Если бы дочерью президента была я...

   В 70-е годы в «Литературной газете» существовала и была очень популярной рубрика «если бы директором был я…». Кто забыл – напомню: это была такая игра – читатели мысленно ставили себя на место директора (все равно чего - большого завода или прачечной) и думали, что бы такого полезного они могли бы сделать на этом месте, о чем и сообщали в  «ЛГ». Умных, интересных, порой неожиданных и оригинальных предложений было, помнится, великое множество, а в сущности говоря, это была форма выражения общественного мнения, способ достучаться до всякого-разного начальства, заставить его призадуматься, а может, и воспользоваться какими-то из читательских идей и советов.
   В сегодняшней России самый главный директор – «директор государства» - президент. (Хотя самому Ельцину, судя по высказыванию, сорвавшемуся с его языка при перебазировании с отдыха в Карелии на отдых же в Самару, больше нравится чувствовать себя царем: «Я Борис первый…». Кстати, почему первый? А Годунова куда денем?). очень многим людям, имеющим несчастье жить в России в период правления этого человека, хотелось бы и есть что сказать ему в лицо, доведись встретиться по-простому, по-человечески – без охраны, придворных и телекамер. Да где ж его, родимого, встретишь вот так, запросто? Писать? Звонить бесплатно на телефон доверия? Знаем, не маленькие, кто эти наши письма читает и звонки слушает. В газеты, на телевидение обращается? Обращаются, и многие, и даже в некоторых изданиях и передачах нет-нет  да и промелькнет какой-нибудь вопль человеческий из глубин страны. Ну, прочтут или услышат его такие же несчастные в еще более заброшенных глубинах России, а дальше-то что? Сам, как известно, газет не любит и не читает, телевизор смотрит выборочно – по рекомендации советников. Пробиться, достучаться к демократически избранному президенту якобы демократического государства нет никакой демократической возможности.
   И вдруг! Объявляют о введении в государстве новой должности: дочь – советник президента. Сроду не бывало – ни при царях, ни при генсеках – и на тебе! Ладно, дочь так дочь, нам уже все по барабану, лишь бы зарплату платили изредка, за которой мы согласны даже пешком в Москву ходить из разных российских городов и весей. Однако тут вот что открывается. Сама же Борисовна и проговорилась: папаша, мол, ничьих замечаний или там критики  или прочих высказываний недолюбливает, можно сказать, на дух не переносит. Так вот она, мол, для того и принимает на себя эту тяжелую и неблагодарную ношу, чтобы до ушей папаши-президента доводить наиболее значимое из того, чего он на дух не переносит. Значимость непереносимого (или непереносимость значимого) Борисовна будет определять, видимо, сама, исходя их личного жизненного опыта и понимания. При этом придется бедной все время выбирать между должностной обязанностью сказануть так это невзначай, за завтраком, какую-нибудь правду и любовью к родителю, а также естественной заботой о неухудшении его драгоценного для семьи здоровья.
   Как она будет справлять такую чудную должность «правдоговорилицы», мы еще не знаем, но одно по крайней мере ясно: уж ей-то газеты читать -  хочешь не хочешь – придется, притом  не только любезные глазу демократические, но и противные нутру оппозиционные, иначе откуда ж она будет узнавать и черпать эту самую правду? И решили мы этой ситуацией, этим, можно сказать, подарком судьбы воспользоваться. Да простит нас прежняя «Литературка», переиначим мы на современный лад старую рубрику и дадим таким образом самым разным российским женщинам – ровесницам Татьяны Борисовны, а может, и самой Наины Иосифовны (дело ж не в возрасте) возможность тоже что-нибудь умное присоветовать президенту, тем более что он сам, как мы на днях и раньше слышали, претендует на роль «отца нации». Раз никак нельзя напрямую, то хоть так, через дочь-советницу, достучимся до нашего общего «папаши». Такая вот идея.
   А теперь – первая попытка.
   Итак, если бы дочерью президента была я… о чем бы таком я поговорила с ним в первую очередь?

«Что-то страшно мне, папа…»

   Конечно, я могла бы пойти самым простым путем и, отслеживая по дням и часам жизнь отца-президента, давать ему разные мелкие советы. Вроде того, что не стоит, дорогой папа, демонстрировать, как ты рыбку ловишь в те самые дни, когда в Томске хоронят погибших под обломками казармы курсантов, а в Ингушетии вытаскивают из обстрелянного автобуса раненых женщин, а к Москве движется пешим ходом  колонна голодных атомщиков, а в Приморье… ну и т.д. Мало того, я могла бы, пожалуй, посоветовать вообще пореже ездить в отпуск, тем более что режим твоей, папочка, работы в Москве почти ничем от отпускного не отличается. Зато членам правительства не придется всем по очереди летать к тебе в сочинскую или другую какую резиденцию, гонять туда-сюда самолеты спецрейсовые. Еще я могла бы посоветовать папе-президенту по возможности избегать комментариев на военные темы, потому что, хоть ты, папочка, и верховный главнокомандующий, но в военных вопросах слабее новобранца, как чего-нибудь скажешь, так вся армия не знает, плакать ей или смеяться. Ты уж, так и быть, указы-то подписывай, а те, про кого эти указы писаны, пусть их сами разъясняют и комментируют (если разберутся, конечно).
   Какой-нибудь другой советник на моем месте именно так бы и действовал. Но я-то дочь! Разве могу я размениваться на всякие мелочи повседневной жизни президента? Нет, меня волнуют проблемы глобальные, проблемы будущего. Например: с чем войдем мы в ХХI век и что станет после 2000 года со всеми нами – с папой, мамой, сестрой, с детьми, Борисом и Глебом, - со всей нашей большой и дружной семьей?
   Что-то страшно мне, папа. Как вспомню родную историю, как подумаю  про судьбы жен, детей и сородичей всех предшественников твоих в этом веке, так не по себе мне делается. Нет, судьба великих княжон Романовых, нам конечно, не грозит, хоть век все еще тот же длится, да времена другие. Но, милый мой папочка, мне не хочется и повторения судеб других «царских» дочек. Ни Светланы Иосифовны, которая всю жизнь скитается где-то  там по заграницам, детей и внуков родных побросав. Ни Рады Никитичны, которую хоть, говорят, и уважали очень, но с работы все же поперли и затерли-задвинули так, что никто никогда про нее больше не слышал. Ни тем более Галины Леонидовны – та совсем, несчастная, спилась на старости лет и в непотребном виде в иностранный фильм попала. Ни даже последней предшественницы моей, Ирины Михайловны, которую никто и узнать-то толком не успел, поскольку мама ее, Раиса Максимовна, всех собой затмила, а все равно, каково теперь ей сказать где-нибудь, чья она дочка! Отцов-то их, некогда таких же выдающихся, как сейчас ты, папочка, давно на свете нет (за исключением Иришкиного), а дочки-то все  живехоньки, каково им всю оставшуюся жизнь читать и слушать гадости про своих родителей, каково людям в глаза смотреть, каково с собственными детьми и внуками объясняться! Вот и мой Глебушка пока еще, слав Богу, не знает, чей он внук, а когда узнает, уже будет считаться внуком «разрушителя  великого государства». Придет однажды из школы и спросит: «мама, а почему учитель истории говорит что наш дедушка совершил два государственных переворота и развязал войну, которую потом позорно проиграл?». Не хочу, папочка, такой доли, боюсь!
   «Что ты, понимаешь, нюни тут распустила, а еще советник президента, - скажет на это папаша. – Я тебе не за то зарплату плачу, от бюджетной сферы отрываю, чтобы ты мне такие глупости на ночь глядя рассказывала. Ты ж не сравнивай их и меня! Кто они и кто я! Николая, конечно не берем, он мне не ровня. Не смог, понимаешь, с большевиками разобраться, сдачи дать как следует, вот и поплатился. А все остальные – это, понимаешь, поголовно коммунистические, тоталитарные правители. За то  им и проклятие, им и их детям. И совсем другое дело – я. Первый, понимаешь, правитель – демократ в России. За что ж меня-то потом охаивать? Меня не за что. Я тоталитарный  строй им разрушил? Я им свободу разрешил? Я им суверенитет дал? Я им, понимаешь, богатеть позволил? Да они на меня молиться должны все, а ты говоришь…».
   Бедный, бедный мой папочка, он такой наивный, такой доверчивый… не понимает, что те, которым он  все дал, первые же его и продадут. Да  и не о них речь, их к тому времени тут уже не будет, все туда переметнутся. А нам, значит, оставайся один на один с окончательно озверевшим народом. Спасибо большое, папочка! Лучше б ты ушел на  пенсию простым прорабом, был бы тебе почет и уважение по гроб жизни.           
   Рассердится папа. «Я, - скажет, - теперь другой стал, я стал лучше, разве ты не видишь? Я  уже и войска никуда не ввожу, и из танков ни по кому не пуляю, я настолько стал другим, что главной своей задачей в оставшиеся три года президентства поставил окончательно  рассчитаться с долгами по зарплате бюджетникам! Вот какую большую, какую грандиозную задачу я выдвинул! Можно сказать, планов громадье! А  ты, понимаешь, про какие-то детские страхи…»
   Так-то оно так. Но все же, как вспомню родную историю, большие сомнения меня мучают. Помню, например,  что Сталин организовал победу советского народа в Великой Отечественной войне. И хоть Анатолий Борисович говорит, что все на самом деле было не так, я ему в этом вопросе не очень доверяю. Во всех других очень, а в этом не до конца. Я думаю что все-таки Великая Отечественная война была. И что наши в ней все-таки победили. И видимо, как я теперь начинаю догадываться, народ такие победы никогда не забывает, сколько бы времени ни проходило. И я все время думаю: чем же таким моего папу вспоминать будут? Что после него в истории останется? Даже если наши люди, то есть люди Анатолия Борисовича и Бориса Абрамовича, сами будут новую историю писать, что они там напишут? Про Чечню – лучше не надо. Про Беловежскую пущу – тоже нежелательно. Про расстрел парламента – просто ни в коем случае (не писали же раньше про Новочеркасск – и ничего, потом правда, как начали писать…). Про выборы… Да! Победы на выборах  - это самые большие папины победы. Последнюю можно прировнять к  победе в большой отечественной войне, потому, что папа стоял насмерть и не отдал Кремль своим врагам – коммунистам.
   Но потом посижу – посижу в своем новом кремлевском кабинете и опять сомневаюсь: а если, не дай Бог, расколется кто-нибудь из предвыборной команды 1996 года и расскажет, как это  было на самом деле… Ну, все знает, допустим, только один человек – это я, для того меня папа и посадил в свой предвыборный штаб чтобы  никогда, ни сейчас, ни потом ничего никуда не просочилось. Но ведь народу было задействовано – ого-го, и всем им надо будет как-то жить и после папы, вот и начнут информацией приторговывать, а в прессу к тому времени придет уже новое поколение, им что Ельцин, что Сталин без разницы – правители прошлого. Такое кадило раздуют, подумать страшно… И не только  здесь, но и там, тем более что там за информацию дороже платят. Если уже сейчас, при живом президенте некоторые, вроде Александра Васильевича, начали наши семейные тайны продавать… Ой, мамочка, что ж нас ждет?
   И вот сижу я и думаю: а не дать ли любимому своему родителю самый главный, самый сердечный дочерний совет: бросай-ка ты, папка, это дело, пока не поздно, а то за оставшиеся три года еще таких дров наломаешь, что семь поколений Ельциных будут потом расхлебывать и не расхлебают. Возраст у тебя пенсионный, здоровье слабое, нервы никуда, читать-писать тебе все труднее, вон как долго ты подпись свою под указами выводишь, мне - как твоему имиджмейкеру - даже смотреть на это по телевизору неудобно. Ты же любишь отдохнуть, с удочкой посидеть, «Уральскую рябинушку» послушать – милое дело, стариковское… И мы все рядом, живы - здоровы, и никто нас не третирует за тебя, потому что ты теперь первый российский правитель, добровольно покинувший свой пост, так и останешься в истории – первым, и хотя бы за это будет тебе почет и уважение. Да и мне за такой умный совет народ спасибо скажет. Зря, скажет, мы так возмущались ее назначением, девка-то оказалась с умом и сделала то, чего никто не смог до этого, как ни старались.
   Только боюсь, и меня, свою любимицу, он не послушает, еще больше  рассердится, ногами затопает, руками замашет, набычится весь, глянет так исподлобья,  да и прогонит прочь, может даже с работы уволить, несмотря на то, что родная дочь. Так что пока сижу, помалкиваю. А вдруг, и правда, папа мой – исключение из правил, и ничего того, что было с другими, с ним не будет?

   … Нет, что-то расхотелось мне быть президентской дочкой. Не завидую я им, этим  Ельциным. временное это все – дачи, резиденции, врачи кремлевские… Рано или поздно все кончается. И вот тогда-то и наступает для бывшего правителя и всей его семьи настоящий момент истины.
   Никого из правивших Россией в этом веке чаша сия не миновала. И Ельцин, конечно, не исключение.
   А Таня… Ну что Таня? Я ж говорю: я ей не завидую. А вы?

24 июля 1997 г.