув для куража то ли «Каберне Мысхако», то ли «Божоле» розлива 1999 года. – Но вообще-то могу попробовать написать что-нибудь такое…  про наш город. Если, конечно, вы мне поможете.
   - А сколько нужно? – поинтересовался тот из моих друзей, кто ближе других к коммерческому банку «Сочи».
   - Деньги тоже не помешают, но это потом. Когда надо будет проталкивать текст в печать. А пока гоните сюжеты.
   - О! – сказали мои друзья. – Это пожалуйста, сколько хочешь! Чего, чего, а сюжетов у нас навалом!
Сделав такое заявление, они глубоко и надолго задумались.
   - Только не пиши, ради Бога, про «сочинское дело», - сказал, наконец, знаток морских ветров. – Зачем ворошить старое? Люди свое отсидели, вышли. Какая это мафия? Так, смех один… Лучше напиши про нашу гордость.
   - Про что это?
   - Да про Красную Поляну!
   - Путеводитель по биосферному заповеднику?
   - Зачем? Рассказ. Можно сказать, быль. Вот слушай. Поднимаются люди по канатке на третью очередь, и вдруг подъемник остановился, завис (ну, это бывает), они смотрят, а на встречной линии, прямо перед ними висит в кресле… президент страны. В красивом таком  лыжном костюме и с супругой. От неожиданности они чуть вниз не попадали, не каждый день встретишь живого президента на высоте полторы тысячи метров над уровнем моря. Они ему говорят: «Здрасьте, Владим Владимыч!», он им тоже: «Здрасьте». Тут подъемник врубился, их ка-а-ак  дернет! И поехали в разные стороны.
   - Подумаешь! Что у нас президента никто не видел, что ли? – пожала плечами я.
   - Так они же не местные были, из Норильска!
   Тут вмешивается еще один мой приятель, между прочим, лицо, приближенное к городской мэрии, и говорит:
   - Нет, напиши лучше, как мы приглашали  к себе Зимнюю Олимпиаду, и как сам Самаранч признал, что у нас тут не хуже, чем в швейцарских Альпах.
   - Толку от этого…
   - Эх!.. Построили бы олимпийские деревни, одну внизу, в Адлере, другую наверху – в Красной Поляне… Международный аэропорт, наконец, достроили бы, отели пятизвездные пооткрывали…
   - Кстати, почему все-таки не получилось?
   - Чечня.
   - Где мы, а где Чечня!
   - Но они-то этого не понимают! Они на карту смотрят –  кажется, что рядом. Вот МОК и сдрейфил, выбрал вместо нас  Солт-Лейк-Сити  какой-то.
   Приятель мой вздохнул, подумал немного и добавил:
   - Ну, да еще не все потеряно, наши опять заявку подали, теперь на 2010 год.
   - Думаешь, война к 2010 году закончится? – спросила я с надеждой.
   - Кавказские войны длятся обычно лет сто, от силы сто пятьдесят, - сказал наш друг абхаз, безжалостно убивая надежду на открытие Международного аэропорта в Сочи еще при нашей жизни.
   - А напиши-ка ты лучше, знаешь, про что? – встрепенулась подруга, имеющая родственные связи в правоохранительных органах. – Про клад! Помнишь, в прошлом году один чудак клад нашел где-то в районе старого монастыря – монеты там, женские украшения, сосуды всякие…
   Как же, помню. Чудак этот еще пытался клад втихаря в Грецию сбыть и даже кое-что успел-таки переправить, но доблестные сочинские чекисты узнали, пресекли и вернули законному владельцу, то есть  государству. Оказалось, второй век до нашей эры. Из Эрмитажа специалисты приезжали и сделали заключение, что кладу цены нет, а главное, окончательно подтверждается факт проживания древних греков на территории современного Сочи.
   - Ну, как, годится сюжет?
   - А если греки прочтут мой рассказ и начнут качать права насчет территории? – усомнилась я. – Мы еще с потомками древних убыхов не разобрались.
   - Логично, - сказали друзья.
   На этом поиски сюжетов временно зашли в тупик, тем более что  нам как раз принесли заказанную час назад форель. Рыба эта, доставляемая в «Христофор Колумб» прямиком из Адлерского форелевого хозяйства, особенно хороша запеченая с грибами и сыром, а если выдавить сверху еще и ломтик лимона, - то и вовсе пальчики оближешь. Этим приятным делом мы и занялись.
   Между тем, солнце коснулось моря и в считанные минуты в нем утонуло, яхта скрылась из виду, и даже отдыхающие перестали бессмысленно бродить туда-сюда, расселись за столиками в нижних кафе, а из «Фестивального» грянула с хрипотцой Алла Борисовна, из чего мы заключили, что концерт там подходит к концу.
   - А я такая, блин, такая…
   И тут меня  второй раз за вечер осенило.
   - Может, мне к Деду съездить?
   - Это мысль! – одобрили друзья с явным облегчением. – Вот уж кто знает кучу всяких историй! Дед – это ж не просто дед, а ходячая курортная энциклопедия. Поезжай!
   Всякому замыслу надо дать отстояться. Я не поехала к Деду ни на следующее утро, ни через неделю, ни через месяц. Только в конце лета случилось мне побывать с гостями в Уч-Дере, в знаменитых «чайных домиках». Там-то, за чашкой чая с горным медом и вареньями из фейхоа и айвы, я и услышала несколько типично сочинских историй, из которых  получился впоследствии первый курортный рассказ.
   Ну, а дальше оно как-то само пошло.