Беглец

Еще раз о том, зачем пишутся литературные биографии

В случае с книгой Павла Басинского «Лев Толстой: Бегство из рая» ответ на этот вопрос очевиден, он даже вынесен на обложку:
«Ровно 100 лет назад в Ясной Поляне произошло событие, которое потрясло весь мир».
Сто лет назад  Лев Николаевич Толстой навсегда ушел из Ясной Поляны, чтобы умереть на безвестной железнодорожной станции. 
Надо же – сто лет…   А мы так до сих пор и не поняли до конца, что это было, почему, зачем…   Приблизит ли нас к пониманию толстовской драмы 1910 года  книга  П.Басинского? 

Написание книги «к дате» - занятие не самое  благодарное для автора.  Но  в данном случае то ли Басинскому  повезло с датой: в стоящем за ней событии есть и высокая трагедия, и множество загадок; то ли дате – с Басинским: он отнесся к расследованию этого события со всей возможной  скрупулезностью и деликатностью. 
 Впрочем, слово «расследование», которое всё  чаще мелькает в современной биографической  литературе,  Басинскому, похоже, не очень нравится (может, потому, что слишком ассоциируется со словом «скандал»). Он предпочитает говорить о «реконструкции» событий. Разница есть. В первом случае автор в роли «следователя»  предлагает свои версии, подчас достаточно вольные. Во втором – основывается строго на документах  и с их помощью шаг за шагом воссоздает картину событий. 
События, начавшиеся в ночь с 27 на 28 октября  уходом Толстого из Ясной Поляны и трагически завершившиеся его смертью в доме начальника железнодорожной станции Астапово  ранним утром 7 ноября 1910 года,  составляют не только смысловую, но и композиционную основу  книги.  Дотошно, день за днем и час за часом  восстанавливая  хронику  этого безумного путешествия и периодически, как бы даже нехотя от нее отрываясь (настолько она  затягивает и держит в напряжении),  автор обращается к ретроспективе жизни Толстого от самого его рождения.
Таким образом, перед нами – полноценная биография во всем ее объеме, выстроенная  через призму  последних десяти дней жизни писателя.  Такая композиция  придает  тексту  дополнительную динамику  и дополнительную философскую глубину, ведь  мы знаем, как мучительно размышлял сам Лев Николаевич над вопросом, о том, зачем дана человеку жизнь, если  впереди его ждет только смерть.  Вот эта смерть, вернее – дорога к смерти, волей автора поставленная  раньше рождения, раньше молодых загульных лет героя, раньше женитьбы и счастливых лет семейной жизни,  раньше  его литературных  занятий, – отбрасывает на всё  перечисленное свой трагический свет. Более того, автор сознательно  ищет во всей жизни Толстого  не только объективные причины  (семейный разлад, противостояние Софьи Андреевны и Черткова, история с завещанием), но и субъективные предвестия и предпосылки того, что случилось с  ним в  октябре 1910 года. 
Так возникает тема бегства.

Басинский, конечно, не первый, кто назвал уход Толстого  из Ясной Поляны бегством. (Еще Татьяна Львовна, старшая дочь писателя, то же самое говорила). Но он выстроил на этом целую концепцию, в основе которой – догадка о том, что Льва Николаевича всегда тянуло куда-то бежать, бросать то, что есть, и искать чего-то иного, порой не вполне ему самому понятного и осознанного.
Бегство из Казанского университета в Ясную Поляну в 1847 году. Бегство из Ясной Поляны в Москву в 1848-м.  Бегство из Москвы в Санкт-Петербург в 1849-м.  Бегство на Кавказ в 1851-м.   Наконец, метания между  Москвой и Ясной Поляной…
Конечно, можно и не трактовать все эти передвижения как бегство. Всякий человек на протяжении жизни перемещается с места на место, чего-то ищет, мало кто сидит всю жизнь в одном углу. Однако  между бегством и обычной переменой мест  разница есть.  Бегство всегда спонтанно, вызвано не позитивными планами, а неудовлетворенностью, стремлением скрыться от чего-то неприятного, мучающего, опостылевшего. Таковы ли были предшествовавшие главному побегу Толстого многочисленные «бегства» его молодых лет? Автор  считает, что да, таковы,  и в качестве доказательств  привлекает дневники и письма писателя.  Так, в письме к тетушке Ергольской Толстой называл  свой побег на Кавказ «внезапно пришедшей в голову фантазией». А сама тетушка вспоминала о том, как еще ребенком  Левушка  любил бежать впереди экипажа и однажды, по дороге в Ясную Поляну, пробежал около трех верст, пока не обессилел.  Басинский  замечает, что этой привычке,  –  не дожидаясь экипажа, уходить вперед  – Толстой не изменил и  в дни своего последнего бегства: когда они с доктором Маковицким отъезжали из Оптиной пустыни, Толстой тоже ушел вперед.
«Ежедневные прогулки Л.Н., пешим и на лошади, запутанными лесными тропами, с блужданиями, были своего рода репетициями или, если угодно, симуляциями ухода… Можно даже предположить, что уход и блуждания были страстью Толстого, могучей и неодолимой…»  –  пишет Басинский.
Косвенное подтверждение  этой концепции автор находит и в художественных произведениях Толстого, многие герои которых «все время куда-то уходят и бегут, бегут и уходят». 
«Оленин бежит на Кавказ, а молодой Нехлюдов в «Утре помещика» убегает из университета в деревню…   Болконский бежит в действующую армию.  Наташа Ростова сбегает с Анатолем Курагиным. Анна Каренина уходит от мужа, а Вронский после ее гибели не находит другого выхода, как бежать на сербскую войну. Уходит по этапу за Катей Масловой другой Нехлюдов в романе «Воскресение». Отец Сергий бежит от земной славы, а император Александр в образе старца скрывается в Сибири…  И это далеко не полный список бегущих и уходящих персонажей Толстого».
Тут автор мог бы сделать оговорку, что  бегущие, блуждающие  и странствующие  герои  в мировой литературе не редкость  –  от Одиссея и  Дон Кихота до Чичикова и Бендера.   Но  ему важно не это, а повторяющийся у Толстого (и в литературе, и в жизни) мотив бегства – чувство неудовлетворенности, часто – вины, внутреннего разлада. 
Говоря о главном бегстве в жизни  писателя, автор несколько раз напоминает:  Лев Николаевич готовился к нему, желал его, мечтал о нем целых  25 лет. «Толстой вынашивал свой уход в голове… как великое произведение». У этого произведения даже были свои черновики - неудачные попытки  ухода, предпринятые  в 1882, 1884 и 1885 годах.
События октября 1910 года называли «уходом» еще и потому, что  так – величественнее, больше пристало  грандиозной личности Толстого. 
Но Басинский  предъявляет характерные приметы бегства: внезапность, тайность, неподготовленность, отсутствие ясного плана и маршрута, порывы вернуться, страх преследования. Страх – это, пожалуй, главное, что отличает  внезапное бегство от величественного ухода. Толстой испытывал страх с той самой минуты, как на рассвете 28 октября, в яснополянском доме стал собирать вещи, и до последних часов своей жизни в доме Озолина.  Страх, что его догонят, что надо будет объясняться с Софьей Андреевной, выдерживать «сцены», и главный страх  –  что надо будет вернуться домой…
За  семь дней  до смерти он бредил во сне: «Удрать… Удрать… Догонять…»
И совсем уж в последний день: «Надо удирать, надо удирать куда-нибудь…»

Итак, бегство. От кого? Куда?  И самый главный вопрос: почему?
На этот счет всегда было много версий. Самая простая, которую знает, должно быть, каждый обыватель: Толстой ушел из дому от плохой, замучившей его жены.  Об этой версии можно сказать примерно то же, что Басинский написал по поводу другой, принятой в советскую эпоху («ушел, чтобы слиться с народом»):  «То, что эта версия была узаконена коммунистической идеологией, … еще не означает, что она неверная».
Автор не оспаривает существующих версий (за исключением одной), а складывает их вместе. Никакая причина сама по себе не подвигла бы Толстого на этот шаг, но все вместе они завязались в такой узел, который ни разрубить, ни ослабить  уже никто не мог.
А не соглашается  автор с довольно распространенным  мнением, что великий старец ушел, чтобы  умереть.  Басинский называет эту версию  «романтической» и настаивает на прямо противоположном: Толстой ушел (бежал),  чтобы жить.  Об этом и в оставленном им дома письме говорится:
«Я делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста. Уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и в тиши последние дни своей жизни». (Впрочем, эти слова можно понять двояко).
Об уходе Толстого навстречу смерти говорили и говорят до сих пор  потому, что фактически именно так и произошло. Но ведь  так  не обязательно должно было произойти!
Басинский показывает всю случайность этой трагедии и даже  называет прямых, хотя и нечаянных виновников ее.  Доктор Маковицкий, допустивший, чтобы Л.Н. простыл в холодном тамбуре поезда, и «не заметивший» начинавшейся болезни. Сестра Мария Николаевна, монахиня Шамординского монастыря, не задержавшая его возле себя, позволившая ему уехать дальше, неизвестно куда. Младшая дочь Саша, пугавшая отца «призраком больной матери» и больше других виноватая в том, что отец бежал и из Шамордино, хотя хотел там остаться. Насельники Оптиной пустыни, которые не помогли его встрече со старцем Иосифом. Священный Синод, рассылавший  тем временем телеграммы, запрещавшие контакт священнослужителей с отлученным от церкви графом. Даже кучера в Козельске, которые успели к последнему поезду, когда лучше бы им было опоздать…
Впрочем, автор прямо никого не обвиняет, а только объясняет причины и мотивы поступков  каждого из участников «катастрофы». Он сочувствует Софье Андреевне, родившей 13 и вырастившей 9 детей, о судьбе которых она, в отличие от мужа, пеклась и заботилась, чьи права отстаивала. 
Даже для Черткова, автору явно  не симпатичного, находятся  уважительные объяснения. Ведь тот действительно  любил Толстого, радел о его литературном наследии, о точном соблюдении воли великого писателя. Другое дело – как он это делал, грубо вмешиваясь в жизнь семьи, настраивая Толстого против Софьи Андреевны и сыновей, интригуя, устраивая заговоры…
Однако истинные причины бегства Толстого из Ясной Поляны надо искать не  в событиях,  происходивших в яснополянском доме и вокруг него в последние  месяцы и даже годы, когда шла открытая война между семьей и «толстовцами» за право быть рядом с  Л.Н., за его душу, за его литературное наследие, когда, по собственному выражению Толстого,  его «разрывали на части».  И уж тем более не в событиях последнего вечера, когда разразился очередной скандал между Львом Николаевичем и Софьей Андреевной,  – он мог стать лишь поводом, последней каплей.
 У всего этого были свои, более давние и более глубокие причины.

Первый биограф Толстого Павел Бирюков  поделил  его жизнь  на семилетние периоды. Это деление он слышал от самого Льва Николаевича, который  полагал, что каждым семи годам соответствует определенная стадия физической и духовной жизни человека. В прожитые Толстым до 1905  года (когда писалась первая биография)  77 лет «уложилось», по Бирюкову, одиннадцать семилетних отрезков.  В эти отрезки  без всякой системы заверстаны и возрастные характеристики, и происходившие в разные годы события, и названия произведений, и  оценки душевного состояния Толстого.
Для примера:
«1842 - 49 гг. Юность, учеба, начало хозяйства в деревне…
1856 - 63 гг. Отставка, путешествия, смерть брата, педагогическая деятельность, женитьба…
1870 - 77 гг. Самарский голод. «Анна Каренина». Апогей литературной славы, семейного счастья и богатства».
Называя многотомную биографию, созданную Павлом Бирюковым,  «во многом непревзойденной и поныне», Павел Басинский, тем не менее, считает, что такое деление не отражает самых важных, ключевых моментов  жизни Толстого,  когда она «буквально поворачивалась на 180 градусов». И предлагает свою хронологию, опирающуюся  на шесть ключевых дат (лет):
                        1828     1847     1862     1877     1892    1910.
Самое интересное, что при таком делении алгоритм жизни Толстого оказалось возможным записать симметричной формулой:
                              18*   +  15    +   15   +  15   +  18.
Такие интервалы лет лежат  между главными, поворотными (как их определяет Басинский) событиями в жизни Толстого. Что же это за события?
Рождение. – Начало ведения дневника (по сути, начало творчества). –  Женитьба. – Начало духовного кризиса. – Отказ от собственности. – Уход из Ясной Поляны. Смерть. 
Выводя за скобки рождение и смерть, об остальных событиях  автор говорит, что,  каждое из них стало  для Толстого «безвозвратным», после каждого жизнь его менялась кардинально, приобретала иной смысл, иные цели.
Но что такое эти повторяющиеся отрезки уже не по семь, как у Бирюкова, а по пятнадцать лет?  Басинский называет их «кольцами судьбы» (по аналогии с кольцами на стволе дерева).  А может, это просто тот «запас прочности», на который хватало Толстого и по исчерпании которого ему  всякий раз требовался новый разворот на 180 градусов?
Так или иначе, в  системе координат, выстроенной Басинским, во всех смыслах  центральным и самым «безвозвратным» событием жизни Толстого становится 1877 год – начало духовного кризиса.
«Толстой обращается к религии, едет в Оптину пустынь и начинает «Исповедь». Он прощается с прежней жизнью, раскаивается в ней и начинает новую жизнь».
Здесь и кроется   первопричина событий,  через много лет приведших Толстого к бегству из дома, где родился он сам, где родились его дети и внуки, где он прожил с Софьей Андреевной целых 48 лет, где было написано большинство его произведений…
Басинский акцентирует внимание на четко выраженных  этапах растянувшегося на долгие годы духовного перерождения Толстого. Ключевые слова каждого из этапов – отказ, отречение.
Отказ Толстого от привычного образа жизни, знаменитое опрощение. Отречение от  всего им написанного, отказ от прав на свои сочинения и от дальнейшего писания художественных произведений, обращение к «народной литературе».  Отказ от принадлежавшей ему собственности, в том числе от родового имения Ясная Поляна. Отречение от Церкви, сопровождавшееся активной критикой «догматического православия», за которой и последовало  пресловутое отлучение. Наконец, отречение от самого института семьи («Крейцерова соната» и «Послесловие» к ней). 
В этой череде отказов и отречений – главная причина многолетнего мучительного для обоих конфликта с Софьей Андреевной, не разделявшей нового мировоззрения мужа. Отсюда  и «беспредельная любовь»  Толстого к «милому другу» Черткову,  который это мировоззрение, напротив,  горячо разделял.  Отсюда же – неизбежный и непримиримый конфликт между Чертковым и Софьей Андреевной, который тяжело переживался Толстым.
«Два душевно больных  человека не могли поделить его между собой и ненавидели один другого, а он хотел, чтобы они любили друг друга, как он любил их».

«Переворотившегося» Толстого автор называет…  «новым русским».
«На гребне литературного успеха и семейного счастья Толстой вдруг предъявил всем образованным русским невиданный доселе стиль поведения, но главное – неслыханную систему взглядов на окружающий мир, в которой все было «наоборот». Белое становилось черным, черное – белым. Новый русский». 
Парадокс в том, что теперь так  называют людей, внезапно разбогатевших,  тогда как Толстой, совсем наоборот, явил пример отказа от всякой собственности, богатства, «барства».
Кстати, вопрос о собственности освещен в книге самым подробным образом.  Перечисляются имения и земли, которыми владел Толстой.  Сообщается,  сколько какой живности – коров, лошадей, свиней и птицы было в яснополянском  хозяйстве,  какие овощи выращивали, какой штат работников  держали, кому сколько жалованья платили. Приводится даже отчет о доходах и расходах  имения за 1910 год, из которого следует, что приход исчислялся в  4626 руб. 49 коп., а расход - в 4523 руб. 11 коп.
Итого: годовой доход  Ясной Поляны  составил 103 руб. 38 коп. Не густо... 
Все это и само по себе  довольно интересно, а главное – наполняет  конкретным содержанием  рассуждения об отношении Толстого к собственности, о ее  разделе между членами семьи. Тем более что автор сообщает и другую информацию: к концу жизни Толстого стоимость его сочинений оценивалась зарубежными издателями в 10 миллионов золотых рублей. Но сам Толстой к этому времени  желал издавать свои произведения бесплатно и готов был отдать права на них «всем желающим».
«Лишь сопоставляя эти круглые астрономические числа с цифрами в приходно-расходной книге, начинаешь понимать, какая мина была заложена в основание семейных отношений Толстых». Отношений, которые поначалу строились как «проект счастья».
Кажется неожиданным и немного режет глаз, когда  автор  использует в тексте  популярные  в наше время, но чуждые эпохе Толстого  слова: «копирайт», «месседж», «формат», «проект»...   Но иногда они оказываются вполне уместными.
 У Толстого действительно был  прописан свой «семейный проект»,  «проект  счастья». Семейную жизнь Лев Николаевич обустраивал не спонтанно, а согласно хорошо продуманному плану,  где были  «деспотически расписаны все роли».  «Это был довольно длительный опыт создания земного рая на отдельном участке земли…»   Опыт в известной мере удался – первые пятнадцать лет своей семейной жизни сам Толстой считал счастливыми. Потом начались «надрезы», потом все рухнуло и Толстому пришлось спасаться «бегством из рая».

«В конце жизни Толстой… страшно одинокий мыслитель, который прежде всего нуждается в покое, уединении…  Ему было решительно все равно, где находиться. Лишь бы его оставили в покое с его мыслями, с его Богом».
К религиозной составляющей толстовского мировоззрения Басинский подходит очень осторожно, признаваясь, что писать о религии Толстого в сравнении с религией русского православия значило бы для него написать совсем другую книгу.  И делает ссылку на авторитетного исследователя этого вопроса священника Георгия Ореханова. «Будем надеяться, что его будущий труд  даст нам ответы на многие вопросы».
Сам  же Басинский пытается тем временем ответить на другие вопросы. Зачем понадобилось отлучать Толстого от церкви?  (В книге приводятся пункты, по которым он был отлучен).  Кто был инициатором  синодального определения? Какова роль в нем таких известных личностей, как К.Победоносцев и Иоанн Кронштадтский?  Как восприняли  решение Синода, которое автор называет «очевидной ошибкой»,  российское общество и сам Толстой? 
Все это весьма интересно для современного читателя, независимо от того, верующий он, неверующий или сомневающийся. Сверить свое понимание Бога, православной религии и церкви с великим Толстым в любом случае полезно, хотя может оказаться и опасным.

Почти не касается  Басинский   собственно литературного творчества Толстого, его великих романов, разве что в назывном порядке. (Вот уж где действительно ничего нового не скажешь, и пытаться не надо). Анализируются  произведения, относящиеся к периоду духовного кризиса, главным образом,  «Исповедь». 
Зато много и продуктивно использует автор «литературу для себя» –  дневники – как самого Толстого, так и Софьи Андреевны.  Известно, что они играли в жизни этой пары  гипертрофированную роль.  В книге Басинского  дневники  становятся полноправными «действующими лицами» семейной  жизни Толстых, прямо влияющими на ход событий в яснополянском доме. 
Другим «персонажем», сыгравшим  роковую роль в развязке  семейной драмы, стало написанное втайне от семьи завещание Толстого,  фактически передавшее все права на его литературное наследство   Черткову.
Историю с завещанием Басинский называет «темной» и упрекает Толстого в том, что он позволил собой манипулировать.  До сих пор трудно оценить однозначно:  его собственная слабеющая воля отражена была в  этом завещании или железная воля Черткова.  Едва подписав завещание, Толстой тут же и раскаялся и готов был повернуть вспять.  Басинский пишет, что во всей этой ситуации Толстой  «вел себя как флюгер, поддаваясь порыву первого случайного ветра». Звучит грубовато, но лишний раз  напоминает о том, что перед нами 82-летний старик, измученный, уставший, у которого бывают обмороки, потеря памяти, который всех любит и никого не хочет обидеть…   «Оставьте меня в покое!..»
Завещание подписано 22 июля 1910 года, первая, неудачная  попытка бегства происходит 15 августа, а 28 октября Толстой окончательно покидает Ясную Поляну.  Жена ли его замучила или совесть, но после того, что совершилось («безвозвратно»), оставаться в доме, в семье было никак невозможно.

Толстой в книге Павла Басинского – это «домашний» Толстой. Такой, каким его видели члены семьи и самое близкое окружение.  Не великий писатель и мыслитель, властитель дум  и совесть нации (такой Толстой скорее подразумевается), а Толстой – старик, доживающий свой век в многолюдной, разновозрастной  семье, в которой его практически никто не понимает.
Истинный  же масштаб этой фигуры  наиболее отчетливо проступает, когда автор говорит о реакции на уход и смерть Толстого в российском обществе, которую  он определяет словами: «Империя вздрогнула». 
В события октября 1910 года было втянуто огромное количество людей: «железнодорожные рабочие и служащие, крестьяне ближних деревень, священники, монахи, доктора, журналисты, полицейские, телеграфисты, генерал-губернаторы, чиновники всех мастей, члены Синода, Столыпин и Николай II».  Автор приводит  десятки документов – главным образом, телеграмм, которыми обменивались в те дни  вовлеченные в события должностные и частные лица, в том числе, и сам беглец, в целях конспирации телеграфировавший  под фамилией «Николаев».
 Страницы, посвященные  обстановке  вокруг  умирающего Толстого, написаны как сиюминутная газетная хроника, так что читателю нетрудно представить себя в роли современника Толстого, жадно следящего за сообщениями из Астапово, где умирает гений русской литературы, и Ясной Поляны, где пытается покончить собой его несчастная  жена.  Попутно читателю предоставляется возможность «заглянуть» в российские газеты столетней давности, жадные до сенсаций, скандалов и рекламы, чтобы понять, как мало они отличаются от нынешних.

Разбираясь в  тяжелых семейных отношениях Толстых, автор смог остаться деликатным, никого не судя с принятой сегодня легкостью и фамильярностью. Он не просто препарирует жизнь своих героев, как  поступают нынче многие биографы. Он их любит,  страдает вместе с ними, и это делает тональность книги по-человечески  доброй и сочувственной.
«Кто был жертвой? Она, обычная женщина, назначенная служить гению, или он, гений, обреченный жить с обычной женщиной?» 
Книга  П.Басинского  местами сентиментальна,  даже мелодраматична. За это и пеняют автору некоторые критики.  Другие  пишут,  что «ничего нового она не открывает». Мне представляется, что задача автора была не в том, чтобы показать какого-то нового Толстого старым, искушенным читателям, а в том, чтобы открыть старого Толстого новым  читателям,  для которых он – не самый читаемый сегодня русский писатель.
Если бы не вырастали  все новые  поколения читателей,  которым надо каждый раз заново, постоянно меняющимся языком, с включением  современных понятий  рассказывать  о Пушкине, Гоголе, Толстом,  Достоевском и далее по списку, то можно  было бы  ничего нового вообще  не писать, а сто и  двести лет читать всё одни и те же, написанные еще их современниками книжки. Но нет, нам этого мало. Нам хочется собственным взглядом посмотреть, нынешними мерками измерить, с высоты сегодняшнего опыта оценить.
Вдруг выясняется, что трагедия позднего Толстого, причины, к ней приведшие,  очень созвучны нашему времени, реалиям современной России. Это советскому читателю, не знавшему ни Бога, ни, прости, Господи, частной собственности, трудно было понять, прочувствовать ситуацию, в которой оказался Лев Николаевич Толстой к концу своей жизни.  Другое дело –  теперь, когда  люди  вернулись к вере в Бога (хотя бы,  окрестившись), обрели право собственности (хотя бы на квартиру) и  при этом успели узнать, что такое  наследство, завещание,  дележ  имущества  (из-за которого и убить могут), когда на собственном опыте  ощутили  разницу между духовным и материальным, и многие уже мучаются вопросом, что же важнее…
Читайте историю жизни и смерти великого русского человека, каким был Лев Николаевич Толстой.  Там на многие животрепещущие вопросы найдете ответ.  Правда, ответ этот может вам не понравиться, и скорее всего не понравится.  Что делать! Если бы каждый из нас, простых смертных, мог повторить духовный путь гения, мир давно был бы другим.  

* - Пояснение П.Б.: «18 за вычетом нескольких месяцев, ибо родился Толстой в конце августа, а дневник начал вести в апреле».