Дмитрий Хворостовский. Голос и душа

«И все-таки звенит в веках удивительный, глубокий русский гений… Все противоречия русской жизни, русского быта и русского характера… находят, в конце концов, высшее примирение в русском художественном творчестве, в гармонических и глубоких созданиях русского гения…»

                                         Ф. И. Шаляпин

«В бурные времена возникают особо гармоничные художественные натуры, воплощающие в себе высшее устремление человека, устремление к внутренней гармонии человеческой личности в противовес хаосу мира...»

                                           Г. В. Свиридов

Предисловие

Холодным осенним днем 27 ноября 2017 года Москва прощалась с великим оперным певцом современности Дмитрием Хворостовским.

Его называли лучшим баритоном планеты, национальным достоянием России, вторым Шаляпиным, мега-звездой мировой классической музыки. В свое время знаменитый оперный бас, народный артист СССР Борис Штоколов сказал о Хворостовском: «Это лучший вокалист мира на сегодня… Равных ему и близко нет…». Его любили и высоко ценили великие Ирина Архипова и Елена Образцова. Последний гениальный русский композитор ХХ века Георгий Свиридов посвятил ему свой вокальный цикл «Петербург» на стихи Блока и признавался, что «ждал этого исполнителя всю жизнь».

В день прощания с Хворостовским в Концертном зале имени П. И. Чайковского и на прилегающей к нему Триумфальной площади собралось такое количество людей, какого Москва не видела, кажется, со времени похорон Гагарина и Высоцкого. И такой же глубокой была скорбь по этому всенародному любимцу, что «не к сроку свечу загасил», повторив участь других русских гениев – начиная с Пушкина и Лермонтова, Блока и Есенина, чьи положенные на музыку стихи он так проникновенно исполнял.

В России гении нередко умирали молодыми. И только спустя время людское сознание смирялось с этим, соглашаясь, что их и невозможно, немыслимо представить дожившими до старости, стариками…

Хворостовский ушел в возрасте 55 лет, на пике своей карьеры, в расцвете своего дарования, проведя два последних года  жизни в мужественной борьбе с неизлечимой болезнью. Он окончил дни в одной из лондонских клиник, но захоронить свой прах завещал в Москве и на малой родине – в Красноярске. В конце ноября в Сибири уже стояли морозы, но сотни красноярцев собрались, чтобы посмотреть прямую трансляцию церемонии прощания с их выдающимся земляком на огромных экранах, установленных в Большом концертном зале и на площади перед ним. В тот день у телевизионных экранов плакала  вся Россия, а вместе с ней – потрясенные коллеги и поклонники Хворостовского по всему миру.

Знаменитый испанский тенор Пласидо Доминго так отозвался на смерть Хворостовского: «Ушел один из лучших голосов нашего времени – мою боль не передать словами. Димин голос несравненной красоты и его непревзойденная артистичность трогали души миллионов ценителей музыки». В тот день на фасаде Венской государственной оперы, где Хворостовский пел Родриго в «Дон Карлосе» и Фигаро в «Севильском цирюльнике», Евгения Онегина и Симона Бокканегру в одноименных операх,  был вывешен траурный флаг, а вечерний спектакль начался с минуты молчания в память о великом баритоне. 

Лондонский Королевский театр Ковент-Гарден объявил, что посвящает Дмитрию Хворостовскому премьеру своей новой постановки оперы «Риголетто», в которой он должен был петь заглавную роль. А  музыкальный руководитель и главный дирижер этого театра Антонио Папрано сказал о нем: «Глубина его проникновения в музыку, его вокальная мощь – все это было совершенно потрясающе! Красота его голоса и роскошная внешность делали его любимцем любой аудитории. Радость, с которой он подходил к каждому выступлению, была уникальной. Его уход – огромная потеря для нас».

В Нью-Йоркской Метрополитен опера, где Хворостовский пел на протяжении двадцати лет, в том числе – князя Елецкого в «Пиковой даме», отца Жермона в «Травиате», князя Андрея в «Войне и мире», графа ди Луну в «Трубадуре», четыре дня шли концерты, в которых солисты, хор и оркестр исполняли в память о нем «Реквием» его любимого композитора Дж. Верди. «Дмитрий был одним из величайших оперных певцов всех времен, поистине артистом на века, – сказал тогда генеральный директор  театра Питер Гелб. –  Помимо потрясающего певческого дара он обладал огромной сценической притягательностью и харизмой, перед которыми не могли устоять ни обожавшие его зрители, ни преданные ему коллеги. Всем нам в Метрополитен будет его очень не хватать».

Нам всем будет его не хватать… Но гении на то и гении, что за свою недолгую жизнь успевают сделать столько, что достало бы на десятки жизней.  Хворостовским записано более пятидесяти альбомов, остались телевизионные и DVD-версии многочисленных опер и концертов с его участием. Его музыкальное наследие огромно. Судьба – уникальна. История его успеха на мировой сцене изумляет. Как мог мальчик из Сибири самостоятельно подняться на такую высоту? И как, скажите, могла Россия в тяжелые и смутные годы, которыми заканчивался для нее ХХ век, явить миру столь мощный и безупречный талант? 

Триумфальная карьера Хворостовского состоялась, увы, не в России, а на Западе. История этого триумфа невероятна и поучительна. Хотя учить, поучать Хворостовский не любил и редко соглашался на то, чтобы провести мастер-класс с начинающими вокалистами. Но вся его жизнь в искусстве есть замечательный мастер-класс длиной без малого в тридцать лет. И теперь, когда его нет с нами, хочется понять, в чем был секрет его беспрецедентного успеха, проследить путь, которым он к этому успеху шел.

Самое краткое, но, пожалуй, и самое точное определение феномена Дмитрия Хворостовского принадлежит воспитывавшей его бабушке Марии Николаевне, которая сказала еще в самом начале его певческой карьеры: «Бог дал нашему Димочке голос и душу».

Голос и душа! Вот ключ к пониманию личности Хворостовского и его успеха на мировой и отечественной сцене. Сам он не раз говорил, что голос, каким бы красивым и сильным он ни был, сам по себе еще не делает его обладателя певцом, способным увлечь и заворожить публику, если не задействованы его ум и сердце.  В этом он, как никто, был последователем русской певческой школы, недаром же его называли наследником Шаляпина. Своим искусством Хворостовский и западную публику приблизил к пониманию того, что принято называть «загадочной русской душой», живым воплощением которой был он сам. В любой стране, любой части света – будь то Америка или Европа, Австралия или Япония, на бис он часто пел самый известный за рубежом и ожидаемый тамошней публикой русский романс «Очи черные». Но неизменно завершал свое выступление исполнением а капелла одной из старинных народных песен – «Прощай, радость…» или «Ноченька», гораздо более близких его душе:

                                         «Ах, ты, ноченька,

                                         Ночка тёмная,

                                         Ночка темная,

                                   Ночь осенняя…»

Хворостовский ломал стереотипы, не хотел, чтобы представление людей, живущих на Западе, о российской музыкальной культуре сводилось, как он говорил, к «рашен балалайка», и пел для них  Чайковского и Рахманинова, Шостаковича и Свиридова,  русские народные и даже военные песни. Эти песни и в России-то сделали его, элитарного оперного певца, всенародным любимцем. Но и до своих почитателей на Западе, которые, как он считал, «ничего не знают о нашей войне», он хотел донести  нашу боль и нашу память о ней. Эффект был потрясающий – люди, не понимавшие русского языка, по рассказам  очевидцев, «вставали и плакали».

Вот что писала газета «Нью-Йорк Таймс» в сентябре  2013 года:

 «Хотя Дмитрий Хворостовский является в высшей степени исполнителем мирового искусства, он ни в коей мере не забывает свои русские корни. Он привносит истинно славянскую душу во все свои выступления. И даже если ты ни слова не понимаешь из того, о чем идет речь в исполняемой им русской народной песне, сила и проникновенность его пения приводит публику в полнейший восторг. Редкая магия».

Много лет живя и работая за пределами России, Дмитрий Хворостовский сумел остаться абсолютно русским человеком, искренним патриотом, видевшим свою миссию, помимо всего прочего, в том, чтобы быть посланцем русской культуры за рубежом, хотя никто не назначал его на эту роль. Будучи уже всемирно известным артистом, выступавшим на сценах самых престижных оперных театров планеты, он в последние годы все чаще возвращался в Россию с концертами камерной музыки и советской песенной классики. Здесь его всегда ждала и с восторгом встречала любящая и благодарная публика. Он дарил ей (в буквальном смысле дарил, ибо его концерты, нередко устраивавшиеся прямо на площадях российских городов, были бесплатными) не только свое искусство. Он хотел познакомить русскую публику  с лучшими образцами мирового вокального искусства и для этого приглашал в Россию своих друзей, звезд мировой оперы. И, как правило, это были благотворительные концерты, в том числе,  в помощь больным детям. На поприще «русских концертов» он успел сделать едва ли не больше тех своих коллег, которые никуда из страны не уезжали.

Но история жизни и успеха Хворостовского – это не история поцелованного Богом везунчика, это история побед и разочарований, история постоянной борьбы, преодоления, непрерывного труда, напряжения физических и душевных сил и только благодаря этому – триумфа. Про свой успех он говорил, что его «должно забывать и игнорировать» и всякий раз начинать, как с чистого листа, выходить на сцену, «как в первый или в последний раз в жизни». Когда его называли великим певцом, он говорил, что «в таких словах должна звучать ирония, иначе невозможно жить».

Хворостовский был сильной и цельной личностью, но характер имел непростой и довольно противоречивый. Чрезвычайно ценил свободу, называл себя странствующим мастером (видимо, по аналогии с «Песнями странствующего подмастерья» Г. Малера, которые он исполнял); другие называли его гражданином  мира. При этом признавался, что лучше всего чувствует себя в стенах собственного дома, в семье, где ему редко удавалось бывать сколько-нибудь длительное время. Он был открыт, доброжелателен, даже нежен с друзьями, партнерами по сцене, среди которых были Лучано Паваротти и Пласидо Доминго, Рене Флеминг и Элина Гаранча, Анна Нетребко и Валерий Гергиев. Он работал со многими композиторами и дирижерами, от Георгия Свиридова до Игоря Крутого, от Рикардо Мути до Константина Орбеляна. У него были выдающиеся аккомпаниаторы – Олег Бошнякович, Михаил Аркадьев, Ивари Илья. При этом он никого не впускал в свою жизнь слишком близко, практически не посещал светские тусовки и говорил о себе: «Я – волк-одиночка».  Он был бесстрашен как в жизни (моржевал, поднимал тяжести, прыгал с парашютом), так и в творчестве: не боялся петь на больших площадях, на открытом, порой холодном воздухе; будучи фанатично преданным опере, без страха брался за далекие от нее жанры, испытывал себя в самых неожиданных амплуа (чего стоит один только проект «Дежавю»!),  был ненасытен в своем стремлении объять необъятное, спеть всю музыку, когда-либо написанную для баритона.

Когда на него, его семью, коллег и миллионы поклонников обрушилась весть о страшном диагнозе – раке головного мозга, он не сдался, не выбросил белый флаг, и, стойко перенося тяжелые процедуры лучевой и химической терапии, при малейшем улучшении от лечения снова и снова выходил на сцену.

Он родился на свет раньше положенного срока, семи с небольшим месяцев, рано пошел, рано начал говорить, рано, в 3-4 года, запел, рано, едва ли не с 20 лет, начал седеть… Он словно торопился жить: раньше многих, уже на 2-м курсе института искусств, вышел на сцену Красноярского оперного театра, рано получил признание. Его мировая карьера началась в 26 лет, в 28 он уже – заслуженный, а в 33 года – народный артист России. В сорок лет, ощущая высокую скорость и интенсивность своей жизни сказал: «За год мне прибавляется два». В последнее время уже проскальзывали нотки тревоги: «Жизнь, она, знаете, прекрасна, но очень коротка…». А когда его спрашивали, не боится ли он с возрастом потерять голос и что собирается делать  в старости, Дмитрий задумывался и качал головой: «Не представляю…».  Он и ушел раньше срока. И слава Богу, что еще при жизни ему достались и мировой триумф, и поклонение зрителей в разных частях света,  и признание коллег по сцене. Все его мечты воплотились, он всего достиг, все смог, прожил хоть и недолгую, но очень  достойную и, по его собственному признанию, счастливую жизнь.

Не гнался за официальными регалиями (на Западе значение имеет только имя), но и их был удостоен: кроме званий заслуженного и народного артиста России, был лауреатом Государственной премии, кавалером ордена «За заслуги перед Отечеством», орденов Александра Невского и Преподобного Сергия Радонежского, многих общественных и профессиональных наград. Да и чести быть упокоенным на Новодевичьем кладбище удостаивается у нас далеко не каждая знаменитость. Дмитрия Хворостовского похоронили неподалеку от могилы Федора Шаляпина. Мог ли помыслить о таком соседстве красноярский мальчик, еще не ведавший своего будущего, когда  слушал  записанный на старых пластинках голос Шаляпина, учился у него, боготворил!..  Еще не раз на страницах этой книги имена двух русских гениев будут стоять рядом, ибо много видится в них общего – талант, харизма, мировая слава, истинно русский характер, судьба…

Когда речь идет о людях масштаба Шаляпина и Хворостовского, исследовать феномен их успеха, на первый взгляд, кажется излишним. Талант он и есть талант, и этим вроде бы все сказано. Талант нельзя объяснить, понять, тем более препарировать. Талант – от Бога. Сам счастливый его обладатель – будь то поэт, живописец или певец – не знает, почему он умеет то, чего не умеют другие, и как у него это получается. Будто высшая сила водит его пером, кистью, заставляет звучать его голос.  Люди искусства называют этот феномен вдохновением.  По Набокову, это – дар. Хворостовский много раз называл это чудом. Чудо каждый раз происходило с ним самим, когда он выходил на сцену и начинал петь, и чудо происходило со зрительным залом, который он своим пением брал в плен, завораживал. Разгадать этот дар, это чудо невозможно, его можно лишь принять как данность, как отправную точку, с которой  начинается  путь к признанию, к успеху, к вершинам мастерства. Но чтобы пройти этот путь, подняться на эти вершины, помимо таланта, данного Богом, от самого человека требуется еще очень многое.  Ведь талант можно и «в землю зарыть», и немало мы знаем изначально талантливых людей, которые так и не добились в жизни большого успеха, не стали тем, кем могли бы стать.

Хворостовский – стал, поднялся в своем деле на такую вершину, выше которой уже ничего не было. Путь, которым он шел к своему успеху, к вершине мастерства и славы, мы и будем исследовать в этой книге.

Часть первая.

Мальчик из Сибири 

 (осознание таланта)

Глава 1. Время и место

Всегда интересно понять, откуда они берутся, самородки, вроде Шаляпина и Хворостовского. Из каких глубин русской жизни появляются вдруг в самые, казалось бы, неподходящие времена общественных смут и волнений. Что дает им силы вырваться из своих провинций и, прославившись на весь мир, прославить саму Россию? Хворостовский со своим выходом на мировую сцену угодил как раз на период распада Советского Союза, как когда-то Шаляпин – на три русские революции. Вряд ли кто-то анализировал, когда чаще рождаются большие таланты – в спокойные времена или во времена тревог и смятений. Скорее всего, прямой зависимости тут нет, и таланты равно рождаются во всякое время. Зато хорошо известно другое: трудности и испытания, выпавшие на долю талантливого человека, делают его искусство более глубоким и художественно ценным. Об этом многие выдающиеся личности свидетельствовали.  Вот и Хворостовский говорил: «Чтобы хорошо петь, мне нужно страдать».  Журналистов это удивляло, ведь со стороны жизнь мировой оперной звезды казалась такой благополучной и красивой –  не жизнь, а сплошной праздник. Но он-то имел в виду не житейские проблемы и трудности (хотя и их хватило на его долю), а непрерывную работу души, которая, по большому счету, не зависит от того, трудные или комфортные времена проживает человек. Привыкший много думать и глубоко чувствовать делает это всегда.

С другой стороны, в смутные времена в искусстве поднимается и выплескивается на сценические подмостки такая пена, что появление истинного таланта, даже если он один противостоит целым толпам бездарей, можно засчитать за высокую миссию спасения и сохранения репутации отечественного искусства. В начале 90-х страна слушала не Хворостовского, а «Ласковый май», солиста которого даже признали однажды «Человеком года». Должно было пройти время, чтобы пена схлынула, и страна услышала голос не года, но века, увидела и полюбила того, кто вслед за Шаляпиным прославил русскую вокальную школу во всем мире.  

С высоты сегодняшнего дня понимаешь, что Хворостовский родился как раз вовремя. Неизвестно, стал бы он тем, кем стал, в традиционных рамках советского оперного искусства, вырваться из которых можно было, разве что, сбежав за границу (и став изгоем в собственной стране). Но времена были уже другие, и он смог, минуя обязательные для советских вокалистов ступени – консерватория, конкурс Чайковского, Большой театр, – шагнуть из провинциального Красноярска прямо на мировую оперную сцену. 

К смутным девяностым, на которые пришлось начало певческой карьеры Дмитрия Хворостовского, мы еще вернемся. А пока обратимся к месту, где суждено было родиться обладателю титула «Певец мира».

Самые великие люди рождались порой в самых глухих местах. Влияли ли как-нибудь эти места на дальнейшую их судьбу, достижение ими жизненного успеха? Вряд ли и этот вопрос кто-нибудь всерьез изучал. Но вполне очевидно, что люди, рожденные в провинции, часто оказываются более целеустремленными, настойчивыми, даже настырными, чем уроженцы столиц и крупных центров. Как растение, оказавшееся в тени, изо всех сил тянется к солнцу, так и они отчаянно борются за свое место под солнцем, тесня тех, кто под ним  греется просто по праву рождения.

Город Красноярск, где  16 октября 1962 года появился на свет  Хворостовский, как и город Казань, где почти за 90 лет до этого родился Шаляпин, – это, конечно, провинция, хотя и не самая глухая. Зато стоят оба эти города на двух великих русских реках – могучем сибирском Енисее и среднерусской красавице Волге, воспетой лучшими нашими поэтами, художниками и композиторами. Батюшка-Енисей и матушка-Волга.

Дмитрий Хворостовский часто сравнивал искусство пения, саму музыку с… течением реки, имея в виду, что как вода в реке никогда не бывает одна и та же, так и музыка звучит, и песня поется всегда по-разному. Одна из самых романтических фотографий молодого Хворостовского сделана на берегу Енисея, где он сидит на большом прибрежном камне-валуне и ветер треплет его волосы. Он вообще был неравнодушен к воде, любил плавать, нырять,  даже зимой, видимо, вода хорошо снимала его усталость, прибавляла сил и закаляла его.  Это ведь самая сильная из стихий и самая святая из данностей природы, недаром нас крестят водой. Люди, живущие в непосредственной близости от воды, будь то река или озеро, море или океан, часто по натуре более романтичны, склонны к философским размышлениям, художественному восприятию мира, нежели живущие в каменных коробках больших городов. Так это или не так, но мощь и красота,  сказавшиеся в голосе и таланте двух наших великих певцов, конгениальны мощи и красоте рек, на берегах которых они родились, выросли и начали петь. Можете считать это авторской натяжкой.

Но вот что писал  Федор Иванович Шаляпин, правда, не о себе, а о Горьком, но это и о себе тоже: «Что бы мне ни говорили об Алексее Максимовиче, я глубоко, твердо, без малейших интонаций сомнения знаю, что все его мысли, чувства, дела, заслуги, ошибки – все это имело один-единственный корень – Волгу, великую русскую реку и ее стоны…»[1]. Сам Шаляпин любил бывать на Волге, и, по свидетельству современников, существовало даже такое место на ее берегу (неподалеку от имения Утешное), где на старой сосне была прибита табличка с надписью «На этом месте пел над Волгой Ф.И. Шаляпин».

Про Енисей выдающийся русский писатель Виктор Астафьев, родившийся на его правом, восточном берегу, в устье реки Овсянки, говорил, что это – «река жизни». Другой писатель-сибиряк – Валентин Распутин так писал про впадающую в Енисей Ангару: "Я верю, что и в моём писательском деле она сыграла не последнюю роль: когда-то, в неотмеченную минуту, вышел я к Ангаре и обомлел — и от вошедшей в меня красоты обомлел, а также от явившегося из неё сознательного и материального чувства Родины"[2].

А вот что писал об этих двух «речных писателях», как он их называет, живущий в Сибири Михаил Тарковский (родной племянник великого кинорежиссера): «Природа  – творение Божие, именно поэтому такая мощь и исходит от неё, и, питая художника, она заставляет соответствовать, равняться, а иногда и выстраивать себя заново. Эта нечеловечья мощь ярче всего проявляется в сибирских реках, не только могучих на вид, но и важнейших по сути, поскольку от них напрямую зависит жизнь в этих суровых краях: это реки-дороги, реки-кормилицы, реки-учителя… И чтобы до конца понять двух русских писателей – Астафьева и Распутина, надо хорошенько представить, что такое для Сибири реки Енисей и Ангара»[3].

Чтобы понять любого из наших великих писателей, художников, композиторов, надо знать, что такое вообще русская природа, питавшая их воображение, наполнявшая их чувства, вдохновлявшая на создание выдающихся образцов литературного, живописного, музыкального искусства. Природа Сибири в этом смысле – особенная, и люди здесь живут особенные. И особенные родятся здесь таланты – мощные, сильные, самобытные, не подверженные колебаниям моды, не ищущие легких путей в искусстве.

Красноярцы начинают счет своим знаменитым землякам с трех имен – художник Василий Суриков, писатель Виктор Астафьев и певец Дмитрий Хворостовский. Славная компания! Хворостовский бывал у Астафьева в селе Овсянка. Есть фотография, где они сидят за столом в саду, и Виктор Петрович читает что-то из своей книги. И как же внимательно, вдумчиво слушает его Дмитрий! Два самых знаменитых современных красноярца, несмотря на большую разницу в возрасте, находили общий язык, говорили, должно быть, о судьбах России, ее культуры, а может, просто о жизни. Виктор Петрович любил Дмитрия, приезжал в Красноярск на его концерты… 

Был дружен Хворостовский и с правнуком Василия Сурикова, одним из выдающихся наших режиссеров Андреем Кончаловским. В самом начале 2000-х тот ставил сразу в двух театрах – Метрополитен опера в Нью-Йорке и Мариинском в Санкт-Петербурге – оперу Сергея Прокофьева «Война и мир» с целым созвездием русских талантов: дирижировал Валерий Гергиев, Наташу Ростову пела Анна Нетребко, князя Андрея – Дмитрий Хворостовский. О нем Кончаловский отзывался с восхищением: «Это уникальное явление в русской культуре, характерное для крупнейших русских талантов».

С другим выдающимся сибиряком – всемирно известным пианистом, народным артистом России, уроженцем Иркутска Денисом Мацуевым Хворостовский не раз выступал на одной сцене, они дружили и высоко ценили друг друга.  Наиболее успешные представители сибирской культуры, оба много заботились о ее развитии и именно в силу своей успешности и известности чувствовали свою ответственность за нее. Хворостовский перечислял деньги на строительство Академии музыки и театра в Красноярске, Мацуев хлопотал о строительстве нового концертного зала в Иркутске. И, конечно, при всякой возможности они приезжали на свою малую родину с концертами. Участвуя в международном фестивале искусств в Тальцах, Денис Мацуев играл в прямом смысле слова на реке Ангаре, на плавучей сцене, и в этом было, по его словам, «что-то совсем другое, чем в концертном зале, какое-то единение и с природой, и с людьми, и с музыкой». А об организованном им музыкальном фестивале  «Звезды Байкала», куда съезжаются выдающиеся музыканты российской и мировой классической сцены, говорил: «Концерт классической музыки  – это не шоу-бизнес, не развлечение. Это тяжелая работа. И наша публика к ней готова».

Вот о готовности сибирской публики слушать и понимать классическую музыку стоит поговорить подробнее, тем более, что это имеет непосредственное отношение к тому, как, в какой среде рос и формировался певческий талант Дмитрия Хворостовского.

Но прежде – высказывание еще одного великого сибиряка, народного артиста СССР Михаила Ульянова.[4] В декабре 2000 года в Центральном Доме актера был вечер встречи с Дмитрием Хворостовским и его аккомпаниатором Михаилом Аркадьевым,  отмечавшими в тот год десятилетие своего совместного творчества. На вечере присутствовали выдающиеся наши артисты – Павел Лисициан, Алексей Петренко, Василий Лановой… И вот там Дмитрий признался, что немного побаивается русской публики. Он вообще часто об этом говорил, поясняя, что русская публика более требовательна к нему и что он чувствует перед ней свою большую, чем где бы то ни было за рубежом, ответственность. На это признание отреагировал Михаил Ульянов: «Дмитрий Александрович, вы сказали, что боитесь иногда выступать перед русской публикой… Не бойтесь! (Смех в зале). Не бойтесь, мы вас любим, мы вас обожаем, мы вами гордимся, ибо вы, родившись где-то в сибирских безграничных… (тут Ульянов запнулся, подбирая слово) …кругах, стали тем драгоценным камнем, который там ищут. Ваши учителя нашли и вырастили замечательный бриллиант. Вы – достояние народа. Будьте удачливым и несгибаемым. Вам Бог дал так много, что этим можно одарить еще многих и многих людей»[5].

Сибирь, Siberia… Для иностранцев  это нечто загадочное, темное, страшное – холод, тайга и медведи. Когда Хворостовский говорил своим западным собеседникам, что, прожив в Сибири до 27 лет, медведя видел только в зоопарке, ему не верили. 

А мы-то сами что знаем о тех краях, о тех безграничных сибирских «кругах» и просторах, где столбик термометра может опускаться до –50? Знаем, что в первой половине XIX века там были открыты  месторождения золота, после чего началась настоящая «золотая лихорадка»… Что в начале ХХ века где-то там упал Тунгусский метеорит… Знаем, что в тех местах неисчерпаемые залежи полезных ископаемых – угля, нефти и газа, никеля и платиноидов… Помним, что туда ссылали политически неблагонадежных, причем задолго до советской власти – еще декабристы и петрашевцы были среди тех ссыльных. Оказывается, и один из прапрадедов Хворостовского по материнской линии, немец по национальности, пришел в Сибирь в кандалах…  

Кто сам бывал в тех местах, видел знаменитую часовню Параскевы Пятницы, запечатленную на нынешней десятирублевой российской банкноте, и не менее  знаменитые Красноярские столбы – гряду сиенитовых скал, высотой от 200 до 800 метров над уровнем моря, похожих на исполинские фигуры людей, животных, мифологических существ… Заповедник «Столбы» – объект Всемирного наследия ЮНЕСКО и визитная карточка города, а для всех поколений здешних мальчишек – место, где можно испытать себя, взбираясь на отвесные, скользкие и потому трудные для восхождения скалы. Подростком взбирался на Столбы и Дима Хворостовский, и был случай, когда он, поскользнувшись (обувь была неподходящая),  сорвался со скалы,  и инструктор чудом успел его подхватить.  В детстве Дима, по собственному его признанию, боялся высоты, но, будучи уже тогда человеком упрямым и целеустремленным, именно так  учился свои страхи преодолевать – влезал на деревья, крыши и – прыгал. Даже с третьего этажа прыгал – в снег. Уже взрослым с той же целью прыгнул однажды с парашютом. Наверное, это и есть «сибирский характер». Сибиряк, он такой – волевой, упрямый, пока не добьется своего, не успокоится.

Не только иностранцам, нам самим, из нашей тесно заселенной европейской части России кажется, что Сибирь – очень дальний край страны. А на самом деле город Красноярск, Красноярский край – географическая середина России. Огромная такая середина площадью в два с лишним миллиона квадратных километров, что составляет около 14% всей территории страны и куда умещается, как принято говорить, четыре Франции или десять Великобританий. А проживает на этих сибирских просторах всего-то около трех миллионов человек, то есть плотность населения здесь почти  один к одному: на каждого жителя в среднем  приходится по квадратному километру, а фактически еще больше, потому что почти половина этого населения – миллион с хвостиком – живет в Красноярске, одном из старейших (основан в 1628 году) и наиболее крупных городов Сибири. Главная природная достопримечательность города – река Енисей – делит его на две части, при этом левобережная часть считается Западной Сибирью, а правобережная – Сибирью Восточной. На левом берегу – исторический, деловой и культурный центр Красноярска. На правом – промышленная зона: начиная с 30-х годов прошлого века, здесь строились металлургические, машиностроительные и другие предприятия,  жилые дома для их работников, позже – научные и учебные заведения. Хворостовские жили именно в этом, «рабочем» районе города, на правом берегу Енисея. Здесь,  на первом этаже четырехэтажного дома 1958 года постройки,  по адресу проспект им. газеты «Красноярский рабочий», 55, в квартире у бабушки Марии Николаевны,  и провел свое  детство Дима Хворостовский, будущий лучший баритон планеты.  А училище и институт, в которых он потом учился, как и театр, в котором начинал свою оперную карьеру, находились и сейчас находятся в левобережной части Красноярска, так что в юности Дмитрий каждый день «путешествовал» из Восточной Сибири – в Западную и обратно, хотя вряд ли об этом задумывался.

Рассказывая американцам о своей малой родине и живущих там людях, Дмитрий, откровенно говорил об их замкнутости, суровости,  привычке держаться на определенной дистанции. В первые годы своей жизни на Западе и он был таким же – угрюмым, неулыбчивым, «диковатым», как он сам про себя говорил, смотрел исподлобья, отвечал сдержанно. Но и другое отмечал, объясняя, что за люди сибиряки: они сильные, выносливые, прямые и честные, умеют держать слово, скромные – если что-то делают, делают молча, не кричат об этом. Все эти черты и качества с ранних лет видны были  в нем самом и оставались неизменными на протяжении всей его жизни, протекавшей уже совсем в других географических широтах и совсем иных социальных  условиях. И хотя внешне он очень изменился, стал по-голливудски улыбчив и раскован, сибирская порода видна была в нем до самого конца. На Западе его сразу же прозвали «Сибирским экспрессом».  А еще –  «Белым сибирским тигром», – за красоту, силу и благородную седину, ставшую его сценическим брендом. (Он, кстати, и рожден был в год Тигра, и на одном из амулетов, которые он носил, можно различить тигриную голову). Постоянное напоминание западных менеджеров Дмитрия Хворостовского о его принадлежности к Сибири добавляло экзотики в восприятие его искусства публикой. Но и в России никогда не забывали, что он – сибиряк, только у нас это означает несколько иное – корневой русский, исконный, настоящий.

В Красноярске, когда там рос и учился мальчик по имени Дима Хворостовский, существовали богатые традиции культуры, в том числе – культуры музыкальной, и вот это удивляет не меньше знаменитых  Столбов. Здесь надлежит прежде всего рассказать о супружеской паре Словцовых – энтузиастов и подвижников, во многом эти традиции заложивших.

Уроженца в то время Енисейской губернии Петра Ивановича Словцова (1886-1934) называли «сибирским соловьем».  Лирический тенор, он пел на одной сцене с Шаляпиным, Обуховой, Неждановой. Супругой его была Маргарита Николаевна Риоли-Словцова (1892-1954), выпускница Московской консерватории, учившаяся вместе с Надеждой Обуховой, оперная и камерная певица, блестящая пианистка и аккомпаниатор.

В 20-е годы прошлого века, в разгар гражданской войны, они вынуждены были бежать из Петрограда в Красноярск. Петр Иванович таким образом спасал супругу-пианистку, ее руки, от мобилизации на трудовой фронт. В Красноярске они открыли Народную консерваторию, ставили оперные спектакли. Словцовы сами режиссировали, сами исполняли главные партии, сами подбирали и обучали солистов. Позже на базе Народной консерватории  был создан так называемый Трудовой оперный коллектив, в котором участвовало более ста человек – и профессионалы, и любители. В помещении  городского театра шли поставленные ими оперы  «Травиата», «Риголетто», «Фауст», «Евгений Онегин»…  П.И. Словцов организовал в Красноярске общество «Музыка – массам», которое пропагандировало среди горожан симфоническую, оперную и камерную музыку. И все это – в такие тяжелые для страны времена! С 1929 года сам Петр Иванович  пел уже в Большом театре, ездил с концертами по городам страны. Зимой 1934 года, выступая в Кузбассе, простудился, тяжело заболел ангиной и умер. Ему было всего 48 лет.  А Маргарита Николаевна Риоли-Словцова так и осталась в Красноярске и еще двадцать лет продолжала там преподавательскую и просветительскую деятельность.

Среди ее учеников была и начинающая певица, меццо-сопрано Екатерина Иофель, которая впоследствии, в 50-е годы прошлого века,  пела на сценах Грозненской, Кисловодской, Ялтинской и Сочинской филармоний, Новосибирского и Ташкентского театров оперы и балета. Пела Любашу в «Царской невесте», Ольгу в «Евгении Онегине», Полину в «Пиковой даме», Ваню в «Иване Сусанине» (она была маленького роста). В 60-70-е годы преподавала в Горьковской консерватории. С конца 70-х  Екатерина Константиновна Иофель начала преподавание в только что открытом институте искусств своего родного города Красноярска, где создала и возглавила кафедру сольного пения и оперной подготовки. За свою карьеру она подготовила более сотни оперных певцов. Самым выдающимся из ее учеников стал Дмитрий Хворостовский.

Такая вот незримая, но неразрывная нить протянулась от времен Шаляпина – через подвижничество супругов Словцовых – через педагогический талант Е.К. Иофель – к певцу нового поколения, нового века, который оказался не только прямым наследником заложенных этими людьми традиций, но и поднял их до самого высокого мирового уровня.

В годы детства и юности Димы Хворостовского в Красноярске было несколько детских музыкальных школ, были два училища,  которые имели музыкальные отделения – педагогическое и училище искусств. Был Красноярский государственный институт искусств, тот самый, где преподавала Е.К.Иофель. Была филармония с собственным симфоническим оркестром и органным залом. Были музыкальный театр и театр оперы и балета, на сцене которого и началась артистическая карьера Хворостовского. То есть мальчик, имеющий хорошие вокальные данные и желание учиться, мог, не уезжая из родного города, пройти весь путь обучения – от детской музыкальной школы-семилетки до профессиональной сцены. И Дмитрий весь этот путь прошел, хотя многие уже тогда говорили, что у него от природы поставленный голос, так что учить его особо нечему, главное – не испортить.

И тут поневоле вспомнишь о  Федоре Ивановиче Шаляпине, у которого в юности никаких таких возможностей и близко не было. Сын крестьянина, он учился в приходском, потом в ремесленном училище, которое так и не закончил, был подмастерьем у сапожника, работал писцом в различных конторах… Никакого музыкального и актерского  образования не получил. Настоящий русский самородок, он всему учился сам. Подростком пел в церковном хоре, на свадьбах, даже на похоронах… Актерство осваивал, странствуя по России с драматической труппой В. Б. Серебрякова. И только в 1893 году, когда ему было уже 20 лет, судьба кочующего актера свела его в Тифлисе с оперным певцом, артистом императорских театров Дмитрием Усатовым, который и сам был выходцем из простой семьи – крепостных графа Д.Н. Шереметева.  По достоинству оценив природные данные Шаляпина, Усатов в течение года давал ему бесплатные уроки вокала.

Между прочим, такая же история случилась уже в середине ХХ века с великим итальянским тенором Лучано Паваротти. Ему было 19 лет, он пел вместе с отцом в церковном хоре своего родного города Модена, на севере Италии, когда известный тенор по имени Арриго Пола, выступавший до этого во многих театрах, проникшись симпатией к голосу и абсолютному слуху Лучано и сочувствием к бедности его семьи, взялся бесплатно учить его вокалу…

Может быть, истинным талантам, самородкам классическое образование иметь и не обязательно?

Шаляпин жил среди своего народа, и у народа учился петь. «Одержим был песней русский народ, и великая в нем бродила песенная хмель…» – писал он в своей знаменитой книге «Маска и душа». «Пелось как-то само собою. Певал я часто с матушкой моей, она была очень милой домашней песельницей». Слово-то какое красивое – не певица, не певунья, а – «песельница». Как сказительница, как мастерица-рукодельница… Так и видишь ее, сидящую за шитьем, и тихо напевающую: «Ах, ты ноченька, ночка темная…». Хворостовский взял эту песню из репертуара Федора Ивановича, а тот не от матушки ли впервые ее услышал?

И вот тут все совпадает. В семье у Хворостовских тоже пели, много пели – и бабушка, и отец, и мать. Будучи уже всемирно известным артистом, Дмитрий как-то давал интервью в Нью-Йорке американскому журналисту В. Топаллеру и рассказал о бабушке, которая обшивала всю семью и соседей, и, сидя за швейной машинкой, всегда что-то напевала.  «Что именно?»  – спросил журналист (говорили по-русски). «Ну, например, вот это…». И Дмитрий, который никогда не соглашался петь вне сцены, здесь вдруг вполголоса запел: «Скакал казак через долину село родное повидать…». Пропел буквально две строчки, но это было так трогательно, так проникновенно, что даже у  прожженного Топаллера блеснули слезы.  Всю свою жизнь Дмитрий вспоминал любимую бабушку, и если красивый баритон он унаследовал от отца (о чем разговор впереди), то «песельную» душу – точно от бабушки Маруси. Она знала несчетное количество песен, они даже поспорили однажды, сумеет ли бабушка с любого предложенного Димой слова запеть какую-то песню. И он проиграл.

Надо ли говорить, как важно это домашнее пение для воспитания будущего артиста, певца! Никакая музыкальная школа, никакой институт искусств не заменит того, что заложено в душу ребенка домашним, семейным пением, которое он не просто с ранних лет слышит, он в нем участвует, подпевает, невольно запоминает, напитывается… Когда  в начале двухтысячных оперная звезда Дмитрий Хворостовский неожиданно выступил с программой военных песен, все удивлялись, как органичен он в исполнении столь несвойственного ему репертуара. А он знал эти песни с детства. «Мне даже разучивать их не пришлось, я их до сих пор наизусть помню».

Но домашнее пение само по себе, конечно, не означает и не гарантирует, что ребенок в такой семье обязательно вырастет певцом. Как все мальчишки, Дима Хворостовский гонял в футбол (кстати, заядлым футболистом был в юности и Лучано Паваротти),  любил лепить из пластилина различные фигуры – тех же футболистов, всадников, лошадей, на удивление точно схватывая динамику их движения…  Отец даже колебался, куда лучше  отдать ребенка – в музыкальную школу или в художественную, и однажды понес туда его скульптурные композиции, но там отнеслись равнодушно, отец обиделся за своего мальчика и ушел. Когда уже взрослого Дмитрия Хворостовского спрашивали, кем он мог бы стать, если не певцом, он иногда отшучивался, говоря, что космонавтом (ведь он родился через полтора года после полета Гагарина, в те годы все мальчишки бредили космосом). А иногда отвечал серьезно: «Возможно, скульптором». Тяга к этому виду творчества была, и способности явно были. Но это так и осталось детским увлечением, которое прошло, как только он  всерьез занялся музыкой.  

А вот Шаляпин, увлекшись уже в зрелые годы рисованием, живописью и особенно почему-то – скульптурой, «болел» этим всю жизнь. Известен, например, профессионально вылепленный им скульптурный автопортрет (бюст), фотографию которого напечатали в 1912 году все газеты. Среди друзей Шаляпина были самые выдающиеся художники того времени – В. Серов, К. Коровин, И. Левитан, и, как вспоминал С. Конёнков[6], однажды Федор Иванович даже сказал им, что на самом деле «рожден быть скульптором», чем очень удивил друзей-художников, почитавших в нем прежде всего великий талант певца и драматического актера. Перед выходом на сцену в оперном спектакле он обычно сам себя гримировал, называя это занятие «живописью на собственной шкуре», создавая живые портреты Дон Кихота, Мефистофеля, Бориса Годунова, поражавшие зрителей не меньше, чем сам шаляпинский бас…

Многогранный человек был Федор Иванович и жадный до творчества! Мало, что певец и драматический актер, живописец и скульптор,  так он еще сам режиссировал спектакли, создавал свои сценические костюмы, снимался в кино, писал статьи и книги.  

Кстати, живописью всерьез занимались такие разные певцы, как Лучано Паваротти, Фредди Меркьюри, Боб Дилан, Муслим Магомаев, Виктор Цой… Не все знают, что великая наша певица, народная артистка СССР  Ирина Архипова по первой своей профессии была архитектором, закончила Московский архитектурный институт. А выдающийся  танцовщик, народный артист СССР Владимир Васильев – по-настоящему талантливый художник, чьи живописные работы регулярно выставляются в России и за рубежом.  

Как это связано – музыка и изобразительное искусство? Тут надо вспомнить, что Гете называл архитектуру «застывшей музыкой», видимо, перефразируя древних греков, считавших, что живопись – это «немая музыка», а поэзия – «говорящая живопись». Очевидно, что все искусства имеют нечто общее, и это общее – способность человека по-особому воспринимать окружающий мир и откликаться на него со-творением собственного мира с помощью звуков, слов, красок... Дмитрий Хворостовский тоже был всестороннее талантливым человеком, но, став в 22 года оперным певцом, всю жизнь держался этой профессии, очень ею дорожил, гордился и ни на что иное не желал себя растрачивать, словно знал, что век его будет недолгим. Смолоду он выработал в себе замечательную способность сосредоточиваться на главном, а главным для себя считал музыку и пение. Отвлекался только на спорт, который по-прежнему любил и считал необходимым условием поддержания хорошей физической формы, опять же – для успешной работы на оперной сцене. А когда у него спрашивали, не хочет ли он попробовать себя в чем-то ином, например, в режиссуре, преподавании или написании книги о своей жизни в искусстве, отвечал категорически: нет. Он хотел петь, петь и петь. Пока хватит жизни и голоса.

Глава 2. Музыкальная семья

От матери Дмитрию достались немецкая, польская, татарская и русская, в том числе, казачья кровь. От отца – русская, украинская и, возможно, польская, если судить по фамилии. Но главное, что ему досталось от родителей, – это абсолютный слух, уникальный голос и любовь к классической музыке.

Родители Дмитрия – Александр Степанович и Людмила Петровна Хворостовские – не только любили музыку, но и сами были музыкально одарены, оба прекрасно пели, Александр Степанович почти профессионально играл на пианино. В красноярских институтах, где они учились – технологическом и медицинском – существовали в те годы большие коллективы художественной самодеятельности, свои симфонические оркестры и хоры. (Можно ли вообразить нечто подобное в наше время?). Выступая вместе в одном из межвузовских концертов, где он играл, а она пела, они и познакомились.

Тут надо рассказать историю самого Александра Степановича, объяснить его страстную, через всю жизнь пронесенную любовь к классической музыке. Откуда это в нем?  Вырос-то он в семье потомственных железнодорожников, дед, отец, мать – все работали на железной дороге, что в те годы приравнивалось к военной службе, они даже носили форму с погонами. Родители его окончили в свое время Харьковский институт железнодорожного транспорта и получили распределение в Пермь. До этого  семья Хворостовских жила на Украине. О своих украинских предках Александр Степанович почти ничего не знает. Маленький Саша,  или Шура, как его звали в семье, не играл в паровозики и не хотел стать, как папа и дедушка, железнодорожником. Его завораживала и влекла к себе музыка, доносившаяся из радиоприемника. В те годы по радио часто передавали камерные концерты и даже  оперные постановки. Шура брал два  чемодана, ставил их таким образом, чтобы получалось  «пианино», и   беззвучно «играл».

Чудо случилось, когда ему было восемь лет, в послевоенном 1946 году. Дело в том, что во время войны, людям выдавали часть зарплаты облигациями государственного займа, разыгрывать которые стали уже  в мирное время. Одна из облигаций дедушки Степана, выиграла, но выигрыш был не денежный, а вещевой, можно было получить на выбор какой-то музыкальный инструмент.  Степан Иванович спросил у сына, какой инструмент он хочет, тот, конечно, хотел пианино. Им достался Вильгельм Велтен (Wilhelm Velten), сделанный в польско-немецком городе Бреслау в начале ХХ века и вывезенный из Германии по репатриации[7]. Вот на нем семилетний мальчик Шура, и начал учиться играть. В Перми он ходил в музыкальную школу на другой конец города.  Разумеется, мечтал стать музыкантом. Но Степан Иванович не считал музыку серьезным занятием для мужчины и хотел для сына настоящей профессии, так что пришлось ему пойти учиться в технологический институт в городе Красноярске, куда к тому времени перевели по железнодорожной службе отца, и стать инженером-химиком. Всю жизнь  проработал потом на местном радиозаводе. Но занятий музыкой никогда не бросал. Уже взрослым человеком Александр Степанович брал в Красноярске частные уроки игры на фортепиано и вокала, и преуспел в этом настолько, что  выступал в концертах, исполняя старинные романсы, русские народные, военные песни, популярные песни советских композиторов…

У Александра Степановича  до сих пор, хотя ему  за восемьдесят, сохранился красивый, глубокий баритон, и иногда он еще поет и музицирует – для себя и своей теперь уже единственной слушательницы, Людмилы Петровны.

Как известно, отец Лучано Паваротти всю жизнь проработал в пекарне, но при этом  был обладателем великолепного тенора и иногда пел в муниципальной опере города Модена, а также в самом известном народном хоре Италии – «Корала Росси» («Хор Россини»), который однажды даже победил на конкурсе хоров мира в Уэльсе. Фернандо Паваротти вполне мог бы стать профессиональным оперным певцом, но – не рискнул, выбрав более земную и надежную профессию, а пением занимался для собственного удовольствия, для души.  

Вот вам роль отцов, воспитывающих личным примером! В многочисленных интервью Дмитрий Хворостовский всегда говорил о своем отце,  его беззаветной и преданной любви к музыке и пению. «Таких людей уважаю. И таким человеком я хотел стать».

В том, что «таким человеком» он и стал, и пошел, как и Лучано Паваротти,  гораздо дальше своего отца, важную роль сыграло еще одно обстоятельство. В свое время Александр Степанович Хворостовский начал собирать пластинки с записями оперных арий и романсов в исполнении  Шаляпина и Собинова, Обуховой и Неждановой, Лемешева и Козловского. (То же самое делал и отец Лучано Паваротти, только он собирал записи итальянских теноров). Значит, в провинциальном городе Красноярске, в глухой, по некоторым представлениям, Сибири существовали в середине прошлого века магазины, где можно было если не свободно купить (все-таки времена дефицита), то, по крайней мере, «достать» всю музыкальную классику!  Позже «собирать голоса» продолжил Дмитрий и делал это всю свою жизнь. Учась в музыкально-педагогическом училище, тратил на пластинки едва ли не всю стипендию, гонялся за редкими записями, обменивался с другими коллекционерами и таким образом смог пополнить домашнюю коллекцию записями мировых оперных гениев – Энрико Карузо и Марии Каллас, Тито Гобби и Этторе Бастьянини, Тито Руффо и Джузеппе Ди Стефано… Эта коллекция сыграла наиважнейшую роль в его становлении как оперного и камерного певца, потому что наука «правильного пения», которой его обучали в училище, потом в институте – это одно, а живые образцы такого пения – совсем другое. Нельзя стать настоящим художником, не видя картин великих живописцев прошлого, как и настоящим писателем, – не читая классиков мировой литературы. Слушая великие голоса, равняясь на них, пытаясь им подражать (а подражание, копирование – один из эффективных методов обучения в искусстве), Дмитрий в свои юные годы мыслил так: «Я и Карузо…  Я и Шаляпин… Я и Паваротти...». Мыслил, конечно, про себя, тайно. Можно назвать это юношеским максимализмом, самоуверенностью и даже самовлюбленностью. А можно сказать и по-другому: человек смолоду поставил перед собой большую цель, задал себе высочайшую планку и потом всю жизнь к ней стремился. И ведь получилось!

Но мы забежали далеко вперед. Путь Димы Хворостовского к своему призванию был не так прост. С самого рождения его преследовали какие-то несчастья. Как уже было сказано, он родился на свет раньше положенного срока –  семи с небольшим месяцев. Врач, принимавшая роды, сказала: «Мать будет героиня, если выходит этого ребенка». Однокурсница Людмилы Петровны, придя навестить ее в роддоме, успокаивала: «Не переживай, многие гениальные люди родились недоношенными.[8] Может, и ты родила гения?». И оказалась не так уж далека от истины!

Папа, конечно, хотел, чтобы собственные неосуществленные мечты о профессиональной карьере музыканта осуществил сын, надеялся вырастить из него настоящего пианиста. Но оказалось, что у ребенка… не смыкаются пальчики, особенно большой пальчик правой руки. Так бывает у недоношенных деток. Узнав об этом, Александр Степанович даже заплакал, решив, что сын никогда не сможет играть на музыкальном инструменте. Но все обошлось. Мама-врач старательно делала ребенку массажи и компрессы, разрабатывая пальчики, и все встало на свои места. Первое препятствие на пути к музыке было преодолено.

Когда Диме было года три, случилось так, что в детском саду ему по ошибке дважды сделали прививку БЦЖ и заразили туберкулезом. Вылечить вылечили, но вдруг заметили, что ребенок… не слышит. Можно представить ужас и отчаяние родителей. С Божьей помощью (бабушка Маруся все молилась за внука и просила Господа пожалеть их всех) преодолели и эту беду, слух восстановился. [9] А вот плохое зрение осталось у него на всю жизнь. В школу пошел в очках, там его сразу стали дразнить «четырехглазым», из-за чего Дима в первый же учебный день подрался с обидчиками, и потом не раз из-за этого дрался. Став взрослым, он носил очки дома,  на репетициях, записях альбомов, а  на сцену всегда выходил без них, в линзах, при этом признавался, что зрителей видит плоховато, но хорошо их чувствует, ловит атмосферу в зале каким-то своим, особым чутьем.

Дима рос с бабушкой, потому что  родители долго не имели собственного жилья, жили в коммуналке. К тому же, у мамы-гинеколога часто случались ночные дежурства в роддоме, иногда она оставалась на работе по 32 часа подряд, а папа работал на заводе и учился в аспирантуре. Только после десяти лет семейной жизни они смогли перебраться в кооперативную «двушку». Зато бабушка научила Диму всему – мыть полы, чистить картошку, забивать гвозди, лепить пельмени. Возможно, именно бабушка первой и разглядела в нем талант. Когда к ней в гости приходили подруги, она заставляла совсем еще маленького Диму петь. Он не хотел, стеснялся, для него это было мучительно, но бабушка не терпела возражений, и маленький Дима, преодолев себя,  влезал на табуретку и пел взрослые песни, которым у нее научился, и не понимал, чего это  бабушкины подруги, слушая его, утирают слезы. Может, с тех самых пор Дмитрию, чтобы начать петь, всегда требовалось преодолеть себя, подняться надо всем, встать, как он говорил, «на котурны».

Родители тоже часто устраивали домашние концерты – папа играл, мама пела, но чаще папа пел сам  – старинные русские романсы. А когда приходили в гости родная сестра Александра Степановича с мужем и сыном Алешей, на год младше Димы, то пели уже все, а для мальчиков объявлялся отдельный  конкурс с призами. «У племянника слух был не очень, – рассказывал Александр Степанович, – зато пел он громко, прямо орал, а у Димы слух абсолютный с детства, но пел он тихо и потому расстраивался, говорил: «Я не могу так громко петь, как Лешка…». Чуть не плакал от этого».

У этого-то племянника, в его красноярской квартире, и стоит теперь  пианино Wilhelm Velten. Этому инструменту уже больше ста лет. А сам Алексей Зархин, в детстве певший громче своего двоюродного брата, стал не певцом, а строителем.

Семи неполных лет Дима был отдан сразу в две школы – общеобразовательную №94 и детскую музыкальную №6, находившуюся на первом этаже коммуналки, в которой жили родители, по улице  имени 26-ти бакинских комиссаров.  Позже, когда родители переехали в собственную квартиру на улице Павлова,  он перешел в ДМШ №4. Учился по классу фортепиано, вторым инструментом был традиционный во всех советских музыкальных заведениях баян.  В основной школе он учился неважно, хуже всего было с математикой, особенно  в старших классах. Математика навсегда осталась его «самым страшным, кошмарным сном». А в музыкальной школе ему поначалу даже нравилось, но вскоре стало скучно. Вместо того, чтобы разучивать гаммы, он мог часами стучать мячом в стенку. И когда однажды попросил свою учительницу музыки перенести ему занятие на другое время, потому что должен играть «ответственный» футбольный матч, учительница в нем окончательно разочаровалась, сказав, что если так дальше пойдет, то толку из него никакого не выйдет.

Большого пианиста, как мечтал отец, из Дмитрия действительно не вышло, для себя же он играл всегда, оперные арии разучивал, аккомпанируя себе на рояле. Ему и не надо было становиться пианистом. В нем самом жил уникальный инструмент – голос, но об этом до поры, до времени никто не догадывался, даже музыкальные родители, хотя уже в три-четыре года мальчик стал подпевать отцу. Сохранилась трогательная запись, где мужской баритон и совсем еще детский дискант выводят вместе романс Чайковского на стихи Апухтина «Ночи безумные, ночи бессонные…»,  написанный  в конце XIX века[10]. Разумеется, понимать, о чем он поет, ребенок не мог, но  с самого раннего возраста  очень хорошо улавливал интонацию и чувства исполнителя – будь то отец, аккомпанирующий себе на пианино, или Шаляпин с пластинки, и, подпевая им, сам точно следовал за этой интонацией, этим чувством. Можно сказать, что он раньше научился петь душой, а потом уже голосом. Петь ему нравилось, петь он мог часами, мама говорила: «О, петушок запел!». Но каким-то особенным, отличным от других сам он свой голос не считал. В основной школе  знали, что поет он хорошо, но там по пению у него была четверка, как почти у всех мальчишек, – за поведение.

«Голос у меня был средний, – рассказывал  Дмитрий  о времени учебы в музыкальной школе. – Не дискант и не альт, а именно средний. В детском хоре я пел вторым сопрано. Став чуть старше, перешел в альты». Очень рано –  в 11-12 лет – у него началась мутация, и, едва заметив это,  Александр Степанович поспешил к руководителю хора с просьбой на время ломки голоса освободить сына от занятий –  так, на всякий случай.  До четырнадцати лет Дима не пел вообще.

Но главным препятствием на пути младшего Хворостовского к профессиональному вокалу, к классической музыке, к будущей мировой карьере и славе был его собственный характер. Он рос отнюдь не пай-мальчиком, не маменькиным сынком – хулиганил, дрался.  Нос остался перебитым в тех драках, что впоследствии  даже мешало ему петь. По собственному признанию Дмитрия, он был «отвязным малым», упрямым и строптивым. Мама звала его «мальчик-наоборот», ему бесполезно было что-либо запрещать, он тогда нарочно это делал. Упрямство осталось в нем на всю жизнь, и уже взрослым человеком он признавал, что это самая трудная черта его характера.

Надо ли говорить, как были разочарованы родители, когда, окончив детскую музыкальную школу, Дима, к тому времени перешедший в 8 класс основной школы и получивший вожделенную свободу от занятий в «музыкалке», ударился во все тяжкие. На самом деле ничего страшного не произошло: просто мальчик, подросток, вместе с другими ребятами сколотил рок-группу, сел за клавишные и стал петь, подражая Битлз, Дип Перпл и всем, чьи записи и пластинки можно было тогда достать. Что уж такого плохого? Конец 70-х! Вся молодежь сходила с ума под эту музыку. Играли в школе, на танцплощадках, на свадьбах и даже в ресторанах. Какие-то небольшие деньги зарабатывали. Папа был в ужасе. «Что это такое? Где тут музыка? Зачем тебе это?». Но разве можно переубедить пятнадцатилетнего мальчишку, если ему нравится, если ему хорошо в этой компании? Переубедить не получалось. Это был, вероятно, самый большой конфликт  между Димой и родителями. Но, слава Богу, у них достало терпения и мудрости переждать оказавшееся недолгим увлечение сына и все-таки направить его по другому пути – тому, который был ему начертан и предназначен.

А рок – это же,  как детская болезнь, которой обязательно надо переболеть, и чем раньше, тем лучше. Дима «болел» два года – с пятнадцати до семнадцати. «Я был ударен этим жанром очень сильно, но потом быстро прошло, хотя мое приятие этой музыки осталось». «Приятие» выражалось в том, что оперная звезда Дмитрий Хворостовский –  в часы отдыха, занятий спортом, плавания, перелетов с континента на континент – надевал наушники, включал рок или даже поп-музыку и так расслаблялся. Он вообще всю жизнь слушал много самой разной музыки, наверное, потому, что любить музыку означает прежде всего ее слушать, а уж потом петь самому.

Ему не раз приходилось отвечать на вопрос о том коротком и, как сам он считал, незначительном эпизоде своей жизни, когда он пел в рок-группе. Журналисты хватались за него, как за сенсацию: оперная звезда и рок! Вот это да!  Дмитрий смеялся: «Как будто это самое главное в моей жизни!». А если спрашивали, что же главное, он неизменно отвечал: «Классическая музыка, конечно!». Но в возрасте 15-16 лет он еще не мог так думать и говорить, он еще не знал истинного своего дара, своих возможностей, своего будущего. Он упирался, он хотел свободы, готов был бежать от школы, от опеки родителей куда подальше, хоть на БАМ…  

Много позже, сам уже будучи отцом четверых детей, он говорил о своих подростковых отношениях с родителями: «Вся моя жизнь тогда была борьбой с ними. А оказалось, что уроки детства – самые главные». Возможно, понять эту простую истину Дмитрию помог его собственный сын Максим, когда в возрасте восьми лет стал фанатом… Майкла Джексона. Дмитрия это бесило, но поделать он ничего не мог, как когда-то  его родители не могли ничего поделать с  увлечением сына рок-музыкой. Они тогда просто ждали окончания школы, момента, когда надо будет решать, куда поступать дальше, какую профессию выбрать. Мама-врач замечала  некоторый интерес сына к биологии и не исключала варианта его поступления в медицинский институт, он сам этого не исключал, из чего можно сделать вывод, что ни  Дмитрий, ни  родители до конца не осознавали, что у него есть талант, и никак не связывали его будущее с музыкой, тем более – с пением. Он мог повторить судьбу отца: музыка музыкой, пой для себя, сколько хочешь, а профессию надо выбрать «серьезную».

И тут снова приходит на ум история с Лучано Паваротти. Ни родители, ни сам он в юном возрасте не осознавали его таланта. Отец говорил: «Если бы у него был такой голос, как у меня!..».  Сам Лучано хотел быть футболистом, а мать настояла на том, чтобы он выучился на школьного учителя. И только потом…

На самом деле у подростка по имени Дима Хворостовский не было и не могло быть иного выбора, нежели музыка. Ведь Бог «посадил ему в горло птичку», как выразился много лет спустя директор Красноярского оперного театра. И «птичка» просто ждала своего срока, чтобы запеть во весь голос.

Глава 3. Красноярская школа вокала

Ключевой момент наступил летом 1979 года, когда отец, решительно вмешавшись в судьбу сына, окончившего в тот год десятый класс, «взял его за руку» и отвел не куда-нибудь, а все-таки в музыкально-педагогическое училище. Спасибо папе, если бы не он, не его упорные попытки вырастить из сына профессионального музыканта, мир мог и не узнать оперную звезду по имени Дмитрий Хворостовский!

Отчего же отец привел его  именно в педагогическое, а не в училище искусств? Просто к тому времени, когда в семье Хворостовских закончились «разборки» по поводу рок-музыки и желания Димы вырваться на свободу, везде уже прошли вступительные экзамены. А в педагогическом у отца был знакомый человек, руководитель хора по фамилии Тычинский. Александр Степанович сам выступал с этим хором, его там хорошо знали. Нужно было что-то спеть, Дима не знал, что. Папа сказал: «Ну, спой им «Утро туманное». Тычинский потом вышел, смеется: «Что это он у тебя такие взрослые вещи поет?».

Сам Дмитрий считал, что его и без прослушивания взяли бы, в педагогическое брали «всех, кто в штанах», потому что туда шли в основном девочки. На выпускной фотографии довольно большого класса действительно только два парня – Дима Хворостовский и Гена Лебедев (хотя приняли в тот год пятерых мальчиков, просто остальные до выпуска не дошли).  

Но не стоит думать, что это было какое-то заштатное заведение, вроде ПТУ. Педагогическое училище, в котором учился Дмитрий, – одно из старейших учебных заведений Красноярска, основанное еще в 1873 году (год рождения Шаляпина!) педагогом-новатором и подвижником Иваном Тимофеевичем Савенковым. Это была первая в Енисейской губернии учительская семинария. Поначалу в нее принимали только юношей, мужским был и весь педагогический коллектив. В самом конце XIX века для учительской семинарии было построено на средства сибирских меценатов отдельное двухэтажное здание, которое сохраняется до сих пор, вот уже более ста лет. Это красивый старинный особняк в самом центре города, с большим вестибюлем, широкой парадной лестницей, коваными перилами, лепниной и массивными деревянными дверями. Интерьер здания напоминает скорее театр, а зал здесь имеет едва ли не лучшую в городе акустику. Когда в Красноярске еще не было своего оперного театра (он открылся только в 1978 году), именно здесь предпочитали выступать многие вокалисты. В советское время учительская семинария была преобразована в педагогический техникум, потом в училище, которому в 1932 году – как образцовому учебному заведению – присвоено имя М. Горького. Сегодня – в соответствии с  новыми веяниями – это педагогический колледж, по-прежнему готовящий учителей начальной школы, но среди его учеников лишь 5% юношей, и почти все они учатся на музыкальном отделении, пополняя затем ряды не учителей музыки, а солистов музыкального и оперного театров. Так уж повелось. Ведь все здесь знают, что в этих стенах учился, по этой лестнице поднимался, на этой сцене пел лучший баритон мира Дмитрий Хворостовский. Вот его фотографии –  рядом с фотографиями первого директора И.Т. Савенкова. Один это учебное заведение полтора столетия назад основал, другой – на  сто лет вперед прославил.

Дмитрий учился  по специальности дирижер-хоровик. Ежедневно по два-три часа  пели в хоре. Поначалу его определили в теноры, что было, как оказалось в дальнейшем, неправильно. В верхнем регистре он пел громко и это превращалось «в соло Хворостовского с хором». Тем не менее через пару месяцев Дима буквально «заболел» классическим пением. И как только это с ним случилось, ни о какой рок-музыке уже не могло быть и речи, он стал чувствовать себя среди ребят из рок-группы «белой вороной».

Если в детской музыкальной школе учительница Диму не жаловала, отбивая у него всякую охоту заниматься, то молодой педагог училища Галина Алексеевна Астанина, напротив, сразу оценила богатые вокальные данные своего ученика и даже разглядела в нем талант пианиста, что очень вдохновило Диму и побудило усиленно заниматься. Вскоре он даже стал победителем  фортепианного конкурса, проводившегося в училище, и это была его самая первая, трудом заработанная  победа на поприще музыки.

А ведь для осознания совсем еще юным человеком своего таланта очень важно получить признание других людей – будь то педагоги, одноклассники или даже родители. Человек сам не может определить, талантлив он или нет, и насколько талантлив, кто-то должен ему об этом сказать. Родители были строги с Димой, больше ругали, чем хвалили. Александр Степанович рассказывал, что когда Дима впервые запел дома оперным голосом, и он его похвалил, сын… обиделся, сказал: «Ты что, смеешься?». Не поверил, что смог удивить отца, заслужить его признание. А он ждал и желал этого признания. Может, ему просто хотелось доказать родителям, прежде всего отцу, что и он, их непослушный и непокорный сын, на что-то способен, чего-то стоит.

«За короткий срок мой голос сказочно раскрылся и вырос» – вспоминал Дмитрий. У него оказался необыкновенно красивый, можно сказать, уникальный тембр, по которому его всю жизнь потом безошибочно узнавали.  Раскрывшись, голос жил теперь своей жизнью, и Дима слышал его как бы со стороны, удивляясь и не веря самому себе, собственным, новым для него ощущениям. Только теперь он наконец познал вкус настоящего пения, «эту сенсацию, когда открываешь рот, и из тебя льется свободный, красивый, роскошный, сильный голос…». Только теперь узнал, что «когда человек осваивает правильное пение, он может петь на октаву, на две октавы больше, чем нормальным, природным голосом».

Но талант мало осознать, мало просто поверить в него, дальше наступает самое главное – надо работать. «Я вообще не верю в одну спасительную силу таланта, без упорной работы. Выдохнется без нее самый большой талант, как заглохнет в пустыне родник» – писал Шаляпин.  Дмитрий и сам понимал: это только начало, надо «взращивать» свой голос, развивать технику пения, и  был готов для этого много и упорно трудиться. Теперь ему самому стало интересно, ведь он давно, с детства, может быть, сам того не осознавая, был влюблен в музыку и пение.

Иметь талант, быть влюбленным в свое дело и много работать – не это ли формула успеха не только в искусстве, но и  в любой другой сфере? 

Галина Алексеевна Астанина называла Диму «гвоздиком». «Он был высокий, красивый, интеллигентный, но уж очень худенький, тоненький такой, потому и «гвоздик». Девчонки за ним хором бегали». Астанина  быстро поняла, что из Димы выйдет не учитель музыки, а певец, боялась за его голос и не позволяла ему  слишком уж увлекаться, экспериментировать. А Дмитрий уже увлекся, увлекся всерьез, полюбил классический вокал, почувствовал к нему вкус и теперь очень желал выяснить все свои возможности. Дома слушал записи голосов великих оперных певцов и самостоятельно, втайне от своего педагога,  разучивал арии и романсы. Отец, желая поддержать сына, посоветовал ему пойти еще и к Борису Ефимовичу Шиндареву, преподававшему вокал в Красноярском городском Дворце культуры.  Это был экстравагантный человек, в молодости служивший солистом императорских театров (как и Д. Усатов, обучавший  Шаляпина), возрастом далеко за восемьдесят. Он всех брался учить пению, при этом любого, кто к нему приходил, записывал в теноры. И действительно, очень быстро, совершенно «зверскими», как однажды выразился Дмитрий, методами (больно прижав бедному ученику известное место) «вытаскивал» голос наверх. «Басы ли к нему являлись, баритоны, он из всех делал теноров. Буквально за одно-два занятия я у него взял верхнее си!».

Галина Алексеевна о дополнительных занятиях своего ученика скорее всего не знала, иначе наверняка пришла бы в ужас.

Практику проходили в школах, детских садах, пионерских лагерях, проводя в них уроки музыки, хоровые занятия. Поначалу дети на его уроках скучали, но однажды он решил показать им три различные оперные арии. Сел к инструменту и, сам себе аккомпанируя, спел сначала басовую, потом баритоновую и наконец теноровую арии. На детей это произвело большое впечатление, они стали ходить за ним «табуном», и у него даже получилось организовать в этой школе хор.

Это совсем  не случайный эпизод, природные вокальные данные Дмитрия Хворостовского действительно  позволяли ему одинаково хорошо  петь во всех регистрах – низком, среднем и высоком. В его певческой карьере был момент, когда он даже пробовал  «затемнить» голос, перестроиться на басовый репертуар. Ему очень хотелось спеть Бориса Годунова, и, возможно, таким образом он пытался приблизить свой голос к шаляпинскому. Но скоро вернулся к природному своему  баритону, делавшему его абсолютно уникальным, ни на кого не похожим певцом. И больше уже не экспериментировал.

Дмитрий и сам учился, и вел занятия с детьми  по широко применявшейся в Советском Союзе системе известного советского композитора, музыканта-просветителя Дмитрия Борисовича Кабалевского, целью которой было массовое музыкальное образование и воспитание детей и юношества. В свое время об этой системе много спорили, постепенно эксперимент и вовсе заглох, но пользу он безусловно принес, в том числе, и изучавшему ее в педагогическом училище Дмитрию Хворостовскому.

Ко времени его окончания он уже вполне осознал и прочувствовал свой дар, поверил в него, убедился, что умеет делать то, что большинству других недоступно. Он еще не до конца понимал, как это у него получается, откуда берется этот сильный, красивого тембра голос, как ему хватает дыхания петь такие длинные музыкальные фразы, и главное – почему его пение производит такое впечатление на окружающих.  Но он уже строил планы покорения сцены, втайне продолжая сравнивать свой голос с теми великими голосами, которые жили на пластинках в домашней фонотеке. Он хотел быть похожим на них, хотел петь так, как поют они – Шаляпин и Карузо, Тито Руффо и Бастьянини, Павел Лисициан и Георг Отс, Лучано Паваротти и Пласидо Доминго. Так появилась цель в жизни – большая, дерзкая, на первый взгляд, недостижимая. Чтобы мальчик из Красноярска стал вровень с самыми великими голосами мира? Это немыслимо! Для этого должно  произойти какое-то чудо…  Дмитрий так всю жизнь и будет думать и говорить, что с ним произошло чудо. А чудо это был он сам.

Музыкально-педагогическое училище помогло ему окончательно определиться с будущей профессией. Но надо было учиться дальше, получать высшее образование. И тут уже не существовало никакого иного варианта, кроме Красноярского государственного института искусств, куда Дмитрий и поступил в 1982 году, двадцати лет от роду. Уровень обучения в институте был достаточно высокий, помимо вокала, преподавали и другие музыкальные дисциплины, а также сценическое движение, иностранные языки, то есть студенты получали  комплексное образование.

И здесь мы возвращаемся к Екатерине Константиновне Иофель, которая, как уже было сказано, руководила в институте искусств ею же созданной кафедрой сольного пения и оперной подготовки. Дмитрию Хворостовскому надо было к ней, только к ней и ни к кому больше. А она в тот год уже набрала группу из ребят, которые занимались у нее на предварительных курсах и которых она сама готовила к поступлению. Брать «лишнего» студента она поначалу категорически отказывалась, еще не видя его и не слыша. К ней пошла Г.А. Астанина, пошел Н.А. Тычинский, пошли родители Димы, и все просили, уговаривали ее взять талантливого парня. Она сдалась. И обрела не просто талантливого, но самого успешного, самого выдающегося своего ученика. А для Дмитрия Хворостовского Екатерина Константиновна стала главным и по сути единственным педагогом на всю его дальнейшую жизнь. И тем, чему она его научила, он пользовался потом на протяжении всей своей певческой карьеры, и никогда, ни у кого не брал больше никаких уроков.

Когда, уже живя на Западе, Дмитрий познакомился с принятой там системой музыкального образования,  он был поражен, насколько она хуже нашей. Там молодые люди, желающие научиться петь, платят большие деньги, чтобы час-два в неделю позаниматься  с педагогом по вокалу, и занятия эти носят довольно поверхностный характер. А Дмитрий, обучаясь в Красноярском институте искусств, мог бесплатно заниматься со своим педагогом по многу часов  чуть ли не семь раз в неделю, при этом заниматься системно и углубленно.

Когда он впервые предстал перед Екатериной Константиновной, в классе сидели ее ученики с разных курсов. Так у них было принято, что, занимаясь с кем-то одним, она позволяла наблюдать и слушать другим студентам. Она спросила Диму, что он вообще поет. А он стоит перед ними – молоденький, тонкий, как спичка, и вдруг говорит: «Онегина, Елецкого…». Все засмеялись. Но стоило ему открыть рот и запеть, как студенты прикусили языки. 

Но надо было знать Екатерину Константиновну! Она с порога отвергла все то, чему Диму учили в училище, чему пытался научить его папин знакомец Шиндарев. У нее была своя система обучения. И главное, она окончательно разобралась с его голосом, который был никакой не тенор, а настоящий баритон, унаследованный от отца. Их голоса были очень похожи. Пока Дима был молод и учился пению, их можно было даже спутать. Впоследствии они уже отличались, как отличаются природный алмаз и граненый бриллиант.  Обработкой природного алмаза и занялась с Дмитрием Екатерина Константиновна.

Вот что рассказывала об их занятиях она сама[11].

«Диму я взяла на вокальный курс без окончания вокального отделения училища, у него не было специальной подготовки. (Напомню, что в училище он занимался на дирижерско-хоровом отделении – С.Ш.). И первый год… это всем трудно, когда открыл рот, хочется что-то спеть, а я останавливаю. У него, естественно, была реакция, но он довольно долго это все терпел, а один раз взорвался: «Так что, я ничего не умею?». Я говорю: «Голубь, а откуда ты должен все уметь? Просто издавать красивые звуки мне не надо. Мне надо, чтобы душа пела, музыка была. И заодно голова работала». Первый год было непросто. Но! Он умный, и он вокально умный. Он влюблен в свою профессию, и эта влюбленность у него с детства…».

Из рабочих записей Е.К. Иофель о Дмитрии Хворостовском:

«1-е полугодие 1-го года обучения. Голос хорошего наполнения, приятного тембра, диапазон от си большой октавы до фа первой октавы, в перспективе будет полный. Дыхание: перебирает в грудь. Стоит неспокойно, голову задирает. Тенденция перекрывать звук. Музыкальный, понятливый».

На 2-м курсе она записывала: «Голос оформляется до фа-диеза, развивается техника. В работе инициативен, занимается увлеченно».

«4-й курс, 2-е полугодие. Владеет голосом свободно. Инициативен, талантлив, справляется с репертуаром любой сложности».

- К третьему курсу мне заниматься  с ним было уже очень интересно, – рассказывала Екатерина Константиновна. –  Он никогда не приходил неподготовленный. И нам уже не надо было возвращаться к прошлому уроку, он приходил, и мы сразу шли дальше. Последний год обучения я уже сидела на стуле у стены, а он стоял и пел у рояля, и он у меня считывал все  с глаз, говорить ему уже ничего не надо было.

Дмитрий же вспоминал об их занятиях так: «Мы долго притирались, у нас с Екатериной Константиновной одинаково колючие характеры. Она обладает  каким-то гипнотическим воздействием: один ее взгляд мог заставить меня прервать пение и замолчать. С другой стороны, являюсь на урок разбитый, чем-нибудь раздосадованный, – несколько слов Екатерины Константиновны, и я начинаю петь свободно и красиво! Она не позволяла ни одно упражнение выполнять без эмоциональной нагрузки. Допустим, я просто пробовал гаммы: «Ля-а-а-а-а», она вдруг взрывалась: «Как ты поешь? У тебя при этом глупое лицо! С таким лицом нельзя петь! Каждая нота должна быть осмыслена и прочувствована!» С тех пор и по сей день я, даже напевая гаммы, стараюсь входить в образ»[12].

Екатерина Константиновна учила петь на языке оригинала, требовала дословного перевода каждой фразы, точного понимания того, о чем  поешь. Говорила, что звук должен нести мысль, чувство, проникать в сердца, брать за душу.

Доцент Красноярского института искусств  Валентина Чайкина вспоминает на своей странице Вконтакте.

«Я впервые услышала голос Дмитрия Хворостовского на отчетном концерте студентов нашего института в мае 1984 года. Он тогда закончил второй курс. На отчетных концертах у нас выступают лучшие студенты. Студент Дмитрий Хворостовский на этом концерте пел второй, самый известный романс Демона – «На воздушном океане» из оперы Антона Рубинштейна. Меня поразила красота тембра его голоса, ровность звучания во всех регистрах, огромное певческое дыхание. Тогда мне подумалось, что это уже — законченный артист, у которого голос поставлен от природы и с которым с радостью стал бы заниматься любой учитель по классу сольного пения, и что главное здесь — не навредить, не испортить этот Божий дар. Дмитрий был хорошим студентом, прекрасно успевавшим по всем предметам. Его преподаватель по классу фортепиано, профессор Сергей Чайкин говорил, что у Димы  хорошая подготовка (а это среди студентов-вокалистов встречается нечасто), он очень музыкален и заниматься с ним — одно удовольствие, на урок он всегда приходил в радостно-приподнятом состоянии, никогда не пропускал занятий в классе фортепиано, играл довольно сложные программы, занимаясь настолько  увлеченно, что его преподаватель по классу сольного пения Екатерина Иофель сетовала: мол, столь интенсивная нагрузка в классе фортепиано отвлекает Диму от занятий по специальности. В следующий раз я слушала Дмитрия на его сольном концерте уже после того, как он окончил наш институт. Он тогда был солистом Красноярского театра оперы и балета, уже одержавшим победу на конкурсе вокалистов им. Глинки. В том концерте он пел романсы Чайковского. Романс "Примирение" в его исполнении потряс меня до слёз...».

Сам Хворостовский говорил, что пение всегда было для него чем-то большим, чем просто извлечение звука, ему всегда трудно было начать, нужно было для этого словно переступить через что-то, как бы приподняться над обыденностью. Часто он это свое состояние определял словом «воспарить». Воспарить над реальностью. И чем больше он волновался перед выходом, тем большее чудо происходило с ним на сцене. Рассказывал такой случай. «На втором курсе, мне было лет двадцать, я тяжело заболел, а нужно было петь экзамен. Вышел на сцену весь желтый (это был механический гепатит). На следующий день меня положили в больницу. Так вот я пел, по словам папы, как никогда, хорошо! И папа сделал вывод: для того, чтобы петь прекрасно, тебе надо страдать».

Он и страдал. Он никогда – ни смолоду, ни потом – не пел «на автомате», всё всегда переживал и проживал заново и очень глубоко. И в этом – один из главных секретов его успеха у российской и зарубежной публики. Она, публика, может не знать языка, не различать нот, но язык чувств понятен всем.

Уже на третьем курсе Хворостовского  пригласили на работу в Красноярский театр оперы и балета, где поначалу он пел «моржей», то есть партии второго плана, но относился к этому с полным пониманием: «Должна же быть какая-то субординация, я же был там самым молодым!». Первая роль, с которой он вышел на сцену, была роль кавалера Марулло  в опере «Риголетто», состоявшая всего из нескольких фраз.

Из воспоминаний Ларисы Марзоевой, солистки Красноярского театра, первой партнерши Дмитрия Хворостовского.

"Я впервые встретилась с Дмитрием, когда мы репетировали детский спектакль. Он играл ежика, а я лису. У нас в театре было такое правило, что для детей работают только артисты первого эшелона. И мы были только рады этому. Быстро стало понятно, что работать с ним – одно удовольствие. Он был веселым, открытым, но не для всех, только для друзей. Через некоторое время мы стали партнерами и во взрослых спектаклях. Дело в том, что Дима был намного моложе всех нас в труппе, и ему нужна была партнерша, на чьем фоне не так заметна разница в возрасте. А я маленькая, худенькая, меня загримируют, и мы отлично смотрелись».

Артисты Красноярского театра должны были выступать в трудовых коллективах, «нести искусство в массы». Для Дмитрия такие выступления означали, помимо прочего, приобретение опыта общения со зрительным залом, преодоление своей природной застенчивости. И уже оттуда пошла его оставшаяся на всю жизнь убежденность,  что «публика всегда права». В документальном фильме Ники Стрижак «Это я и музыка» он вспоминал об одном из первых своих концертов перед самой простой, неискушенной публикой.

«Мы пели перед бабушками на хлебозаводе. Они не знали ни кто  такой я, ни кто такой Верди, ни что такое опера… Они, может быть, знали народные песни, Кобзона с Лещенко, Хиля они знали… А тут мы, из Красноярского оперного театра, приехали и, переодеваясь за трибуной, под портретом Ленина, на раздолбанном рояле стали играть и петь – на иностранном языке, притом с ошибками… И вот тут какое-то чудо произошло!..»

Чудо состояло в том, что «бабушки» не просто слушали, а – внимали, затаив дыхание, едва ли не со слезами на глазах. Он потом часто говорил, что настоящее искусство делает людей лучше, чище, что «воспаряет» не только он сам, но и те, кто его слушает. 

В пору, когда в театре ему еще не давали больших ролей, Дмитрий использовал любую возможность попеть «на стороне». Даже в книжном магазине общества «Знание», где проводил литературно-музыкальные вечера большой знаток и любитель оперы профессор Красноярского университета Е.А. Лозинский,  Дмитрий пел арии из опер, про которые профессор рассказывал собравшейся в магазине публике. В качестве гонорара за выступления ему давали дефицитные книги и пластинки с записями классической музыки.

К окончанию института он уже исполнял в театре большие роли – Онегина, Елецкого в «Пиковой даме», Жермона в «Травиате», Роберта в «Иоланте», Валентина в «Фаусте», Сильвио в «Паяцах»…

На последнем курсе института, в апреле 1987 года,  Дмитрий вместе с другими студентами показывался «купцам» из разных театров страны, съехавшимся на  актерскую «ярмарку». Официально это называлось Всероссийским смотром вокалистов-выпускников музыкальных вузов. На заключительном концерте этого смотра, проходившем в Свердловском театре оперы и балета им. А.В. Луначарского, Дмитрий пел арию князя Елецкого из «Пиковой дамы». Сразу несколько театров, в том числе, столичных, пригласили его к себе, но Дмитрий решил остаться в Красноярске. Кстати, на этой «ярмарке» был среди прочих Евгений Колобов, в то время – главный дирижер Московского музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. В начале 90-х, когда Дмитрий появится в Москве, Колобов предложит ему спеть Онегина в исторической (по Станиславскому) постановке театра, и это станет оперным дебютом Хворостовского в столице. Но заметил и запомнил его Колобов еще тогда, в Свердловске.

Об этом же – близкий друг Хворостовского, дирижер Константин Орбелян: «Недавно я встречался с Александром Титтелем[13], который рассказал мне, как это проходило. Он в то время работал в Екатеринбурге режиссером. Он услышал Хворостовского, и все тогда ничего не поняли – откуда такой появился! Все театры сразу предложили ему контракты. Но он ответил: "Нет, спасибо. У меня конкурсы, я должен доучиться. Может быть, через год или два". Он смог выдержать. Это как раз было время, когда он поехал в Тулузу и Кардифф, победил в конкурсе, с тех пор началась его мировая карьера»[14].

Вот здесь очень важный момент. Хворостовскому 25 лет, его приглашают в Москву, в Ленинград, в Свердловск, куда-то еще… Любой выпускник Красноярского института искусств посчитал бы за счастье, за удачу, а он – не едет.  Почему? Так уверен в себе? Или напротив – еще не уверен и потому не спешит?  «Я должен доучиться».  То есть у него с самого начала все было распланировано, цель определена, и каким путем к ней идти, продумано. И вот этих спонтанных поворотов (вдруг пригласили в такой-то театр) ему не надо.  «Я должен доучиться» – это не про диплом. Это про достижение той самой «планки», которую он сам для себя поставил.

Между тем, в Красноярске все уже знали, что в городе появился талантливый молодой певец, обладающий необыкновенно красивым голосом, в театр стали ходить «на Хворостовского», а если случался концерт в филармонии, где его буквально «холили и лелеяли» (еще бы, он им кассу делал!), то лишний билетик спрашивали далеко до входа. Александр Степанович рассказывал, что однажды они пришли с Димой на концерт, а того без билета не пускают, дежурный на входе не мог поверить, что петь будет вот этот юноша.

Много лет спустя, когда Хворостовский был уже всемирно известным певцом, жил на Западе, он не терял связи ни со своим театром, ни со своей альма матер, которую в разговорах называл «консерваторией», ни со своим красноярским педагогом, звонил, помогал. Когда Екатерине Константиновне понадобилась операция на сердце, он все это устроил для нее за границей и сам оплатил. Но главное – продолжал с ней советоваться и мнением ее чрезвычайно дорожил. Она рассказывала журналистам историю, которая может показаться неправдоподобной. Однажды она была в Нидерландах, давала мастер-класс для солистов оперного театра Амстердама (педагога самого Хворостовского тогда уже часто приглашали за границу).  Дмитрий позвонил ей в гостиницу из Милана, где в театре Ла Скала должен был петь партию папы Жермона в «Травиате». Дирижировал великий Риккардо Мути.

«Дима звонит и говорит: я вам спою, послушайте. Я говорю: зачем ты будешь мне петь, когда там есть Мути! Нет, я хочу, чтобы вы послушали! И он мне пел всю партию по телефону! Ну я прослушала, что-то, естественно, ему сказала. Потом за мной  приехал генеральный директор оперного центра, я ему рассказываю, что вот Хворостовский целый час пел мне по телефону (а по моим российским понятиям, это же очень дорого!). А директор: «Мадам Иофель, нихт волнирен!» (Мы с ним по-немецки разговаривали. Мол, не волнуйтесь, Хворостовский может себе это позволить»[15].

Она, конечно, любила Дмитрия, гордилась им, он был самым лучшим, самым талантливым и успешным из ее учеников. Стены ее кабинета были увешаны афишами оперных спектаклей из разных стран мира, с которых, улыбаясь, смотрел на нее любимый ученик. Во многом благодаря его успеху, саму Екатерину Константиновну узнали в музыкальном мире как талантливого и эффективного педагога по вокалу. В 1988 году она получила звание заслуженного деятеля культуры РСФСР, в 1990-м стала профессором, в 2006-м была отмечена золотой медалью и премией фонда Ирины Архиповой «за выдающийся педагогический вклад в дело воспитания нескольких поколений талантливых молодых вокалистов». А всего, как уже было сказано, она воспитала более ста певцов классического репертуара.

Заслуженный артист России Владимир Кудашов в программе канала Россия 1, посвященной Дмитрию Хворостовскому, рассказал такую историю. «Я заканчивал Казанскую консерваторию, у меня были проблемы с голосом, и я уже подумывал уйти в другую сторону. И вдруг  вижу на экране телевизора Дмитрия, слышу его голос, он меня своим голосом, своим артистизмом, своей харизмой совершенно покорил. Я сидел около телевизора, думал, думал и понял, что должен ехать в Красноярск, учиться. Бросил все, а уже была семья, была какая-то работа, заработок, купил билет и полетел в Красноярск. И представьте, Екатерина Константиновна Иофель меня взяла!».      

Владимир Кудашев несколько лет пел потом басовые партии в Красноярском и Пермском театрах оперы и балета, а с 2000 года поет в Новой опере и преподает сольное пение в Московском государственном институте музыки имени А.Г. Шнитке.

Хворостовский вспоминал Екатерину Константиновну на протяжении всей своей карьеры, говорил, что у нее он прошел «лучшую школу в мире», получил все, чтобы стать тем, кем он стал. «Она работала со мной, как с мягким куском глины. Она могла заставить меня и смеяться, и плакать, и стыдиться, и приходить в полное безумие и счастье, и что-то еще… После школы Иофель – где бы я ни был – я уже ничего не боялся и никогда не нервничал перед выходом на сцену…».

Однажды, еще студентом, он спросил у нее: а до скольких лет можно петь? Она ответила: если петь правильно, то всю жизнь. Он так и пел –  всю свою жизнь, до последнего. Она до 90 лет преподавала сольное пение, в последние годы работала уже не в институте искусств, а в филармонии. И когда ее в столь преклонном возрасте отправили на заслуженный отдых, Екатерина Константиновна… обиделась, говорила, что без работы для нее нет жизни. Она умерла в январе 2017-го. Как почетного гражданина Красноярского края ее похоронили на Аллее славы. В тот же год, в ноябре 2017-го, не стало Дмитрия Хворостовского. Он успел о ней погоревать, она о нем – нет.

Глава 3. Первые победы

Окончив институт искусств с красным дипломом и будучи солистом Красноярского театра оперы и балета, 25-летний Дмитрий Хворостовский стал ездить на конкурсы вокалистов и – побеждать. Первую победу он одержал на Всероссийском конкурсе в Перми летом 1987 года. Большой роли тот конкурс в его судьбе не сыграл, но  был для него символичным, ведь в Перми начинал учиться музыке его отец. Когда его отправляли на этот конкурс, коллеги в театре, напутствовали: «Ты там не очень расстраивайся, если что. Конкурс есть конкурс, знаем мы эти конкурсы…». Но Дмитрий отвечал, что едет только за победой. «В этом возрасте я был по духу своему победитель».

Осенью того же 1987 года он едет на Всесоюзный конкурс вокалистов имени М.И. Глинки в Баку, где блестяще проходит все три тура и с триумфом побеждает. О бакинском конкурсе следует рассказать подробнее, так как именно там его увидела, оценила и взяла под свое крыло народная артистка СССР Ирина Архипова. Она была председателем жюри  конкурса и после первого же выступления никому не известного молодого певца из Красноярска пришла в такой восторг, что встала и зааплодировала ему, хотя подобная реакция со стороны жюри была не принята. Она даже позвонила в Москву своему супругу, народному артисту СССР В.И. Пьявко: «Владюша, приезжай, тут такой мальчишка появился!». Как рассказывал потом Владислав Иванович, он прилетел в Баку только на третий тур, услышал Хворостовского и тоже был восхищен его голосом.

Позже Ирина Константиновна, говоря о Хворостовском, каждый раз упоминала о том, что больше всего поразило ее в нем: «Откуда он это знает? Он, совсем юный, так глубоко понимает, трактует те произведения, которые поет. Я могу это знать или догадываться – у меня опыт, жизнь за плечами, ее горести, радости, страдания. Но он? Он всего этого не может еще знать в силу своего возраста. Все говорят, что я его вытащила на первых его шагах в карьере. Но его тащить не нужно было. Он был такой интересный уже на конкурсе Глинки, все в жюри были поражены – такой молодой хлопец и так интересно поет…»[16].

Ирина Архипова сыграла в судьбе Хворостовского примерно ту же роль, что в судьбе Шаляпина сыграл Савва Мамонтов.  Он поддержал талантливого начинающего певца материально, она – своим непререкаемым авторитетом в музыкальном мире. Это очень важное условие – чтобы талант заметили и поддержали известные и влиятельные люди, которые сами уже добились большого успеха в жизни. Савва Иванович Мамонтов был не просто меценатом. Натура художественная, он и сам учился вокалу в Италии,  занимался скульптурой, писал либретто и режиссировал спектакли в созданной им частной русской опере, куда и пригласил Шаляпина. В определенном смысле он был центром художественной жизни своего времени.

Ирина Константиновна Архипова была не просто выдающейся меццо-сопрано, одной из лучших в мире, но и прекрасным педагогом, крупным общественным деятелем. Одно только участие в различных вокальных конкурсах отнимало у нее массу времени, но она относилась к этому с огромной ответственностью, опекала самых талантливых и достойных вокалистов, заботясь таким образом о будущем отечественного оперного и камерного искусства.

Хворостовского высоко оценили и поддержали в начале его пути самые выдающиеся голоса русской сцены – Елена Образцова, Павел Лисициан, Зара Долуханова… Потому что настоящий талант нельзя не заметить, ему нельзя не порадоваться. И старшее поколение русских певцов искренне радо было появлению такого необыкновенного молодого вокалиста, как Дмитрий Хворостовский.

Конкурс 1987 года в Баку шел целый месяц – с конца сентября по конец октября. Начинался, когда было еще очень жарко, а заканчивался, когда уже сильно похолодало. Многие участники простудились, и все очень устали. Денег ни у кого не было, питались всухомятку – бутербродами и чаем, в общем, трудно было не только петь, но и выживать. Но они были молоды, счастливы своим общением, и, как вспоминал об этом Дмитрий, там было все – и музыка, и дружба, и любовь…

Бакинский конкурс оказался богат талантами. Первое место баритон Дмитрий Хворостовский поделил с украинским тенором Олегом Кулько (кстати, уроженцем Иркутска), будущим солистом Большого театра, народным артистом России. У женщин победила  меццо-сопрано Ольга Бородина, будущая солистка Мариинского  театра, народная артистка России, которая с начала 1990-х выступала уже на многих оперных сценах мира, и часто партнером ее становился Дмитрий  Хворостовский. Вместе они пели Розину и Фигаро в «Севильском цирюльнике», Грязного и Любашу в «Царской невесте», Леонору и Альфонсо в «Фаворитке»… Близко дружили, Дмитрий даже стал крестным отцом одного из сыновей Ольги.

О судьбоносном для целого поколения молодых российских певцов конкурсе в Баку вспоминал в свое время и народный артист СССР Муслим Магомаев: «Я был членом жюри на конкурсе Глинки, куда меня пригласила Архипова. Первый раз там услышал Хворостовского. И сразу – первая премия. Он показался мне потрясающим камерным певцом. Я сказал, что если он будет петь романсы, то станет в мире номер один после Фишера.[17] У него дыхания на полстраницы. Но Хворостовский решил идти по пути оперного искусства. Дело его, но все равно, это личность, великолепный певец. Я очень рад, что не ошибся в нем»[18].

Здесь даже ревность какая-то слышится, когда он говорит о выборе, сделанном молодым певцом в пользу оперного искусства. Стоит вспомнить, что сам Муслим Магомаев начинал как оперный певец и даже стажировался в миланском театре Ла Скала, но впоследствии остановился как раз на камерном репертуаре и исполнении советских песен. Возможно, жалел об оперной карьере, мы не знаем…

В свою очередь, Хворостовский Магомаевым восхищался:

«Во-первых, его удивительный и совершенно роскошный  голос и потрясающий талант, его манеры, сдержанные очень, его чувство такта, его чувство меры, которое абсолютно отсутствует в наше время у его коллег в этом жанре. Конечно, и его аристократизм, его какие-то джентльменские качества… Для меня он своего рода Элвис Пресли – по объёму сделанного и тому эффекту, который он произвёл на целую генерацию людей, по масштабу влияния»[19].

Но при всем своем уважении к двум главным отечественным баритонам – Муслиму Магомаеву и Иосифу Кобзону – Дмитрий не желал для себя повторения их судьбы эстрадных певцов. А про Фишера-Дискау говорил, что «терпеть его не мог», хотя и слушал, и кое-чему даже учился. Себя же он видел прежде всего в опере, считал этот вид искусства главным, вбирающим в себя все другие его виды, дающим самые большие возможности для самовыражения. С самого начала он не искал легких путей, быстрого успеха, сиюминутной славы, а наоборот, готов был еще много учиться и много работать, чтобы приблизиться к той цели, которую сам себе наметил – встать в один ряд с великими оперными певцами мира. Он не славой хотел с ними потягаться, а голосом! Им не тщеславие двигало,  а, если хотите, профессиональный интерес, даже азарт, который сродни, может быть, спортивному.

После суперуспешного для Дмитрия конкурса в Баку Ирина Константиновна Архипова уже не выпускала молодого певца из виду, направляла в нужную сторону и в конечном счете сыграла наиважнейшую роль в его карьере. В 1988 году он берет Гранд-при на Международном конкурсе вокалистов во французском городе Тулуза. Этому предшествовал  непредвиденный казус.

«Мы готовили арию Валентина из «Фауста». И вдруг за несколько дней до выступления меня услышал Рольф Либерман, председатель комиссии и тогдашний директор «Гранд-опера», и сказал, что у нас неправильный перевод с итальянского, текст на французском не совпадает с классическим вариантом. Я очень расстроился, надо было что-то срочно менять, и мы остановились на арии Елецкого…»[20].

Зря расстраивался, эта ария и обеспечила ему Гран-при конкурса и право оперного дебюта в Европе. Таким дебютом стало для него исполнение партии князя Елецкого в «Пиковой даме» П. И. Чайковского на сцене оперного  театра Ниццы.

В том же году Ирина Архипова повезла молодых советских вокалистов-лауреатов в Нью-Йорк[21]. Они пели там в небольшом зале, где была в основном русская публика. В газете «Нью-Йорк Дейли Ньюс» появилась тогда статья, где Дмитрий Хворостовский был назван «звездой первой величины» и обладателем «самого прекрасного и изысканного голоса, который в настоящее время можно услышать из уст певца…».

Но впереди у него был еще один, самый важный этап на пути восхождения к мировому оперному Олимпу. Июнь 1989 года, город Кардифф, столица Уэльса,  4-й Всемирный телевизионный конкурс вокалистов, который раз в два года проводит радиовещательная корпорация Би-Би-Си. Он не хотел туда ехать. Он уже вошел во вкус и сам выбирал, в каком конкурсе поучаствовать, по молодости лет ориентируясь, кроме всего прочего, и на величину призового вознаграждения.  А в том, что он его получит, после Баку и Тулузы уже не сомневался. Ему хотелось поехать в Барселону. Но Архипова не то что посоветовала, а буквально приказала ехать именно в Кардифф, где сама впервые участвовала в работе жюри. Советский Союз никогда еще не выставлял на этот конкурс своих исполнителей. В Дмитрии она видела вокалиста, готового достойно представлять нашу страну и вполне способного победить. Она сказала, что на этом конкурсе нужен «комплексный певец», каковым Дмитрий и является. «Комплексный» – значило, очевидно, универсальный, то есть способный исполнять разнообразный репертуар. А исполнить предстояло не одно-два, а целых шесть оперных и камерных произведений.

Своеобразной «репетицией» выступления на конкурсе в Кардиффе стал первый сольный концерт Дмитрия Хворостовского в Москве, в Колонном зале Дома Союзов, где он исполнял романсы П. Чайковского и арии из опер итальянских композиторов. Как и на конкурсе Глинки, аккомпанировала ему Людмила Курицкая, первый концертмейстер его сольных выступлений. Концерт в Москве был 4 июня 1989 года, а уже 17 июня начался конкурс в Кардиффе.

В Сен-Дэвидз холл съехались в тот год около двухсот претендентов  из разных стран. Среди них был и Брин Терфель, ныне оперная звезда первой величины (бас-баритон). У него была самая мощная поддержка публики, поскольку он был местный, валиец, за него болел весь Уэльс, вся Британия. Брин на три года моложе Дмитрия и внешне ему проигрывал, был «такой пухленький, напоминал скорее регбиста».

Первый тур занял пять дней, при этом определялся победитель каждого дня, во втором туре предстояло состязаться лишь пяти финалистам. Дмитрий пел свою уже коронную арию Елецкого, а также арии Ренато из «Бала-маскарада» и Родриго из «Дон Карлоса» Верди, романсы Чайковского, Рахманинова, Вольфа. В этом конкурсе бывает только один победитель, и его награждают титулом «Певец мира», который он носит два года, до следующего конкурса. Никаких вторых и третьих мест не присуждается. В 1989 году лучшим певцом мира стал 27-летний русский баритон Дмитрий Хворостовский – первый из отечественных певцов, удостоенный столь громкого титула, который словно прирос с тех пор  к его имени и сопровождал его на всем протяжении певческой карьеры.

Вот что писал член жюри, авторитетный музыкальный критик из США Фрэнсис Риццо: «Время от времени случается чудо, перед нами предстает волшебник, способный буквально околдовать аудиторию, полностью ее заворожить. Двадцать лет назад таким нам явился Паваротти, сейчас – Хворостовский».  На самом деле Паваротти никогда не был на конкурсе Би-Би-Си (хотя в Кардиффе пел), а Риццо, очевидно, имел в виду его появление на мировой сцене вообще. Но можно ли придумать лучшую оценку и лучшую похвалу молодому, начинающему, да еще и русскому артисту!

Про дальнейшее Дмитрий со свойственной ему самоиронией рассказывал так: «Наутро я проснулся знаменитым». Он поехал в Лондон, и там его узнавали на улицах, подходили, просили автограф. Ведь из Кардиффа конкурс в прямом эфире транслировался на весь мир, его смотрели миллионы зрителей по всей планете. Кроме одной шестой части суши, которая тогда называлась Советский Союз. Родина не увидела его триумфа. И может быть, поэтому в Москве о нем долго еще мало что знали и слышали, хотя музыкальная общественность, конечно, была уже в курсе. Но кто он был для наших народных и заслуженных! Мальчишка, выскочка, провинциал, подумаешь…

У Дмитрия, когда он ехал в Кардифф, не было даже концертного фрака, и купить было не на что и негде. Он поехал в джинсах, в кожаной куртке, темных очках, и когда шел  с чемоданом по холлу гостиницы, где сидели в лобби-баре и пили кофе члены жюри, один из них, как потом рассказали Дмитрию, показав на самоуверенно шагающего высокого[22], красивого молодого человека, почему-то сказал: «Вот этот победит!».

Поскольку он и сам не сомневался в своей победе, деньги на фрак  занял у кого-то из русских (Дмитрий говорил, что это был сопровождавший их сотрудник КГБ) под будущие призовые  – 15000 ф. с., половину которых у него, как водится, забрало родное государство.

Зато от присутствовавших на конкурсе в Сен-Дэвидз холле руководителей оперных театров и звукозаписывающих фирм сразу же посыпались предложения об ангажементах. Дмитрия познакомили с Марком Хилдрю, представлявшим антрепренерскую компанию «Иббс энд Тиллетт» (фамилии основателей), которая издавна специализировалась на менеджменте для русских артистов, они работали еще с Сергеем Рахманиновым. И этот человек на долгие годы стал зарубежным продюсером Хворостовского. Тогда же  был подписан контракт с крупнейшим голландским медиа-холдингом «Филлипс  Классик»,  получившим эксклюзивные права на все аудио- и видеозаписи Хворостовского. Тот же Ф. Риццо, вернувшись в США, за свой счет разослал по всем крупным оперным театрам Америки более пятидесяти видеокассет с записью конкурсных выступлений Хворостовского. Искушенные в этом деле англичане и американцы быстро сообразили, кого им Бог послал на блюдечке с голубой каемочкой, поняли, каков истинный потенциал Хворостовского, и тут же взяли его в оборот, не замедлив предложить наилучшие условия сотрудничества и самые выгодные контракты по всему миру. Когда Марк позвонил ему  уже домой, в Красноярск, и стал по телефону, через переводчика, диктовать подряд все ангажементы, которые он успел для него собрать, а Дмитрий «дрожащей рукой» записывал их в ученическую тетрадку, ему не хватило листов, чтобы все записать. Он был человеком совершенно неискушенным, ничего в музыкальном бизнесе не понимал, языков не знал, но бесстрашно ринулся в этот чужой, незнакомый мир и – пошел, пошел, пошел… «Сибирский экспресс»!  И все сложилось как нельзя лучше. Все его зарубежные агенты оказались людьми порядочными, никто никогда его не обманывал, напротив, носились с ним, любили и пестовали. Марк Хилдрю оставался с Хворостовским до самой его смерти. А с фирмой «Филипс» он сотрудничал целых десять лет, до 1999 года, пока она сама не закрылась (в начале нового века звукозаписывающие фирмы, выпускавшие  классику, стали повсеместно разоряться).

Конкурс в Кардиффе сыграл решающую роль в судьбе Дмитрия Хворостовского, за что он не уставал благодарить мудрую и дальновидную Ирину Константиновну Архипову. И не только потому, что его узнали, увидели и услышали в большом музыкальном мире. Не менее важно, что сам он увидел другой мир, других людей, увидел лучших молодых исполнителей своего поколения из разных стран, усвоил международный уровень требований к вокалисту, да и много чего другого увидел, узнал и почувствовал. А сам факт побед во всех конкурсах подряд, конечно, вселил в него окончательную уверенность в себе, в правильности выбранной профессии, придал сил,  открыл перед ним горизонты и указал путь, которым ему надлежало двигаться дальше.

Можно ли назвать все это везением? Нет, конечно. Везение, удача – это нечто случайное: сегодня повезло,  а завтра – нет. Дмитрий Хворостовский последовательно выигрывал конкурс за конкурсом, какими бы различными по уровню, условиям и требованиям к участникам они ни были, выигрывал не по воле случая, а – закономерно и заслуженно. Как бы ни хотелось кому-то из членов жюри продвинуть «своего» участника, Хворостовский не оставлял им для этого никакой возможности. Им даже выбирать между ним и кем-то еще не приходилось, настолько он был выше всех, настолько очевидной и безусловной была его победа. И напомним: все это происходило в 1987-1989 годах, когда он только окончил институт и только начинал работать в Красноярском театре. Еще не было накоплено никакого опыта, вся его титаническая работа над собой была  впереди. А он уже – «Лучший певец мира»! Его талант признан на самом высоком международном уровне.  Нет, это не везение, не слепая удача. Это – честно заработанное признание. И беспрецедентный, небывалый для молодого вокалиста успех.  У кого другого «крышу» бы снесло от всего этого. А Дмитрий, вернувшись из Лондона, спокойно полетел в Комсомольск-на-Амуре, догонять Красноярский оперный театр, уехавший туда на гастроли. И еще целый год числился его солистом, правда, уже на договоре. Начинались выезды за границу для участия в оперных постановках и концертах, расписанных на несколько лет вперед. Начиналась  его концертная деятельность в Москве и других городах страны. Летать во все  концы из Красноярска было далеко и  накладно. Надо было что-то решать.  И в 1990 году он решает переехать в Москву.

На этом заканчивается история мальчика из Сибири и начинается история Большого Артиста. Мальчик вырос и явился сначала перед западной, а потом и перед российской публикой прекрасно образованным музыкантом, обладателем великолепного голоса,  красивым,  мужественным и обаятельным человеком, глубоко понимающим и чувствующим классическую музыку. Подобного ему не было на тот момент ни на Западе, ни в России. Нет его и сейчас.

Часть вторая.

Певец мира

(восхождение на Олимп)

Глава 5.  В Москву, в Москву!

С начала 90-х жизнь Дмитрия Хворостовского разделилась на две параллельные реальности. Параллельными они были во всех смыслах – и в творческом, и в житейско-бытовом. На Западе он учил языки, совершенствовал себя в искусстве бельканто, осваивал оперный репертуар. В России пел музыку Чайковского и Рахманинова, Шостаковича и Свиридова, выбирая при этом наименее известные, редко исполняемые произведения. Обе ипостаси – и оперного, и камерного певца – были ему по душе, то и другое он делал с вдохновением, с азартом. В творческом отношении это были, возможно, самые счастливые его годы, когда он наконец ощутил себя свободным, к чему давно стремился, когда перед ним открылись небывалые возможности для художественного роста, смелых экспериментов и импровизаций.

В бытовом отношении эти годы оказались, напротив, самыми трудными, неустроенными, полными соблазнов и испытаний, которые могли его и сломать, или, во всяком случае, испортить. Но не сломали и не испортили.

На Западе Хворостовского встречали на лимузинах, он жил в люксах дорогих отелей,  выходил на сцены лучших театров и концертных залов мира, получал немыслимые для советского человека гонорары (половину по-прежнему забирал Госконцерт, от которого, как считалось, он работал за рубежом), за ним охотились журналисты, его снимали для глянцевых журналов… Однажды он попал в рейтинг «50 самых красивых мужчин мира» по версии журнала «People», и с тех пор за ним навсегда закрепилось звание секс-символа мировой оперной сцены.

Потом он возвращался в темную, разоренную Москву 90-х, где в подземных переходах сидели нищие, а на улицах людей убивали из проезжавших мимо автомобилей,  в Москву, где его никто не встречал, не ждал, где у него не было ни жилья, ни прописки, где его селили в третьесортные гостиницы на окраине столицы, чаще всего – на пароходах,  где за концерт ему платили копейки…

И что было делать? Работать!  Он и работал, не впадая в эйфорию по поводу прелестей западной жизни, не жалуясь на свое московское житье-бытье, как бы не замечая ни того, ни другого, поглощенный одним – собственным творческим ростом и развитием. Ничто не могло сбить его с пути, отвлечь от воплощения цели, которую он сам себе поставил. В первый год после Кардиффа он с одинаковым энтузиазмом дает концерт камерной музыки в провинциальном Донецке и поет партию Елецкого в «Пиковой даме» на сцене Большого зала столичной консерватории. Совершает первое в своей жизни зарубежное турне – Эдинбург, Дублин, Лондон, Нью-Йорк – и участвует в Чеховском фестивале в Ялте. Выступает с концертом итальянской музыки в зале Чайковского в Москве и – с русским народным хором Андрея Руденко  в американском Бостоне. Поет камерный концерт из арий русских и итальянских композиторов  в Ленинградской филармонии и партию отца Жермона в «Травиате» на сцене Одесского оперного театра…

Легендарный советский пианист Олег Бошнякович,  к тому времени уже оставивший аккомпаниаторскую деятельность, побывав на концерте Хворостовского, признался, что его «потянуло вернуться  к этому занятию». Он даже написал статью в газету «Советская культура» под заголовком «На горизонте – яркий талант». «Побывав на сольном концерте артиста, я был глубоко взволнован: еще не перевелись таланты на нашей земле. На вокальном горизонте вспыхнула «звезда» первой величины. Несмотря на молодость певца – ему 27 лет, – можно говорить о совершенстве его вокальной школы; он музыкален, артистичен… Впервые за многие годы мне довелось услышать такого Чайковского. Каждый романс – словно маленькая музыкальная поэма».[23] Вскоре Хворостовский и Бошнякович подготовили совместную программу из произведений Чайковского и Рахманинова, с которой в 1990 году выступали в зале Чайковского в Москве, а позже – на гастролях в США и Японии.

Проследить московский период в жизни и творчестве Хворостовского сегодня можно разве что по публикациям тех лет, изредка выходившим в российской прессе. Слава Богу, были журналисты, которые с первого появления молодого певца еще на конкурсных площадках, смогли оценить это феноменальное явление в нашем искусстве и следили за его творческой судьбой. Как корреспондент программы «Время» Наталья Чернова, которая в разные годы брала интервью у Хворостовского и сделала о нем несколько документальных фильмов.

«В 1989 году мне выпала редкая журналистская удача – впервые рассказать о молодом певце из Красноярска, которого тогда мало кто знал, а теперь знает весь мир. И после этого я вместе с оператором стала буквально гоняться за ним по разным городам и весям, снимая его везде, где только удавалось все эти годы» – рассказывает она в своем фильме  «Наука дальних странствий», сделанном в 2002 году, к сорокалетию Хворостовского.

Заинтересованно писали о неожиданно появившемся перед западной публикой русском таланте   и советские журналисты, работавшие в те годы за рубежом. В начале 1990 года Дмитрий Хворостовский и Олег Бошнякович с триумфом выступают в зале Кеннеди-центра в Вашингтоне. Есть смысл рассказать об этом концерте устами очевидца, тогдашнего собкора газеты «Труд» в Америке Виссариона Сиснёва. Опубликованную им статью хочется привести здесь почти полностью, настолько точно она отражает ситуацию, сложившуюся к этому времени в жизни и карьере артиста.

«…После концерта Хворостовского в вашингтонском Центре исполнительского искусства имени президента Кеннеди многие весьма известные в оперном мире люди задавали мне один и тот же вопрос: «Почему на концерте нет никого из советских официальных лиц?». Приходилось отшучиваться, поскольку я сам этого не понимал. Ну, ладно, посол Ю.В. Дубинин, который очень хотел послушать молодого певца и который такие оказии, как правило, не пропускает, уехал в Москву на Пленум ЦК партии. А для других Дмитрий, видимо, не представлял интереса.

На приеме в честь советского певца, устроенном местным меценатом, тоже почему-то никто из наших не появился. И бог бы с ними – с американцами и их вопросами, но обидно было за Диму: поздравления, комплименты и цветы он получил сполна, но я-то видел, что он искал глазами именно соотечественников, ему, русскому человеку, конечно же, не хватало теплых слов от своих, от земляков. Тем более что примерно то же самое, как он мне рассказал, происходило и в Нью-Йорке.

Что скрывать. Нечто похожее я наблюдал и прежде, встречаясь с нашими артистами за рубежом. Но дело-то в том, что среди них редко можно было встретить талант, равный тому, которым обладает этот 27-летний сибиряк из Красноярска.

…Концерт состоялся в самом маленьком помещении центра – «Террас сиэтер», где всего 500 мест. Предстоящий приезд Хворостовского, собственно, почти и не рекламировался: не было ни нужды в рекламе, ни возможности удовлетворить всех желающих. Какая уж там реклама, если знаменитое сопрано Эйприл Милло отказалась от очередного выступления в спектакле «Аида», где она поет главную партию, чтобы не упустить возможность его послушать. На последний нью-йоркский концерт Дмитрия съехались не менее 50 крупнейших оперных имен.

В «Террас сиэтер» тоже собрались все те, кто что-то значит в музыкальных кругах. Если бы я мог в полной мере описать, как она, эта аудитория, то замирала до такой степени, что зал казался пустым, то, вскакивая с мест, бушевала, восклицая «Браво!» и восторженно аплодируя! Мы затерли слово «триумф» в своих сообщениях о гастролях советских исполнителей – оно фигурировало и тогда, когда местные рецензенты высказывались о них, мягко выражаясь, в прохладных тонах. Но для характеристики того, что происходило в «Террас сиэтер» я не нахожу иного определения.

Безусловно, достойную лепту в этот успех внес и пианист Олег Бошнякович, много лет аккомпанировавший самой Надежде Обуховой, а затем Заре Долухановой. Но все же неистовые аплодисменты и в первом отделении (романсы Чайковского), и во втором (романсы Рахманинова), и особенно после спетой на бис «Ноченьки» относились прежде всего к тому, что критики потом назвали фантастическим голосом Хворостовского. Отмечено и его сценическое обаяние, умение держаться просто и вместе с тем артистично. Кстати, замечу, что и в жизни он обаятелен и прост. Достаточно пообщавшись и с маститыми, и с начинающими деятелями искусства, я сразу проникся симпатией к этому уже прославленному молодому человеку, который тем не менее умеет в любой обстановке держаться естественно.

…Не стану перечислять все возможные ангажементы Хворостовского. Замечу лишь, что если Дмитрий примет половину предложений, то график передвижения по земному шару ему нужно составлять на много лет вперед. И, сказать по правде, я не только радуюсь за него, не только горжусь таким феноменальным успехом земляка, но одновременно в какой-то мере огорчаюсь. Попытаюсь это объяснить так, чтобы его не обидеть – этого мне хотелось бы меньше всего.

Я хочу, чтобы эти скромные строки каким-то образом привлекли внимание Н.Н. Губенко и М.А. Ульянова. Избавь меня бог поучать Министерство культуры и Союз театральных деятелей. Вот только беспокоит меня этот феномен Хворостовского: здесь, на Западе, он… ну я уже сказал, что он здесь такое! А что он у нас – как-то не ясно. Все-таки скорее – начинающий певец без всяких прав и возможностей. Хотя мы с ним много говорили, и он не жаловался, но… просто в разговоре неизбежно проскальзывали какие-то детали его житейской неустроенности – особенно, когда он приезжает в Москву… Однажды Дима в шутливых тонах рассказывал о своем двухдневном стоянии в очереди за пианино. И о том, как он получил его лишь благодаря тому, что одна женщина из очереди узнала его и убедила других пропустить популярного певца вперед…

На Западе у Димы уже сейчас и профессиональные, и материальные возможности достаточно широки, и очень скоро, если верить своим глазам и ушам, они будут практически неограниченными. А что же нам, остаться равнодушными к своему «национальному достоянию»?

Подчеркиваю: Хворостовский не уполномочивал меня ходатайствовать о нем. Это говорит моя собственная тревога, мое искреннее желание, чтобы уникальный голос могли слушать мои дети вместе с другими москвичами. Правда, пока что, при всех своих бытовых трудностях, Дима с удовольствием ездит по стране, он и сейчас, как я понял, собирается вместо Парижа отправиться к себе в Красноярск… Давайте же ценить и беречь этого преданного своей стране и уникально одаренного русского артиста». [24]

О бытовой неустроенности Хворостовского в Москве писали и другие симпатизирующие и сочувствующие молодому певцу журналисты центральных изданий, призывали поберечь уникальный талант, позаботиться о нем. Весь мир с восхищением его слушает, а Родина вроде как и не слышит…

Родине в начале 90-х было не до того.  Не до классической музыки уж точно. То было время, когда публика слушала песни про «белые розы» и «желтые тюльпаны», когда  Валерия Гергиева еще называли в прессе просто  «музыкант из Ленинграда».

Вот что говорил обо всем этом сам Хворостовский в беседе с корреспондентом «Комсомольской правды» Н. Савельевым:

«Я мало пел в Москве, и меня недостаточно знают. Всероссийские и всесоюзные конкурсы вокалистов, на которых я побеждал, едва ли транслировались по телевидению и радио. Они, наверное, «строго секретны». Иное дело всевозможные рок-хит-парады, состязание в Юрмале… Телевидение все двадцать четыре часа  и на всех каналах готово отдавать рок-музыке.

- Это делается целенаправленно?

- Иногда мне кажется, что да. А скорее всего происходит из-за низкого музыкального, а значит, и культурного уровня… Музыкальное образование в загоне. Мы не даем приобщиться, прикоснуться даже к крупицам сокровищ русского музыкального наследия, не говоря уже о мировом…».[25]

Но не замечать феномен Хворостовского при его бешеном успехе на Западе было уже невозможно. В апреле 1990 года он удостаивается звания заслуженного артиста РСФСР – «за заслуги в области советского музыкального искусства». А в конце 1991-го – Государственной премии в области литературы и искусства – «за исполнение ведущих партий классического оперного репертуара в Красноярском государственном театре оперы и балета в 1988-1990 годах». Тогда же, благодаря хлопотам И. Архиповой, М. Ульянова и чуть ли не вмешательству президента Б. Ельцина, вручавшего Хворостовскому госпремию, певец получает двухкомнатную квартиру в Москве, неподалеку от театра Российской Армии. Теперь он может перевезти из Красноярска уже появившуюся у него к тому времени семью – жену Светлану и приемную дочь Машу.

Многие до сих пор задаются вопросом: почему Хворостовского не позвали на работу в Большой театр?  Позвали. Стажером. Он отказался. Потом вроде договорились с тогдашним директором А. Лазаревым о работе в качестве «приглашенного солиста», но никакого приглашения так никогда и не последовало. Почему – об этом можно только догадываться. Вот что писала, например, по этому поводу журналист Наталья Зимянина в газете «Вечерняя Москва» (2005 г.): «На недоуменный вопрос одной молодой меломанки, почему Хворостовский не поет в Большом театре, у меня не нашлось ответа. А ее вопль «Что, и никогда не пел???» вызвал только усмешку. Да там свои баритоны в очереди отродясь стоят. А этот, не дай бог, выйдет в «Онегине» – и сделает всех. Оно им надо?»

Сам Хворостовский, кажется, никогда и не жалел, что все так сложилось. Беседуя в  1990 году с Натальей Черновой, сказал, что и сам не считает нужным для себя работать сейчас в Большом театре. Он уже видел, знал, как устроены и работают театры на Западе, и считал репертуарный театр анахронизмом. Ему нравилось быть «свободным художником», а не сидеть в одном театре в ожидании своей очереди на роль. Он весь был в движении, в поиске, в громадье планов. Он хотел летать и петь по всему миру, хотел расти, расти и расти!  А Большой… Ну, может, когда-нибудь потом, потом… На белом коне.

Этого так никогда и не случилось – ни до реконструкции главного театра страны, ни после, ни при прежних директорах, ни при новом.

Но несколько раз Хворостовский все же ступал на заветную сцену Большого – участвовал в проходивших там концертах. В сентябре 1990 года его пригласила спеть в своем концерте оперная дива Наталья Троицкая, которая и сама не пришлась ко двору в Большом, хотя пела в оперных театрах по всему миру. Второй раз это случилось только через двадцать лет,  в 2010 году, когда он пел в Гала-концерте на открытии исторической сцены ГАБТа. В ноябре 2014-го его пригласила на эту сцену Елена Образцова, отмечавшая в Большом свой юбилей. А последний раз он вышел на заветные подмостки 1 июня 2016 года в благотворительном концерте «Хворостовский и друзья – детям», будучи уже смертельно больным человеком. У него до последнего была надежда, что какой-то из зарубежных театров, в которых он работает, – Ковент-Гарден или Метрополитен опера – однажды приедет на гастроли в Россию, и тогда он споет наконец на сцене главного театра страны несколько своих оперных партий. Не дождался.

Если «старая опера» Хворостовского отторгала, то Новая опера в лице ее основателя, художественного руководителя и выдающегося дирижера Евгения Колобова, который впервые услышал Дмитрия еще на «ярмарке» артистов в конце 80-х, широко распахнула для него свои двери. В 1991 году под эгидой Московского оперного центра АРТ был поставлен моноспектакль «Дорога…», в котором Хворостовский в сопровождении хора и оркестра Новой оперы под управлением Колобова пел русские народные песни и романсы – «Выхожу один я на дорогу…», «Ямщик, не гони лошадей…», «Тройка мчится, тройка скачет…» и другие, условно говоря, «дорожные». Со свойственной Хворостовскому требовательностью к себе и другим он тогда остался не очень доволен, говорил, что спектакль был  подготовлен наспех и плохо отрепетирован. Впрочем, зрители этого, кажется,  не заметили. На спектакле присутствовала вся музыкальная Москва, и отзывы были самые восторженные. Критики отмечали идеальный тандем дирижера и исполнителя, писали, что эти двое просто созданы, чтобы работать вместе. Увы, времени для этого им было отпущено мало.

В сезоне 1991/1992 годов Хворостовский уже поет в нескольких оперных спектаклях на сценах ведущих театров Европы: «Пиковую даму» П. Чайковского  в Амстердаме и Бостоне, «Евгения Онегина» – в театре Ла Фениче (Венеция), «Фаворитку» – в Брюсселе, «Дон Карлоса» – в миланском Ла Скала, «Пуритане» – сразу в двух театрах: Ла Скала и Королевском театре Лондона Ковент-Гарден, «Травиату» – в Берлинской опере.  Впервые участвует в Зальцбургском оперном фестивале. Обычно спектакли в европейских театрах идут сериями по пять-десять кряду с перерывами в два-три дня. С учетом репетиций Дмитрию приходилось оставаться на одном месте в течение месяца, а то и полутора, после чего он переезжал в другую страну или другой город, где, как правило, давал один-два сольных камерных концерта и начинал готовить следующую роль. С самого начала был взят почти сумасшедший темп и ритм, и до сих пор непонятно, как он с ним справлялся, если еще учесть периодические выступления в Москве, Санкт-Петербурге и других городах России; в первые годы его карьеры их было не так много, но с каждым годом становилось все больше[26].

Многим запомнился концерт Дмитрия Хворостовского и оркестра  под управлением Евгения Колобова в Большом зале Московской консерватории в сентябре 1994 года, где исполнялись «Песни и пляски смерти» Мусоргского, арии из опер «Дон Карлос», «Фаворитка», «Пуритане»… На бис Хворостовский спел тогда арию отца Жермона из «Травиаты»  и каватину Фигаро из «Севильского цирюльника». Было время, когда он очень хотел, но боялся браться за эту вещь,  технически сложную, требующую не только вокального, но и артистического мастерства. На концерте в консерватории он исполнил ее со всем блеском, явив зрителям еще и незаурядный драматический и даже комедийный талант.  Музыкальные критики, правда, спорили по этому поводу, говоря, что Хворостовский слишком увлекся жестикуляцией и  несколько «переиграл». «Репутации другого вокалиста, – писала Н. Осипова в Коммерсант-Daily, – не столь известного и любимого публикой, это бы повредило. Но редкому и желанному гостю на московской сцене дозволено и выбирать произвольный темп, и трактовать Фигаро как провинциально-развязного затейника, и даже вставать за дирижерский пульт на поклонах».

Когда сегодня смотришь запись того концерта, держа в голове множество других вариаций концертного исполнения Хворостовским каватины Фигаро (помните: «Музыка – как река, никогда не бывает одинаковой…»?), видишь лишь молодое озорство певца, его счастливое ощущение себя на сцене и упоение самим процессом виртуозного исполнения сложного, произведения, которое не всякому вокалисту под силу. Средства, вырученные от того концерта Хворостовский отдал на реконструкцию здания Зеркального театра для Новой оперы. Тогда практически все его концерты в России были такими, гонораров за них он не брал, и прошло несколько лет, прежде чем он узнал, что в большинстве случаев средства, предназначенные на благотворительные цели, не доходили по назначению. Разбираться тогда не стал, а просто прекратил эту практику. Вернулся к ней уже в двухтысячные, когда концертный бизнес в России перестал быть столь откровенно криминальным.

Концерты Хворостовского в Москве, Ленинграде, других городах  случались нечасто, но проходили с неизменным успехом, билетов было не достать, в зал не протиснуться, на входах дежурила чуть ли не конная милиция. Предприимчивые администраторы, ловя момент, продавали по два билета на одно место. Но это была все-таки столичная, избранная публика, любящая и понимающая классическую музыку. До всенародного признания на Родине Хворостовскому было еще далеко, оно случится только в начале 2000-х, когда он споет в Кремле и потом на Красной площади концерт из песен военных лет.

Но вот что еще в августе 1990 года писал о Хворостовском журналист П. Бекедин.  «Имя этого молодого вокалиста сейчас едва ли не у всех на устах, о нем говорят даже те, кто не бывает в филармонических залах, кто весьма равнодушен к оперному искусству…
Триумфальные гастроли Д. Хворостовского – в рамках традиционного фестиваля искусств «Белые ночи» – только что состоялись в Ленинграде. Певец выступил с тремя программами: в первом концерте («русском») исполнялись романсы Чайковского и Рахманинова, во втором («итальянском») – сочинения итальянских композиторов XVII-XIX веков, а в третьем («сборном») – произведения отечественных и зарубежных классиков. Вокальные вечера артиста, прошедшие с неслыханным успехом и ставшие крупным событием в культурной жизни, буквально взбудоражили весь город. Если бы в нынешнем фестивале «Белые ночи» не принимал участия Д. Хворостовский, обладающий одним из самых высоких рейтингов среди вокалистов мира, то он, несомненно, оказался бы менее «белым», менее «звездным»… Обращает на себя внимание то обстоятельство, что певец, несмотря на свою молодость, имеет богатый и разнообразный репертуар и постоянно заботится о его расширении. Это заслуживает большой похвалы, ибо нас уже давно приучили к тому, что многие известные солисты из года в год исполняют одно и то же. По всему видно, что Д. Хворостовский – труженик. Доказательством тому могут служить его ленинградские гастроли». [27]

13 января 1992 года, под Старый новый год, Дмитрий Хворостовский поет в Доме-музее Ф.И. Шаляпина в Москве, на Новинском бульваре[28]. Поет русские романсы из репертуара самого Федора Ивановича. Перед началом этого уникального, оставшегося единственным в своем роде концерта, он обращается к немногочисленной, но искушенной публике, собравшейся в гостиной «Шаляпинского дома» с такими словами:

- Я очень волнуюсь… Мне страшно, поверьте, петь в этом зале, тем более, что я впервые здесь нахожусь… Имя Шаляпина святое для меня. Я прошу вас быть снисходительными ко мне…

Обстановка царила камерная, почти домашняя, должно быть такая же, какая бывала, когда в этом доме, в гостях у Федора Ивановича собирались его друзья – Максим Горький, Леонид Андреев, Мария Ермолова, Константин Станиславский и другие и он для них пел. 

Хворостовский напрасно волновался и напрасно просил о снисхождении! Романсы на стихи Пушкина, А.К. Толстого, Лермонтова он спел блестяще и был абсолютно органичен в этих стенах, с этим репертуаром, в очередной раз заявив о себе как о достойнейшем наследнике русской певческой школы. 

Между тем, в российской прессе уже поговаривали о нем: долго здесь не задержится, уедет, что ему – такому талантливому, успешному, перспективному – делать в этой разоренной стране… В 1991-92 годах Хворостовский уезжать не хотел и не думал. Про свои западные вояжи объяснял журналистам, что ездит туда работать, а дом его здесь, в России.

К началу 90-х относится знакомство Хворостовского с пианистом Михаилом Аркадьевым. Их совместная работа над вокальными циклами Мусоргского, Шостаковича, Свиридова, музыкой барокко стала качественно новым этапом в камерном творчестве Хворостовского и одновременно новой ступенью его музыкального образования. 

Аркадьев был на четыре года старше Дмитрия, родился в Ленинграде, в семье «с древними музыкальными и художественными корнями», как пишут о нем в Википедии. Играть и импровизировать на рояле самостоятельно начал в 13 лет, брал уроки у известного педагога А. Д.  Артоболевской, учился в Академическом музыкальном училище при Московской консерватории по классу фортепиано у Я. И. Мильштейна, окончил Российскую Академию музыки им. Гнесиных, там же – аспирантуру. Занимался композицией с А. Г. Шнитке и Р. С. Леденевым, дирижированием — с Вольдемаром Нельсоном.

«Мой партнер Миша Аркадьев – самый образованный человек на свете, абсолютно потрясающий музыкант, научивший меня очень многому. С Аркадьевым у нас  абсолютно идентичные взгляды на искусство и абсолютно идеальный ансамбль»,  – говорил Дмитрий Хворостовский журналистам, будучи в 1995 году на гастролях в Иерусалиме.

Сам Михаил Аркадьев не менее восторженно отзывался о  своем партнере. Вот что он рассказывал уже после смерти Хворостовского об их самом успешном совместном проекте 90-х – вокальном цикле Георгия Свиридова «Отчалившая Русь», беседуя на радио «Орфей» с известным журналистом Владимиром Молчановым.

«- Лет тринадцать вы работали с Хворостовским?

- Да, тринадцать лет – с 1990 по 2003 гг.

- Для вас как для музыканта это был важный период?

-Огромной важности. Во-первых, это был период непрерывного счастливого музицирования. Очень важно, что Хворостовскому периода 1990-х и начала 2000-х вообще не было равных именно в профессионализме. Это человек, который обладал музыкальным интеллектом высочайшего уровня… Это значит, что Хворостовский мог работать своим голосом так же подробно и нюансировано, как работает виолончелист. А это совсем другое. Это  все тонкости ритмические, до микро-пауз… Ни один певец в мире, даже самый выдающийся, так практически не работал, за исключением немецкой школы. Но это была совсем не немецкая школа, а русско-итальянская школа. И хотя мы с Хворостовским работали и с Малером  (Малер был, кстати, очень важный период в нашей жизни), и с Чайковским, и с Рахманиновым, и со Свиридовым, мы работали на таком уровне профессионализма, что Дмитрий мог менять мельчайшие детали, то есть он работал, как на грифе, как смычком… У Хворостовского всегда было отношение к голосу,  как к инструменту. Мы с ним работали над микро-вещами, что для Свиридова было очень важно… Главное, конечно, что у нас с Хворостовским была огромная эмоциональная связь, и поэтому на сцене мы делали вообще что хотели».

А хотели они – ни много ни мало – быть лучшими, первыми,  непревзойденными. Причем, как вместе, так и каждый в отдельности. В их действительно идеальном дуэте внимательный глаз мог заметить определенное творческое соперничество. Человек довольно амбициозный, Аркадьев не любил, когда его называли аккомпаниатором Хворостовского, хотел, чтобы в нем видели пианиста, самодостаточную творческую единицу, иногда казалось даже, что он несколько теснит Хворостовского, «забивает» его, форсируя звучание рояля и стремясь  демонстративной виртуозностью игры выдвинуться на первый план, и уж во всяком случае полагает себя равным  и равноценным его партнером (по сути так и было). Отец Дмитрия, Александр Степанович, нередко наблюдавший за их репетициями, говорил, что они «дерутся, как молодые петушки». Тем не менее результат от этого содружества-соперничества был великолепный, особенно  в том, что касается интерпретации и исполнения ими вокальных циклов Свиридова.

Когда Хворостовский и Аркадьев расстались, и Дмитрий стал работать с эстонским пианистом Ивари Илия, он, вероятно, в полной мере ощутил разницу. Ивари – тот самый пианист, который по просьбе И.К. Архиповой аккомпанировал Дмитрию на конкурсе Би-Би-Си в Кардиффе. Он был сдержан, тактичен, его не смущало звание аккомпаниатора, он уступал Дмитрию первенство на сцене, оставаясь как бы в тени, хотя на самом деле был не менее образованным  музыкантом и не менее виртуозным пианистом. Ивари сыграл свою важную роль в дальнейшем развитии Хворостовского как камерного певца, в поиске и освоении им нового репертуара. И он оставался с Дмитрием до  конца. 

Все тут закономерно, все так, как и должно было быть: молодому, ищущему   Хворостовскому больше соответствовал такой же молодой и пылкий Аркадьев, взрослому и искушенному – спокойный и сдержанный Ивари. 

К слову сказать, судьба Михаила Аркадьева после их расставания с Хворостовским оказалась довольно причудливой: работал приглашенным дирижером различных симфонических оркестров и оперных театров, в том числе, в Вологодской оперной антрепризе, Тихоокеанском симфоническом оркестре, камерном оркестре Смоленской филармонии. Преподавал в Академии им. Гнесиных и Академии хорового искусства, одно время был даже профессором-куратором музыкального колледжа в Китае…  В последние годы Аркадьев стал активно проявлять  свою гражданскую позицию, участвовать в протестном движении… 

Вот уж от чего всегда был далек Дмитрий Хворостовский, так это от политики!  Но политика, какой она была в России 90-х, вернее, ее плачевные результаты, определенным образом отразились и на его судьбе, побудив – после определенных колебаний и раздумий –  все-таки уехать из страны.

В 1994 году молодая семья Хворостовских  переезжает в Лондон.

Глава 6. «Отчалившая Русь»

В том же 1994 году в Лос-Анджелесе Хворостовский и Аркадьев представляют мировую премьеру вокальной поэмы Георгия Свиридова на стихи Сергея Есенина «Отчалившая Русь».

Я покинул родимый дом,

Голубую оставил Русь…

Совпадение кажется символичным. Но, слушая, как Хворостовский исполняет этот труднейший для вокалиста цикл из двенадцати песен, понимаешь, что ничего он не покинул и не оставил. Когда он поет «Отвори мне, страж заоблачный…»  или «Там, за млечными холмами…», Россия, Русь присутствует в эти минуты не только в гениальных стихах Есенина и гениальной музыке Свиридова, она – в самом исполнителе, в глубине его души и сердца, в тех неподдельных чувствах, которые он проживает на глазах у зрителей и слушателей. Когда этот красивый молодой человек с очень русским лицом и копной седеющих волос поет «…оттого, что тот старый клен головой на меня похож», он словно про себя самого поет и сам кажется похожим и на клен, и на Есенина...

Американская публика практически не знала Свиридова, шла «на Хворостовского». Но реакцией на исполнение цикла (к нему был сделан не рифмованный, но довольно поэтичный перевод), стало искреннее удивление и восхищение. Ночью Хворостовский с Аркадьевым звонили из Лос-Анджелеса в Москву, Георгию Васильевичу и рассказывали, что американская публика приняла его музыку, что аплодировали стоя, что они счастливы…

Свиридов не верил. Очень уж трудная судьба была у этого произведения. Он написал «Отчалившую Русь» за семнадцать лет до того, в 1977 году, на пике своего творчества. Эта работа много значила для него, он считал ее едва ли не лучшим своим произведением, гимном ушедшей России. Сам сравнивал свой вокальный цикл с «фреской старинной работы», в которой есть «и нежная лирика, и страстные патетические монологи, и трагические картины». Тогда же, в конце 70-х, была предпринята попытка публичного исполнения «Отчалившей Руси», которую сам композитор счел крайне неудачной. Несколько лет произведение не исполнялось, затем, уже в 1983 году, его спела Елена Образцова в специальной редакции для меццо-сопрано (изначально оно было написано для тенора), при этом аккомпанировал ей сам композитор. Но, видимо, и это исполнение не до конца его удовлетворило, все-таки  по самой сути своей этот цикл предназначен для мужского голоса, притом более мужественного звучания. Вот почему, впервые услышав свое многострадальное произведение в исполнении Дмитрия Хворостовского, Свиридов воскликнул: «Я ждал этого певца всю жизнь!». Хворостовский спас музыку Свиридова от забвения в родном Отечестве и сделал ее известной во всем мире!

Сама идея дать вторую жизнь этому произведению принадлежала Михаилу Аркадьеву. «Отчалившая Русь» была моя страсть еще до знакомства со Свиридовым. Мы познакомились в 1987 году, то есть за три года до моего знакомства с Димой. Я пришел к нему, весь пылая страстью к его музыке и, в частности, к «Отчалившей Руси». Наш первый разговор со Свиридовым у него дома, на Грузинской, был именно по поводу «Отчалившей Руси». И уже тогда,  думаю, я знал, что когда-то  это исполню. Как только мы с Хворостовским стали работать вместе, я замыслил это. А то, что это вылилось в грандиозный международный проект – это чудо…».

Тут была своя интрига. Они готовили вокальный цикл втайне от Георгия Васильевича, в нарушение принятых на сей счет правил. То ли опасались его вмешательства в процесс, а он слыл очень требовательным, даже  авторитарным человеком. То ли хотели блеснуть собственной интерпретацией его музыки. Наверное, и то, и другое. Работа шла трудно, мучительно. «Простота музыки Свиридова обманчива, на самом деле она очень сложна и трудна для исполнения». Хворостовский рассказывал, что были минуты, когда они с Аркадьевым «ненавидели и этот цикл, и друг друга, и Свиридова…». Но продолжали упорно работать.

Премьера состоялась 16 сентября 1994 года в Большом зале консерватории. Из опасения, что композитор не примет их исполнение, Хворостовский пригласил его на премьеру без предварительной встречи. Они даже не были знакомы. Есть видеозапись: Свиридов, сидя с краю в четвертом или пятом ряду, – в неизменных своих темных очках и с палочкой, с непроницаемо-суровым лицом внимательно и напряженно слушает. После концерта они наконец встретились – Свиридов и Хворостовский, и Георгий Васильевич сказал, что он доволен, что ему все понравилось, и даже пообещал подарить ему свой новый вокальный цикл, который как раз заканчивал. И это означало уже полное доверие певцу и полное приятие его искусства. С тех пор Георгий Васильевич часто присутствовал  на концертах Хворостовского в Москве, а когда к нему обращались за оценкой услышанного, никогда не жалел самых высоких и лестных слов, говорил о нем, как о человеке «исключительного таланта, ума, культуры, изумительном артисте».

В следующем году Хворостовский с Аркадьевым записали «Отчалившую Русь» и решили показать эту запись Свиридову. Вот как Дмитрий рассказывал об этом в программе Сати Спиваковой «Нескучная классика». «Мы пригласили Георгия Васильевича послушать запись «Отчалившей Руси». Он пришел, с палочкой, я его посадил в кресло и поставил пластинку. Как только начались первые звуки, он откинулся в кресле и… заснул, причем глубоко, с посапыванием… Мы не шевелились, думали, ну, устал старик… С последними звуками этой записи он открыл глаза и все по полочкам, от первого до последнего номера разобрал!».

Но это скорее курьезный случай, а вообще, по признанию, Хворостовского, Свиридов относился к нему по-отечески, во всяком случае, он никогда не испытал на себе той строгости и авторитарности, о которой говорили многие работавшие с  композитором вокалисты.

В течение следующих двух лет Хворостовский и Аркадьев объехали с «Отчалившей Русью» много стран, с успехом исполняли  ее в Австрии, Германии, Англии, Канаде, Франции, Америке… 

Вот что писала газета «The Dallas Morning News»: «Дмитрий Хворостовский приехал в Северный Техас и привёз с собой роскошный, подлинно русский подарок… – один из величайших вокальных циклов XX века… Публика устроила долгую овацию отчасти в русском стиле; сам Вэн Клайберн задавал ритм аплодисментам».

«Отчалившая Русь» для меня, – говорил Хворостовский, – некий символ моей Родины, моей отчаянной, отчалившей, уходящей из поля моей любви, из поля моего понимания, но – моей Родины, которую я люблю и понимаю по-своему»[29]. 

Вскоре Свиридов передал своим молодым друзьям  новый вокально-поэтический цикл – «Петербург» на стихи Александра Блока – с посвящением Дмитрию Хворостовскому.  Над этим циклом они работали несколько месяцев и тут уже не таились от автора, напротив, постоянно созванивались, обсуждали нюансы исполнения. Изначально в нем тоже было двенадцать песен, но в результате остановились на девяти. Начинается цикл безмятежно-мажорным «Флюгером».

Тихо. И будет всё тише.

Флаг бесполезный опущен.

Только флюгарка на крыше

Сладко поет о грядущем…

А завершается  мистически-минорной «Богоматерью в городе».

..Я хочу внезапно выйти

И воскликнуть: "Богоматерь!

Для чего в мой черный город

Ты Младенца привела?"

Как и в есенинском цикле, здесь большая нагрузка на вокалиста, большое напряжение, ведь все девять песен цикла надлежит исполнять подряд, без пауз на аплодисменты и поклоны, как сплошное музыкально-поэтическое повествование, а это почти час медленной музыки. Только Хворостовскому с его необъятным дыханием и голосовой выносливостью было такое под силу.

6 сентября 1995 года вокальная поэма «Петербург» впервые с огромным успехом исполнена в Большом зале Московской консерватории. А мировая премьера  состоялась в лондонском Вигмор-холле 23 мая 1996 года. На нее пригласили самого Свиридова и по завершении вывели его, бережно держа под руки, на сцену, и так стояли втроем, принимая овации зала. Как реагировал композитор на овации в Вигмор-холле?

«Он был им рад, – рассказывал впоследствии Аркадьев, – но, мне кажется, Георгий Васильевич прекрасно понимал преходящую цену признания. У него не было жажды славы. Это был великий мастер на закате дней. Думаю, ему было безразлично, кто аплодирует ему – куряне[30] или жители Лондона».

Это  была последняя поездка Свиридова за рубеж. А молодые исполнители и с «Петербургом» объехали весь мир.

Хворостовский считал Свиридова последним гениальным русским композитором ХХ века. Когда-то, учась в Красноярском институте искусств, Дмитрий исполнял один из его ранних романсов на стихи Пушкина –  «Роняет лес багряный свой убор…», написанный еще в 1935 году, когда композитору было всего 20 лет. Позже в репертуаре Хворостовского появились все шесть романсов пушкинского цикла, включая «Зимнюю дорогу», «Зимний вечер», «Подъезжая под Ижоры»… Но сам  Свиридов долго был для него все равно, что Пушкин, – далекий классик. Судьба подарила ему счастливую возможность не только познакомиться, поработать и даже подружиться с этим гениальным человеком, но и, по выражению Святослава Бэлзы, «доставить Георгию Васильевичу последнюю земную радость».

Летом 1997 года Свиридов записал в своем дневнике: «16 июля. Два дня у меня был Д.А. Хворостовский, проездом из Красноярска, где он давал сольный концерт: I отд. — 6 романсов П.И. Чайковского, а также 4 песни из цикла «Песни странствующего подмастерья» Г. Малера. Во II отд. «Петербург» — целиком. Исполнение в целом близкое к совершенству. Прекрасные два дня провел в дружеской, возвышенной обстановке. Д.А. очень возмужал за эти годы, умный природно, воспитанный человек, с громаднейшим дарованием. Дай Бог ему здоровья и всего хорошего. Подарок мне от судьбы на старости лет».

В  январе 1998 года Георгия Васильевича не стало.

Много лет спустя, уже зная о своей болезни, Хворостовский захотел вернуться к вокальной поэме Свиридова  и записать «Отчалившую Русь» с симфоническим оркестром (предыдущая запись была для голоса и фортепиано). Оркестровку сделал по его просьбе  композитор Евгений Стецюк. Летом 2016 года на американской фирме Delos Records она была записана с Санкт-Петербургским симфоническим оркестром под управлением Константина Орбеляна.  Этот альбом был номинирован на премию Грэмми 2018 года как «лучший классический сольный вокальный альбом». В Лос-Анджелес, где когда-то состоялась премьера «Отчалившей Руси», а теперь проходила церемония вручения Грэмми, приехали семья и друзья Хворостовского, все были уверены в победе. Но на этот раз победы не случилось. Возможно, вмешалась политика. Самого Дмитрия Хворостовского к тому времени уже не было на этом свете.

Глава 7. Красивая жизнь

Федор Иванович Шаляпин тоже не сразу решился уехать на Запад. Первый народный артист республики, назначенный в 1918 году  художественным руководителем Мариинского  театра, он работал в новой, советской России и периодически выезжал с гастролями за границу, но всякий раз возвращался. Тем не менее доверия к нему у советской власти не было.

В июне 1921 года А.В. Луначарский в записке своему заместителю Е.А. Литкенсу писал: «Рано или поздно, но он от нас удерёт. Это не подлежит для меня никакому сомнению. Разница между его заработком в России и за границей громадная. Допустим даже, что он не соблазнится в этот раз остаться в Америке. Это случится либо в следующую его поездку, либо просто он в один прекрасный день перейдёт финскую границу и – конец. У нас таким образом уехало из России видимо-невидимо актёров без всякого нашего разрешения. Легко может сделать это и Шаляпин»[31].

В 1921 году ему в последний раз разрешают выезд «на заработки» в Америку при условии, что 50% гонораров он будет отдавать советскому государству. Причем решение принимается на уровне ЦК партии.  В начале 1922 года Шаляпин на несколько месяцев возвращается на Родину, но, осмотревшись, вскоре уезжает окончательно – через Таллин – в Германию, оттуда – в Америку. И только в 1925 году, купив дом в Париже, вместе с семьей оседает во Франции. В советской России поднимается волна травли артиста. С осуждением выступают в газетах Михаил Кольцов и В. И. Немирович-Данченко, Маяковский печатает стихи:

Вернись теперь такой артист 

назад на русские рублики – 

я первый крикну: 

 - Обратно катись, 

 народный артист Республики!

Шаляпина лишают звания народного артиста и советского гражданства. Когда советский посол во Франции объявил об этом Федору Ивановичу, он, говорят, разрыдался…

На протяжении всего ХХ века из России на Запад уезжало много талантливых и знаменитых людей. Далеко не все они находили там свое счастье. К оставившим Родину по политическим ли мотивам, или ради денег и славы в России всегда относились по-разному, одни с осуждением, другие – с завистью. Зависть была продиктована обывательским представлением о том, что там все лучше, чем здесь, и наши бывшие сограждане, оказавшись за рубежом, сразу начинают жить «красивой жизнью». Может быть, как раз пример Шаляпина и породил в свое время такие представления. Настрадавшийся в юности от нищеты и голода, он действительно любил красивую жизнь, любил роскошь, обставлял свой дом в Париже старинной мебелью и антиквариатом, носил собольи шубы, обедал в дорогих ресторанах, любил принимать и угощать гостей…  Требуя за свои выступления огромные гонорары, усердно «сколачивал капитал», дабы обеспечить безбедное будущее своим многочисленным детям.

У Дмитрия Хворостовского к 1994 году накопилось немало причин для принятия решения об отъезде. На Западе у него было все больше работы. Семья в это время оставалась в Москве, где с каждым днем становилось все менее безопасно. Ему приходилось много летать по всему свету, вплоть до Японии и Австралии, часто – в Америку, и всякий раз это было связано с необходимостью оформлять визы и проходить таможню в качестве гражданина РФ со всеми вытекающими из этого, подчас унизительными формальностями. Последней каплей стало ограбление его квартиры в Москве, после чего он был вынужден поселить в ней одного из своих друзей для охраны и защиты жены и приемной дочери. Именно жена и сказала последнее слово в этом наболевшем вопросе, заявив, что не хочет больше оставаться в Москве одна, с ребенком.

Но почему Хворостовский выбрал именно Лондон? Там находился весь его менеджмент. Оттуда удобно было летать в Милан и Вену, Берлин и Париж, да и за океан, в Америку, где, начиная с 1995 года, он уже плотно работал с нью-йоркским театром Метрополитен опера. В самом Лондоне он много пел в Королевском театре Ковент-Гарден. Позже Хворостовский получит британское гражданство, сохранив при этом и российское, после чего отпадут проблемы с визами, на которые раньше приходилось тратить кучу времени и денег. Его связь с Лондоном, с Англией началась ведь еще с Кардиффа. «Вот если бы я тогда, в 1989-м, поехал не в Кардифф, а в Барселону, как мне хотелось, и там победил, – в шутку рассуждал как-то Дмитрий, – жизнь, возможно, сложилась бы совсем иначе, и я бы больше пел  и жил не в англо-саксонских странах, а в Италии и Испании…».

Между прочим, это было бы совсем неплохо для него, воспитанника русско-итальянской школы пения, школы бельканто, певшего в основном в итальянских операх и любимым композитором которого был Джузеппе Верди. Но сложилось так, как сложилось, и грех было жаловаться, лондонские продюсеры  поработали с ним в буквальном смысле на славу. А в Италии он пел – в миланском Ла Скала, на Арене де Верона, в венецианской опере Ла Фениче… И в Испании пел – в королевском театре Мадрида, в барселонской опере Лисео…  Через несколько лет уже не имело большого значения, где именно его дом и где «стоят его чемоданы», потому что домом его очень быстро стал весь мир. Отъезд тридцатидвухлетнего Хворостовского на Запад в России  восприняли как неизбежное. Никто его не осуждал, не шельмовал, не лишал званий и наград, напротив, на следующий год после его переезда в Лондон, в 1995-м, на родине ему присвоили звание народного артиста Российской Федерации.  И главное, он в любой момент мог приехать в Россию и не только в столицах, но и в любом городе страны дать сольный концерт, что он периодически и делал. Другие времена!

Он купил дом в лондонском районе Ислингтон и поселился в нем с семьей. Женился Хворостовский еще в Красноярске, сразу после Кардиффа. Избранницей его стала артистка кордебалета Красноярского театра, где они вместе работали, Светлана Иванова (Рогова). Она была почти на четыре года старше Дмитрия. К моменту их женитьбы уже побывала замужем за артистом того же театра Анатолием Ивановым, была разведена и растила шестилетнюю дочь Машу, которую Хворостовский сразу же удочерил. Видимо, к Светлане у него было сильное чувство, потому что он смог противостоять своим родным, друзьям и коллегам, которые дружно отговаривали его от женитьбы, считая, что Светлана – не пара Дмитрию. «Мальчик-наоборот», он и в этой ситуации сделал все по-своему. Победил в Кардиффе, вернулся и женился. И сразу после свадьбы улетел на гастроли в Нидерланды. Жизнь его проходила теперь в самолетах, гостиницах и на сценах чужих театров и концертных залов. Он летал по миру, иногда брал жену с собой, чаще она ждала его дома – сначала в Красноярске, потом – в Москве. Нормальной семейной жизни с таким графиком не получалось.

Переезд в Лондон мало что в этом смысле изменил, он и там бывал наскоками, в коротких перерывах между театральной постановкой в одном месте и концертом в другом. Светлана могла бы стать его менеджером или просто помощницей и сопровождать его повсюду, но, во-первых, она не знала языков, во-вторых, дочке Маше надо было учиться в школе. А через два года после переезда в Лондон, в 1996 году, у них родились общие дети, двойняшки – мальчик Данила и девочка Александра, названная так в честь двух дедушек-тезок. Дети были долгожданными, Дмитрий их обожал, но даже их появление не сделало этот брак счастливым. И дело не только в кочевом образе жизни Дмитрия, были, увы, и другие причины. Копаться в них, повторять все то, что желтая и не желтая пресса писала о Дмитрии и Светлане, когда они разводились, мы здесь не будем. Хотя бы  потому,  что их обоих уже нет на свете. Просто констатируем: первый брак Дмитрия Хворостовского не был удачным и принес ему немало душевных и физических страданий.

В 1999-м, последнем году уходящего века, случилось то, что рано или поздно должно было случиться. Дмитрий встретил и полюбил другую женщину – полу-француженку, полу-итальянку, и эта женщина сумела сделать его по-настоящему счастливым. Но это уже совсем другая история, и рассказ о ней впереди.

В личной жизни Хворостовского прослеживается немало общего с Шаляпиным. У Федора Ивановича тоже было два брака. (Как и у Собинова, Козловского, Паваротти, Доминго, Каррераса...  Георг Отс был женат трижды, Сергей Лемешев – пять раз. О том, почему люди искусства практически никогда не ограничиваются одним браком  можно написать отдельное исследование).

У  Шаляпина, как и у Хворостовского, первая жена была балерина, и в этом браке у него тоже родилась двойня – мальчик и девочка.  Удивительно, что и у Паваротти во втором браке родились двойняшки, но мальчик умер, а девочка стала четвертой дочерью певца.

Всего от двух браков у Шаляпина было девять детей. У Хворостовского – пятеро – четверо родных и приемная. У Шаляпина первая жена была итальянка, у Хворостовского – вторая. Тот и другой обрели настоящее счастье именно во втором браке. Но главное, что их роднит, – огромное чувство ответственности за свои большие семьи, в которых они были единственными кормильцами. Оба работали на износ. У обоих была бешеная популярность за рубежом. Оба оказали большое влияние на мировое оперное искусство. Шаляпин – тем, что не только великолепно пел, но так же великолепно играл, был выдающимся драматическим  артистом. В свою очередь, Хворостовский изменил привычное представление о самом образе оперного певца. Красавец атлетического сложения (Федор Иванович рисовал себе мускулы на руках, когда это нужно было для роли,  у Дмитрия они были свои – результат регулярных занятий спортом), он меньше всего походил на оперных певцов, обычно рыхлых, полноватых, малоподвижных на сцене. Хворостовский мог петь и одновременно фехтовать или биться на шпагах, бегать, прыгать и танцевать на сцене. В таких операх, как  «Война и мир»,  «Демон» он вообще пел, лежа на спине, чего даже Шаляпин, наверное, не смог бы.

Оба обладали сильным, независимым характером, необыкновенной работоспособностью, прямо-таки двужильностью. Одному журналисту Дмитрий сказал: «Знаете такую русскую поговорку: бери больше, кидай дальше, пока летит, отдыхай; так вот я, пока «летит», учу новую партию». В году он позволял себе только двухнедельный отпуск и в это время, как правило, начинал готовить очередную роль. За всю свою жизнь и карьеру он, получается, ни разу как следует, как положено, не отдохнул… Он вообще не любил, не признавал праздности, роскоши, никогда не стремился к пресловутой «красивой жизни», и тем сильно отличался от Федора Ивановича Шаляпина.

Дмитрий вырос в скромной семье советского инженера; той нищеты, которую испытал в своем детстве и юности Шаляпин, он, конечно, не повидал, но и к богатству не был приучен. Вспоминал, что лучшим подарком для него на Новый год были… апельсины, что из техники в квартире у них был только проигрыватель «Аккорд», что дед Степан заставлял их с двоюродным братом Лешей каждую весну сажать на огороде свою картошку…  И вот он, сибирский мальчик из обычной советской семьи, – на Западе, знаменит, прославлен, все уверены, что и богат. Стоило ему ненадолго появиться в Москве, как журналисты набрасывались с вопросами о гонорарах, о том, сколько ему платят там за участие в оперной постановке, сколько – за концерт. За концерты платили больше, чем за участие в операх, но Хворостовский финансовые вопросы с журналистами никогда не обсуждал.  Однажды только на прямой вопрос: «Вы миллионер?» ответил: «Ну разве что рублевый. Много трачу». Его провоцировали на откровения о «красивой жизни», а он только головой качал: какая красивая жизнь, если он дома бывает в общей сложности не больше трех недель в году, если города и страны видит из окон отелей, если принципиально не посещает  светских тусовок, не общается и даже не знаком с живущими в Лондоне  российскими бизнесменами.

Когда Хворостовский, оставив дом в Ислингтоне первой семье, жил уже с Флоранс и их только что родившимся сыном, тележурналист Ирина Зайцева приезжала в Лондон, чтобы посмотреть, как живет знаменитый певец, и рассказать об этом охочим до чужой личной жизни зрителям[32]. Что же она там увидела? Престижный район Лондона – Кенсингтон, а квартира – самая обычная. Снимали везде – и в кухне, и в гостиной, и во дворике, но никакой роскоши не обнаружили. Все довольно скромно. Значит, правду говорил Дмитрий, когда, отвечая на очередной вопрос журналиста о «красивой жизни», заметил: «Не думаю, что моя жизнь в этом смысле сильно отличается от вашей. В роскоши я никогда не жил».  Позже, в ожидании второго ребенка, Хворостовские перебрались в более просторный таунхаус в другом респектабельном районе – Хаммерсмит.  Типичный лондонский дом, где один подъезд – это одна многоуровневая квартира, а один этаж – это одна, от силы две комнаты.  У Хворостовских в цоколе был музыкальный салон с выходом в садик, на первом этаже – гостиная с кухней,   на втором – две детские, на верхнем этаже  – спальня.  Дмитрий приобрел эту квартиру в кредит, ремонтом занималась Флоранс. «Во время ремонта выяснилось, что потолок над спальней – фальшивый.  Мы его разобрали, сделали  книжные антресоли и прорубили в крыше большое окно, через которое ночью так романтично светят звезды…».[33] В доме было много русских книг и записей русской музыки, а во дворике росла посаженная Дмитрием береза. В его присутствии все в доме, включая детей, говорили по-русски. Здесь отмечали Новый год с елкой и подарками, что в Европе вообще-то не принято (как известно, там празднуют Christmas – Рождество). По утрам он сам ходил в соседний магазин за свежими булочками к завтраку. Сам мог приготовить обед, сделать любую работу по дому и во дворе.

Хворостовский никогда не отрицал своей материальной заинтересованности, стремления заработать, ведь он один кормил большую семью, даже две семьи, еще и родителям помогал, и друзьям, и на благотворительность жертвовал…  Уже будучи смертельно больным, проходя дорогостоящее лечение в американской и английской клиниках, продолжал устраивать благотворительные концерты в помощь тяжело больным детям.

«Я много трачу». Да, тратил он много, но не на роскошь, не на гульбу, тем более, что с конца 90-х уже не брал в рот спиртного (а по молодости грех такой за ним водился).  Когда его не стало, друзья – Владимир Спиваков, Игорь Крутой – подтвердили: Хворостовский не был богатым человеком, по крайней мере, в том понимании, которое бытует у нас в России, когда речь идет о соотечественниках, проживающих на Западе.

И все-таки красивая жизнь  у него была! Она протекала  на сцене, в роскоши оперных декораций и костюмов, в пиршестве беспрерывного музицирования с самыми выдающимися композиторами, дирижерами, певцами нашего времени. Его богатством был его уникальный голос. А главным удовольствием  жизни – музыка.

Глава 8. От Онегина до Риголетто

Пора обратиться к опере.

За свою певческую карьеру Дмитрий Хворостовский спел около тридцати оперных партий, практически все – на Западе. В России, в Москве его могли видеть и слышать – и то с большим перерывом во времени – лишь в трех оперных спектаклях:  «Евгений Онегин» в театре Станиславского (1990 г.), «Риголетто»  в постановке Новой оперы (2000 г.) и «Демон» в постановке Геликон-оперы (2015 г.). Однако в своих сольных концертах он всегда исполнял  арии из опер, причем не только тех, в которых он играл на театральной сцене. Например, он не пел в «Кармен», но ария Тореадора была одной из самых популярных в его концертном репертуаре. Так что русский зритель, лишенный возможности видеть его в спектаклях, все-таки мог составить представление об оперном искусстве любимого артиста.

На Западе Хворостовского считали лучшим Онегиным и лучшим Риголетто. Могут ли быть более далекие друг от друга, непохожие ни вокально, ни характерно, ни внешне роли, чем красавец-аристократ из русского XIX века и уродливый карлик времен французско-итальянского Средневековья? При этом сам Хворостовский больше любил и выше ставил, конечно, роль Риголетто. К Онегину у него было сложное отношение.

Впервые он спел эту партию на сцене Красноярского  оперного театра в 1985 году, в возрасте  23 года, когда  был молод и полон сил. Последний раз – в 2015-м, в Королевском театре Ковент-Гарден, когда ему было уже за 50, и он лечился от  тяжелой болезни.

Вот что вспоминает солистка Красноярского театра оперы и балета Лариса Марзоева. «В театре у него было столько энергии, желания работать! Даже те фрагменты из спектаклей, которые его не касались, Хворостовский внимательно изучал на репетициях. Опера «Евгений Онегин» стала премьерным спектаклем и для меня, и для Димы. Я впервые пела Татьяну, Дима — Онегина. Мы репетировали сцену письма, это большущий отрезок спектакля. Он сидел, внимая каждому слову режиссера. Во время репетиции я увидела, что у Димы слезы. После окончания спрашиваю: «Ты что, плачешь?!». Он отвечает: «Слушай, невероятно, как, оказывается, можно спеть эту сцену!». Так велик был его интерес к профессии».

Понятно, что в советском театре «Евгения Онегина» ставили в традициях, заложенных еще Станиславским, первым постановщиком великой оперы Чайковского. Оказавшись на Западе, Дмитрий почти сразу же столкнулся с иной трактовкой русских опер вообще и «Евгения Онегина», в частности.

Вот что он говорил об этом в беседе с Андреем Максимовым на  программе «Ночной полет».

«- Когда началась ваша карьера, вы стали выступать в западных театрах, как вы себя там ощущали?

- Не в своей тарелке.

- Это что значит?

- Во-первых, я плохо понимал то, что вообще происходит вокруг меня. Я плохо понимал текст, который я пою. Я плохо понимал режиссеров, которые мне казались негодяями и сволочами.

- Почему?

- Потому что они предлагали делать что-то такое, чему я не был научен и к чему я не привык…».

Языки  он быстро освоил, в дальнейшем с этим не было проблем. Пел на итальянском, французском, немецком, свободно говорил на английском и итальянском. Но то, как русскую классику интерпретировали западные режиссеры, приводило его в ужас, и всякий раз он буквально грудью вставал на ее защиту, спорил и ругался с режиссерами, пытаясь объяснить им истинное содержание произведения, которого они не понимали и не хотели понимать. На Западе давно сложился набор штампов относительно русского колорита – медвежьи шкуры, снег, шубы, водка… Стараясь завлечь в оперный театр новую публику, режиссеры не только одевали исполнителей классических ролей в современные костюмы, но и раздевали их на сцене, придумывали такие «трюки», от которых у человека, знающего не понаслышке нашу классику, волосы вставали дыбом. 

В 1992 году в парижском театре Шатле немецкий режиссер Адольф Дрезен ставил «Евгения Онегина» именно так – ничего не зная и не понимая ни про Пушкина, ни про Чайковского, ни про Россию. Он нарядил женщин в шляпы с сетками от пчел, а «красны девицы»  должны были, по его задумке, собирать ягоды, чуть ли не влезая  на березы. В спектакле была занята целая группа русских артистов во главе с самой Ириной Архиповой, которая пела няню Филипьевну. «Я просто заболела! – рассказывала она. – Точно так же страдал приглашенный на эту постановку Санкт-Петербургский хор. Они просто онемели, они петь не могли. Когда, по замыслу режиссера, я надела эту шляпку с сеткой от пчел и вышла на сцену, дирижер Семен Бычков просто упал на пульт и зашелся от смеха. Нет, вы даже не представляете, как мы, русские артисты, бились с этими немецкими постановщиками. Особенно Дима Хворостовский. Честно говоря, я боялась, что он просто откажется от спектакля».[34]

Это был его первый Онегин за рубежом, и он действительно порывался уехать из Парижа, чтобы не участвовать в таком безобразии.  Но потом все они решили бороться. «Русские встали барьером против этой постановки, – рассказывал Дмитрий, – часами беседовали с режиссером, и кое-что нам все-таки удалось изменить».

После Шатле Хворостовский пел Онегина в Королевском театре Ковент-Гарден (1993 г.) и в театре Колон в Буэнос-Айресе (1997 г.), где Татьяной была канадская сопрано Адрианна Печонка – певица, внешне несколько крупноватая для этой роли и потому мало подходившая  в партнерши Дмитрию.

Потом он несколько лет вообще не брался за эту роль. В начале двухтысячных его пригласили петь Онегина в постановке Мюнхенского оперного театра, где правил бал польский режиссер Кшиштоф Варликовский. Это был уже готовый спектакль, в который Дмитрий должен был  войти как приглашенный солист. Наученный горьким опытом, он предусмотрительно оговорил условие, что ему заранее покажут DVD-запись этого спектакля, посмотрев которую он с возмущением отказался от контракта, сказал: «Если я буду участвовать в этой постановке, я вас вызову в суд!».  Дело в том, что в интерпретации польского режиссера Онегин с Ленским предстали людьми… нетрадиционной сексуальной ориентации.

- Онегин» для нас, русских, это что-то святое, – с горечью говорил Хворостовский, – это наша традиция, абсолютно неприкосновенная часть культуры. И нас оскорбляет, когда мы видим подобное отношение.

Он рассказывал о постановке оперы П.И. Чайковского «Мазепа» в Амстердаме, в которой сам не участвовал, но смотрел ее как зритель, из зала. Возмущенный сценой с казаками, напоминавшей «педерастическую оргию», во время которой они литрами пили водку и мочились во всех углах, Дмитрий в антракте пошел за кулисы с желанием «набить морду» директору театра. Директор был молодой, бить его Дмитрий, конечно, не стал, но сильно на него накричал.

Впрочем, подобные вещи случались не только с русскими операми.

«Вот постановка в Зальцбурге, "Дон Жуан", была у меня… Очень такая авангардная, модерновая постановка. Я выкатывался на инвалидной коляске с джойстиком таким, с моторчиком, и всю сцену до рукопожатия с Командором я пел на кресле, разъезжая по этой огромнейшей сцене в Зальцбурге, в большом зале оперном… Очень смешная постановка»[35].

Дон Жуан сыграл совершенно особую роль в судьбе Хворостовского. Может быть, поэтому он так спокойно, с юмором рассказывал о зальцбургской постановке, что незадолго до нее, но тоже на «Дон Жуане», произошло его знакомство с Флоранс, которой суждено было стать его второй женой, его музой.

А что касается режиссерских фокусов, то постепенно он к ним привык и стал относиться философски. Так же, как и к общению с западными журналистами, которое считал необходимой и неизбежной частью своей работы, профессии. А в первые годы на Западе нутро его еще противилось этому общению.

«Телевидение, особенно американское, как проказа, как болезнь, которая заполоняет все. Я сам, конечно, смотрю телевизор, участвую в передачах, даю много телевизионных интервью. Но постоянно чувствую, что вынужден отвечать на их попсовые вопросы, лавировать на грани популярности и серьезности, играть, чтобы меня лучше поняли. Иной раз после интервью я бываю буквально на грани самоубийства от тупости и непонимания, от абсолютной заштампованности мышления этих ребят из масс-медиа. О чем, о чем с ними можно говорить?!  Они же совершенно одинаково рассуждают об искусстве и –  о плавках, носках и бюстгалтерах…»[36]

Справедливости ради надо сказать, что и на родине ему приходилось сталкиваться с невежеством и отвечать на бестактные, а то и дурацкие вопросы журналистов. При этом Хворостовский проявлял большое терпение, глупые вопросы сводил к шутке, но мог и резко ответить, поставить вопрошающего на место. Когда на одной из пресс-конференций какая-то журналистка сказала, что, пожив на Западе, он теперь не очень похож на русского, Дмитрий резко ответил: «А по-вашему, быть похожим на русского это нос рукавом вытирать, что ли?».  На самом деле все беседы Хворостовского с журналистами – это образец, во-первых, прекрасной русской речи, а во-вторых, умных и глубоких суждений о жизни и  искусстве.  Их вообще следовало бы издать отдельной книжкой и изучать в учебных заведениях, готовящих вокалистов.

В 2006 году Хворостовский вновь поет Онегина в лондонском театре Ковент-Гарден, на этот раз в замысловато-фантазийной постановке Стивена Пилмотта и с белокурой Амандой Рукрофт в роли Татьяны.

И  наконец в 2007 году «Евгения Онегина» ставит в театре Метрополитен опера канадский  режиссер Роберт Карсен. Музыкальным руководителем и дирижером спектакля был наш Валерий Гергиев.  Это тот спектакль, где вся сцена засыпана желтыми и багряными осенними листьями. Американский «Онегин» с темнокожими «русскими крестьянками» выдержал тридцать спектаклей, кроме того, было несколько онлайн-трансляций  в кинотеатрах по всему миру. Татьяну пела американская сопрано Рене Флеминг, Ленского – мексиканский тенор Рамон Варгас, Ольгу и Гремина – наши Елена Заремба и Сергей Алексашкин. И хотя известные штампы в стиле «а ля русс» присутствовали и там, Хворостовский отзывался об этом спектакле с удовлетворением, что вообще делал крайне редко. «Это прекрасная постановка,  – говорил он в интервью порталу Belcanto.ru – Причем опера была поставлена режиссером не русским, но как тонко, с каким глубоким пониманием! В то же время мы все имели необычайную свободу, ничто над нами не довлело, она была воздушной, прозрачной, просторной, какой-то космической. И к тому же, там была осень – любимая пора Пушкина и Чайковского…».

Хворостовский очень красив и аристократичен  в этом спектакле (впрочем, как и во всех предыдущих). И там есть сцена, в которую он сам внес одну совершенно непредвиденную, но очень милую деталь. В сцене бала у Лариных он, сидя за столиком и не скрывая удовольствия, ест маленькой ложечкой из маленькой вазочки то ли варенье, то ли… В общем, это была козья сгущенка, которой его  угостил на репетиции Рамон Варгас. Дмитрию она  так понравилась, что он попросил рабочих сцены ставить на столик эту сгущенку (по-мексикански она называется кахето) на каждом спектакле, и успевал съедать ее до того, как Ленский бросит ему вызов. Об этом эпизоде Хворостовский, смеясь, рассказывал Святославу Бэлзе в беседе, предварявшей показ оперы «Евгений Онегин» на российском телеканале Культура.

В разных постановках Хворостовский был разным Онегиным, он взрослел, менялось его отношение к своему герою. В 1994 году он признавался журналисту А. Караулову, что не любит Онегина, считает его плохим человеком, эгоистом. Позже, во времена нью-йоркской постановки, рассказывал тележурналистке Нике Стрижак: «Американцы задают мне вопрос: кто он, Онегин, плохой или хороший человек? И трудно ответить. Я думаю, он все-таки хороший человек».

И действительно, в его исполнении Онегин был хороший человек, потому что в нем не было той холодности, которую обычно демонстрируют играющие эту роль актеры. Сказывалось обаяние личности самого Хворостовского. Он и многих других оперных персонажей играл не так, как заведено было играть в классических операх, всегда привносил в них что-то свое, личностное. Кого бы он ни пел, центральным становился именно его персонаж, будь он по классике второстепенным. Как случилось в моцартовской «Свадьбе Фигаро», в которой Хворостовский пел не Фигаро, а графа Альмавиву.

К концу жизни Дмитрий дождался наконец русской Татьяны – Анны Нетребко. В 2013 году они пели вместе в спектакле, поставленном в Вене немецким режиссером  Фальком Рихтером. Постановка Дмитрию не нравилась, сам он уже давно перерос эту роль и согласился участвовать только, чтобы поддержать дебют Анны, говорил  с гордостью: «Я – ее первый Онегин». Но лучше, органичнее, чем тандем двух русских звезд в самой известной и любимой русской опере, нельзя и придумать. Когда Анну  спросили на пресс-конференции,  каково ей было работать с Хворостовским-Онегиным, она призналась: «Я его обожаю! Такое счастье с ним петь! Я на репетиции так старалась – и головку-то склонила, и книжечку-то держала… А он мне говорит, на сцене прямо: «Нетребко! Сколько ни старайся – все мимо кассы! Потому что у тебя черти в глазах пляшут!».

Как и Дмитрий, Анна наделена хорошим чувством юмора, им было комфортно и весело  репетировать и выступать вместе. Они просто не совпали по времени: когда Дмитрий уже пел Онегина на Западе, Анна была еще молода и неопытна; когда она доросла до партии Татьяны, Дмитрий перестал петь эту партию, говорил: «Я уже не чувствую себя Онегиным».  

«И все же этот спектакль был бенефисом двух мегазвезд – Анны Нетребко и Дмитрия Хворостовского. Казалось, этому красивому, обладающему феноменальной энергетикой дуэту и играть ничего не надо: их страсть вулканической лавой выплескивалась на сцену, а восхитительное, безупречно магическое пение завораживало. После каждой их сцены действие прерывалось овацией, и латвийский дирижер Андрис Нельсонс (если честно, не замеченный в особо тонком понимании Чайковского) покорно ждал возможности продолжить спектакль. В финале публика вовсе устроила какое-то мифологическое безумство. Создалось впечатление, что певцы будут выходить на поклоны до утра. Откровенно говоря, думалось, что подобный экстатический восторг зала – это уже преданье старины глубокой, красивые легенды из мемуаров звезд минувших лет. Но нет, оказывается на подобную благодарность публика способна и сегодня, если событие того достойно»[37].

И был еще один, совсем уж последний для Хворостовского Онегин – в 2015 году, в Ковент-Гардене, в возрожденном спектакле Каспера Хольстена, с австралийской сопрано Николь Кар в роли Татьяны, снова далекий в своем сценическом решении от оригинала русской оперы…

Хворостовского иногда называли «чемпионом по отказам». Он действительно отказывался от каких-то предложений и не только потому, что их было слишком много и принять все было просто нереально. С самого начала своей мировой карьеры он довольно осторожно и рационально подходил к выбору репертуара и, если чувствовал, что не готов к какой-то роли, то и не брался за нее, не  форсировал события, ждал, когда его голос «подрастет», «заматереет».

Важную роль сыграло и то обстоятельство, что в пору его первого триумфа, после победы в Кардиффе, после первых концертов и первых оперных партий, спетых в Европе и Америке, когда ему казалось, что он уже «держит Бога за бороду»,  он неожиданно получил довольно болезненный «щелчок по носу».  В сезоне 1992/93 года он впервые появился в опере Беллини «Пуритане» на сцене лондонского театра Ковент-Гарден. Музыкальные обозреватели нескольких газет раскритиковали дебютанта. Дмитрий, тогда еще плохо знавший английский язык, прочитал со словарем эти критические рецензии и «сначала разозлился, потом пришел в полное отчаяние, потом начал все переосмысливать». В конечном счете, критика оказалась полезной для молодого певца, заставила его с еще большим усердием работать над собой и навсегда отучила успокаиваться на достигнутом.

«Я благодарю Бога за эти первые неуспехи. Они отрезвили меня один раз на всю жизнь. Они вышибли из меня самоуверенность…» – это не Хворостовский говорит, это пишет Шаляпин, переживший в начале своей карьеры то же самое. (В его случае речь шла о неудавшихся партиях Руслана в опере М. Глинки «Руслан и Людмила» и Робинзона в опере «Тайный брак» Д. Чимарозы).

Только в 1995 году, через пять лет после своего дебюта на Западе, Хворостовский смог сказать про себя: «Теперь настало время, когда и я сам, и мой голос готовы для самого сложного оперного репертуара, больше мне не надо себя сдерживать».

Любимым и самым главным композитором Хворостовского был Джузеппе Верди. «Благодаря Верди, я вырос, это всегда была моя идея, задача, мечта – петь Верди на сцене. Благодаря этому я стал петь по-настоящему. Особенно эта роль – Риголетто… С девятнадцати лет я безумно хотел ее исполнить. Очень долго ждал и, когда впервые стал эту роль петь, я с трудом выдерживал физически и вокально. Просто не рекомендуют молодым певцам петь эту роль, она одна из труднейших во всем баритоновом репертуаре. И благодаря Верди, благодаря Риголетто, я рос постепенно, и рос не только как вокалист, но рос в собственных глазах».[38]

Трудность была еще и в том, что передвигаться по сцене и петь безобразного шута приходилось, согнувшись, хромая и таская на спине горб. Но надо же знать Хворостовского: чем труднее и невыполнимее была задача, тем с большим азартом он за нее брался. Его первый западный продюсер Анна Барри, работавшая вместе с Марком Хилдрю, говорила о Дмитрии: «Он больше, чем звезда. Звезды не обременяют себя большими трудностями, боятся их, а он, столкнувшись с проблемой, идет ей навстречу и каждый раз становится только сильнее». Сибирский характер!

Впервые он решается петь Риголетто в Москве, у Колобова, в совместном спектакле Новой оперы и Савонлиннского оперного фестиваля (Финляндия). Накануне спектакля рассказывал о своей работе с гениальным дирижером: «Сказать, что я отношусь к Колобову с любовью, – почти ничего не сказать. Причина, по которой я в Москве, почему я вообще решился на этот проект, — в Колобове. Сначала я собирался спеть в Новой опере что-то из своего репертуара. Но Колобов не хотел ни «Дон Жуана», ни «Севильского», ни «Свадьбу Фигаро», а настаивал на «Риголетто». В результате я освободил весь декабрь, а последний год занимался партией. С другой стороны, работать с Колобовым страшно. Он – самый бескомпромиссный человек в музыке, которого я знаю… Поработав с ним сейчас, могу сказать, что, пожалуй, ни с кем из всех дирижеров мира так не работал…  Я считаю, что классическая музыка и мировая культура теряют от того, что Колобов не выходит за стены своего театра». [39]

Было это в декабре 2000 года, Хворостовскому только что исполнилось 38 лет, он  жил в Лондоне и лишь изредка приезжал в Москву. Наверняка они могли сделать вместе что-то еще, но через три года Евгения Владимировича не стало…

Сам Хворостовский не слишком высоко оценивал свой дебют в роли Риголетто, говорил о нем так: «Неудачи не произошло, но и особой удачи не случилось – нормальная работа, первый блин».

То, что Хворостовский называл «нормальной работой», для других было работой на пределе сил. Его коллега, солист Новой оперы Александр Богданов рассказывал, как они репетировали этот спектакль. «Мы уже все в мыле, а он работает и работает. Приходится и нам дальше работать. Ну как же, стыдно! Он может, а я не могу. Причем все репетиции он работал в полный голос. По всем этим лестницам бегаешь – задыхаешься, многие сходили с дистанции, а Дима – все время в форме».

Здесь речь скорее о физической форме, натренированности, мощности организма Хворостовского. Но главное, конечно, – в  его привычке много и напряженно работать. Он смолоду был большой труженик, даже трудоголик, когда дело касалось музыки. В не меньшей степени это проявлялось в том, какие сложные произведения брал он в свой репертуар, как долго, кропотливо и тщательно их готовил.

В октябре 2001 года он уже пел Риголетто в причудливой, по мнению  американского журнала "Opera News", постановке Франка Корсаро для Хьюстон Гранд-опера, «где шут представлен иступлённым, невероятно сексуальным "итальянским Распутиным"».

Отвечая на вопрос журнала о том, как выглядит Риголетто в сравнении с другими вердиевскими ролями, Хворостовский подтвердил, что это самая трудная партия. «Она длиннее, тяжелее, драматичнее… Я думаю, после того, как я спел Риголетто несколько раз, я мог бы спеть всё, что угодно… 

 Но что мне нравится в Риголетто больше всего, кроме музыки, которая прекрасна, – это та грандиозная возможность для актёрской игры, которую предоставляет эта роль. В этой партии вы должны быть актёром. Но, как я слышал от старого поколения баритонов, даже если вы никудышный певец и негодный актёр, Риголетто всё равно может помочь вам – так мудро это написано. В нём столько всего заложено, что  не знаю, доберусь ли я до всего. Поэтому  всегда стараюсь немножко импровизировать во время спектаклей, и Франк Корсаро очень меня поддерживает; он ненавидит, когда постановка сделана жёстко, "дубово" и повторяется на сто процентов из спектакля в спектакль. Ему нравится, когда я импровизирую, и я делаю это. Я меняю множество вещей во время спектакля, но сохраняю базисные идеи, что мы выработали во время репетиций. Это настолько интересно, что захватывает меня на каждом спектакле. Вы встретили меня просто на пике моего энтузиазма и в высшей точке моей карьеры».

Но там, в Хьюстоне, незадолго до премьеры,  едва не случилась трагедия. Дмитрий неожиданно почувствовал себя очень плохо, ночью позвонил в Красноярск, маме и описал симптомы. Это было время развода с первой женой, судов и тяжелых переживаний, на всем этом он заработал себе язву желудка. По описанным Дмитрием симптомам мама-врач поняла, что  у сына открылось внутренне кровотечение и закричала в трубку: «Немедленно! К хирургу!». Флоранс тут же села за руль и отвезла его в больницу. Они успели. «Иначе, – рассказывал Дмитрий журналистам, – я бы сейчас перед вами не сидел…». Едва восстановившись после операции, он вышел на сцену в тяжелейшей роли и в неудобнейшем костюме Риголетто, и пел, как всегда, – мощно и вдохновенно. 

Чтобы прекрасно петь, ему надо было страдать…

После московского и хьюстонского Риголетто Хворостовский пел эту партию в спектаклях Ковент-Гардена, Венской оперы, Метрополитен опера и в конце концов был признан музыкальными критиками и публикой лучшим Риголетто современной мировой  оперы.

«Петь необходимо с какой-то долей холодного расчета, потому что пение с полной отдачей может тебя просто измотать — и морально, и физически. Не исключены просто физические повреждения голосовых связок. Я спел три или четыре постановки этой оперы и не могу сказать, что делаю это легко: я всегда должен быть настороже, не отпускать свои эмоции — это, повторяю, может закончиться плачевно. Я, если угодно, даже побаиваюсь этой оперы»[40]. 

Побаивался, а в  своих сольных концертах, где бы они ни проходили, он часто исполнял арию Риголетто «Куртизаны, исчадье порока…» – как апофеоз, как вершину своего певческого, артистического мастерства.

В мае 2017 года  смертельно больной Хворостовский неожиданно для публики появился в Нью-Йорке, на Гала-концерте, посвященном 50-летию Метрополитен опера. Он медленно шел к середине сцены, и видно было, как трудно ему сохранять равновесие (из-за опухоли мозга у него был потерян баланс). Зал разразился восторженными аплодисментами, и, казалось, ему достаточно было просто постоять и поклониться публике, в крайнем случае, спеть что-нибудь легкое. Но он, переждав аплодисменты, наклонил голову, «боднул» воздух, как бы входя в образ, и, хотя в голосе его уже не было прежней силы, запел труднейшую арию Риголетто…  Даже на краю смерти он из всех возможных вариантов выбирал самый трудный. И в этом был весь Хворостовский.

К сожалению, сейчас невозможно найти полную и качественную видеозапись этой оперы. Но есть альбом, записанный на фирме Делос в 2016 году, где в сопровождении Каунасского симфонического оркестра под управлением Константина Орбеляна Дмитрий Хворостовский поет Риголетто. Все-таки он хотел, чтобы это осталось. Альбом  вышел в 2017 году, в день  смерти Хворостовского…

О том, как воспринимали его оперные роли на Западе, а также о его отношениях с  режиссерами и дирижерами,  можно судить по обстоятельной статье Дэвида Мермелштайна в "The Wall Street Journal" (США), опубликованной в сентябре 2009 года, которая приводится ниже с сокращениями. 

«Дмитрий Хворостовский, седовласый сибирский баритон, чью сексапильность способен затмить лишь его терпкий, как вино, голос, не способен усидеть на месте. Месяц назад, давая интервью в перерыве между репетициями оперы Верди «Трубадур» в величественном здании оперного театра Сан-Франциско, Хворостовский рвался домой, к жене и двум маленьким детям.

Однако эта непоседливость, которая обуревает Хворостовского, когда он не работает, исчезает во время выступлений. И на сольных концертах, и в классических оперных постановках свет его индивидуальности настолько ослепителен, что не отвести глаз. На современной сцене есть и другие симпатичные баритоны – достаточно вспомнить американцев Натана Гунна, Рода Гилфри и Томаса Хэмпсона, однако ни один из них не обладает экзотическим шармом Хворостовского, не говоря о его бархатном голосе.

Сейчас Хворостовский поглощен ролью, которой он посвятил почти весь этот год: граф ди Луна, главный злодей в «Трубадуре», один из самых зловещих персонажей оперной сцены. В постановке Дэвида Маквикара, которая пойдет в Сан-Франциско с 11 сентября, ди Луна Хворостовского – воплощение холодного расчета, в отличие от традиционного карикатурного усатого злодея, который уже надоел критикам.

Певец, которому через месяц исполняется 47 лет, впервые спел эту партию в феврале в нью-йоркской Метрополитен опера, а затем – в апреле в лондонском оперном театре Ковент-Гарден. Однако Хворостовский говорит, что роль не успела ему надоесть. Одна из причин – возможность работать с Николя Луизотти, новым дирижером оперного театра Сан-Франциско.

…Хворостовский рано отошел от русского репертуара, несмотря на исполнение ведущей роли в «Евгении Онегине» Чайковского. Его имя редко появляется в культовых оперных записях, которые были сделаны в 1990-х годах под руководством Валерия Гергиева, хотя оба музыканта чрезвычайно высоко ценят друг друга.

…Несомненно Хворостовский блистал и в итальянском репертуаре. Кроме «Трубадура», он ассоциируется с главными ролями в «Травиате», «Риголетто», «Бале-маскараде» и «Симоне Бокканегра» Верди, а также собирается спеть не меньшие по масштабу партии в таких произведениях композитора, как «Эрнани», «Макбет» и «Отелло». Но удавалось не все, это охотно признает и сам певец. 

- Семь лет назад я исполнил Дона Джованни в Метрополитен, но эта партия не вошла в мой репертуар, – говорит он, имея в виду оперу Моцарта. – Там же я спел в «Любовном напитке» Доницетти, но довольно неудачно, поэтому больше я к нему не возвращался.

Хворостовский особенно жалеет о прерванных отношениях с дирижером Риккардо Мути, который вскоре должен возглавить Чикагский симфонический оркестр. «Сначала я ему нравился, но потом что-то произошло, и я оказался в немилости, – вспоминает Хворостовский. – Если бы я продолжал с ним работать, моя карьера сложилась бы совершенно иначе».

Вот ведь чем отличается работа «свободного художника»,  приглашенного солиста от работы в репертуарном театре. Мало того, что он странствует из страны в страну, из театра в театр, выходя всякий раз на другую сцену, в принципиально другой постановке, других костюмах и декорациях, даже если поет одну и ту же оперную партию, но тут и все люди вокруг другие – партнеры по сцене, режиссер, дирижер, оркестр…  Он и сам становится другим и играет по-другому. Достаточно сравнить две принципиально различные постановки оперы Верди «Бал-маскарад». В венской опере Хворостовский пел партию графа Анкарстрёма в версии, восстановленной по первоисточникам, то есть в пышных исторических декорациях и не менее пышных костюмах. А в постановке Метрополитен опера это был политический триллер в стиле нуар, где Анкарстрём предстает в роли секретаря-чиновника, в современном костюме-тройке и шляпе, что задает совершенно иную трактовку персонажа. Если в историческом варианте, исполняя арию обманутого Ренато, он глубоко страдает, то в варианте современном он скорее разъярен и агрессивен. Роль одна, а стилистика роли разная.

Репертуарный театр, конечно, имеет свои преимущества. Играя много раз, иногда много лет одну и ту же роль, артист совершенствует, оттачивает ее, но она, эта роль и надоедает ему, играется уже «на автомате». Это не для Хворостовского. После десяти спектаклей «Риголетто» в Мете, он говорит: «Ох, что-то я совсем зариголетился» и спешит уехать из Нью-Йорка, чтобы попеть где-то в другом месте русский концертный репертуар или начать репетировать какую-то новую партию.

Его с разных сторон подталкивали к противопоставлению оперы и камерного исполнительства, оперы и эстрады. Об этом говорил еще Михаил Аркадьев, сожалевший, как и Магомаев, о том, что Хворостовский не стал вторым Дитрихом Фишером, предпочел камерному искусству оперу. Собственно, именно это расширение репертуара вплоть до пения с эстрады народных, военных и советских песен и стало, очевидно, причиной распада в 2003 году сугубо классического дуэта Аркадьев – Хворостовский. Да, это был прекрасный, можно сказать, уникальный дуэт, но разве мог певец масштаба и таланта Хворостовского остаться навсегда в его рамках? Нет, конечно! К началу 2000-х они стали узки для него. Но и камерное пение он отнюдь не бросил, продолжал петь классическую музыку, старинные романсы –  теперь уже под аккомпанемент блестящего эстонского пианиста Ивари Ильи, который так же, как раннее Аркадьев, очень помогал ему в подборе классического репертуара, а чаще – в сопровождении различных симфонических оркестров под управлением Константина Орбеляна.

С другой стороны, журналисты всегда задавали Хворостовскому вопросы о том, что ему ближе и дороже – оперное пение или концертирование, что он больше любит – петь один или в ансамбле с другими артистами и т.д. Наконец, часть публики, привыкшей и предпочитающей видеть в нем оперного певца, с неудовольствием реагировала на его «измену» опере с другими жанрами.

Для самого Дмитрия такой дилеммы, кажется, не существовало. Он был настолько разносторонним человеком и артистом, что его хватало на все, он все жанры считал достойными. О военных и старых советских песнях говорил, что это тоже уже классика.

При всем том опере он отдавал безусловный приоритет, всегда это подчеркивал, считал оперу самым главным и самым важным музыкальным жанром, называл ее «синтетическим искусством», включающим в себя, помимо собственно вокала, и драматический театр, и хоровое пение, и танец, и искусство декорации и костюмов, и искусство пластики. Говорил, что в опере он бесконечно учится и растет. В то же время признавался, что камерные и эстрадные свои концерты любит еще и за то, что в них он может на протяжении полутора-двух часов находиться на сцене один и безраздельно владеть вниманием зала. Говорил: «Я по натуре индивидуалист и люблю петь один». Но в последние годы  все чаще устраивал концерты «Хворостовский и друзья», где пел, играл и даже порой дурачился (что очень нравилось зрителям) с приглашенными им  в Россию звездами мировой величины, о чем разговор будет позже.

Он не был всеядным, он был свободным человеком и артистом и всегда делал только то, что ему нравилось и хотелось делать, даже рискуя при этом потерять часть преданной ему оперной публики, которая тут же восполнялась неофитами из концертных залов, которых он таким образом приобщал и к опере тоже.

Чисто физически петь концерты было тяжелее, чем вести иную партию в опере, и он даже признался однажды, что в спектаклях иногда «отдыхает».  Возможно, он имел в виду «Пиковую даму», где у Елецкого небольшая по объему роль, но никак не «Риголетто», не «Трубадура», не «Симона Бокканегру» – оперу, которую он особенно любил, жалел, что ее редко ставят в театрах и мало знает публика. Роль Симона Бокканегры была для него не просто заглавная, а в прямом смысле царская –  роль корсара, ставшего правителем Генуи. Хворостовский говорил про своего героя, что  это – итальянский Борис Годунов, вероятно, сравнивая не только  заглавных героев, но и  их исторические прототипы. Возможно даже, что работа над образом генуэзского дожа была для него своеобразным этапом на пути к роли русского царя, которую он мечтал когда-нибудь исполнить. Оказалось, однако, что «Симон Бокканегра» – и несколько болезненная для него тема. Вот что он рассказывал газете «Культура» в 2012 году: «Я спел его и в Венской опере, и в Метрополитен. Джимми Ливайн[41] сказал мне, что я лучший Симон, но записали Доминго.[42] Вы же знаете, он недавно стал баритоном – в роли Риголетто выступил, Симона осилил. Иногда у него не очень здорово получается «баритонить», но он – Доминго, оперный царь. Где не хватило голоса, берет актерской харизмой. Впрочем, я не обижаюсь, я люблю Пласидо и желаю ему всяческого успеха и здоровья. Подумаешь, не записал я сейчас Симона, значит, позже запишу. Баритон ведь, как хороший коньяк – с возрастом только набирает терпкость».

Ревность теноров и баритонов  друг к другу общеизвестна. Классическая опера устроена так, что главные роли отданы в ней тенорам, а на долю баритонов остаются второстепенные, как правило, отрицательные роли злодеев, обманутых мужей, несчастных отцов и т.п.  Хворостовского это не слишком огорчало, он говорил, что зато это характерные роли, они интереснее актерски. Будучи суперуспешным баритоном, он был меньше, чем кто-либо, подвержен чувству ревности к коллегам, но и ему оно было знакомо. К примеру, он очень хотел  спеть Отелло. «Такая роль потрясающая! Кусаю локти, что я не тенор…». И пел злодея Яго.

А «Симона Бокканегру» Хворостовский все-таки записал в 2015 году все с тем же Каунасским симфоническим оркестром и Каунасским государственным хором под управлением К. Орбеляна.

В 2015 году случилась и последняя оперная премьера в жизни Хворостовского – «Демон» Антона Рубинштейна в постановке художественного руководителя московского театра Геликон-опера Дмитрия Бертмана. Идея принадлежала, судя по всему, самому Хворостовскому. Тут надо вспомнить, что, еще в 1984 году, будучи студентом Красноярского института искусств и впервые участвуя в отчетном концерте вуза, Дмитрий пел второй романс Демона «На воздушном океане…». И потом, уже зрелым артистом, он не раз включал романсы Демона в свои концертные программы, мечтая когда-нибудь исполнить эту роль целиком. За несколько лет до спектакля в Геликоне Хворостовский предпринял попытку спеть отдельные сцены из «Демона» с оркестром Валерия Гергиева, но буквально накануне концерта сильно заболел. Ничего подобного с Хворостовским на сцене никогда не случалось, хотя петь больным ему приходилось не раз, но он пел, и, бывало, пел даже лучше обычного. А тут… «Прохрипел что-то непонятное, рассмеялся и ушел со сцены, – рассказывал Дмитрий. – Даже не знаю, как там концерт закончился». Можно было принять этот небывалый для него случай за дурное предзнаменование, но Хворостовский не верил ни в Бога, ни в черта, ни в дурные приметы. Человек упрямый и целеустремленный, он привык добиваться исполнения того, о чем мечтал. «Демон» на тот момент был его все еще не осуществленной мечтой. И он с радостью, с упоением взялся за эту работу вместе со своим полным тезкой Дмитрием Александровичем Бертманом.

Премьера состоялась в конце января 2015 года на сцене  Концертного зала им. Чайковского (в Геликон-опере шла реставрация) и была  приурочена к 140-летию первой постановки этой оперы Рубинштейна в Мариинском театре в 1875 году. Геликоновская премьера получилась громкой, о ней много писали и спорили. Спорили, главным образом, о сценическом решении спектакля – полусферическом глобусе, над которым «витает» Демон, похожих на облака подушках, на которых  возлежит Тамара, и несоответствующем образу грузинской княжны одеянии героини – обладательница прекрасного лирического сопрано Асмик Григорян бегала по сцене босая и в коротком платьице.  Хворостовский в этой концептуальной постановке не похож на классического Демона, каким его обычно представляют, не похож и на своих великих предшественников, певших эту партию, – Шаляпина, Лисициана, Георг Отса. Он парадоксально современен. При этом, кажется, вложил в своего Демона все страсти, прожитые и пропетые им в прежних ролях – от Онегина до Риголетто, словно подвел черту, подытожил…

Хворостовский был доволен этой работой и, если бы не случилось, того, что случилось, она стала бы его оперным «хитом» на ближайшие годы, и он объехал бы с этим спектаклем весь мир.

Но уже через три месяца, в мае того же 2015 года, ему был поставлен страшный диагноз, после чего он вынужден был отменить все свои спектакли и концерты и начать лечение. Завис в воздухе контракт Геликон-оперы с Барселонским оперным театром, где весной 2018 года планировалась европейская премьера «Демона». Разрывать контракт не стали, на роль Демона пригласили латышского певца Эгилса Силиньша, внешне отдаленно напоминавшего Дмитрия, премьера состоялась, но ожидаемого эффекта не произвела, что лишний раз доказало незаменимость Хворостовского на оперной сцене.

Глава 9. Флоранс

В творческой биографии Дмитрия Хворостовского много символических моментов. Один из самых значимых случился в  январе 1999 года в Женеве. В этом небольшом городе есть свой Большой театр, где Дмитрий решил попробовать себя в заглавной роли в опере Моцарта «Дон Жуан». Постановка была «очень экспериментальная», достаточно сказать, что герой выезжал на сцену в открытом кадиллаке.  

Дмитрию шел  37-й год, он был женат почти десять лет, его детям-двойняшкам  не исполнилось еще и трех. Как уже говорилось, он не был счастлив в своей семейной жизни и целиком отдавался работе. Такова была экспозиция на тот момент, когда во время первой же репетиции на сцене Женевского театра он увидел перед собой девушку необыкновенной красоты и в первую минуту даже отвернулся, чтобы не выдать своего волнения. Спустя много лет он  вспоминал об этом так: «Я ощутил такой электрический разряд, что у меня вспыхнуло все в голове, затуманились глаза, и дальше я уже не помню, что было…».

Уж кого он только ни играл на сценах разных театров, но никогда не случалось такого, чтобы чувства, предписанные ролью, по-настоящему охватили его самого.  По ходу пьесы он должен был ее поцеловать. Она подошла (или он подошел), и они поцеловались. Как оба потом рассказывали, поцеловались «по-настоящему».

Флоранс Илли, уроженке Женевы, дочери итальянки и француза, было 29. Она пела в одном из театров французского города Лиона, но на тот момент у нее не было там работы, и она приехала домой, к родителям, а заодно подрабатывала в местном театре в качестве актрисы миманса. В «Дон Жуане» ей досталась роль первой из подружек героя. До этого она уже знала о русском певце Хворостовском, слава его гремела, и он ей очень нравился, но увидев его на сцене что называется «живьем», Флоранс окончательно и бесповоротно влюбилась. Дмитрий был явно растерян, даже напуган, не ожидал от себя такого. После репетиции, словно желая смахнуть наваждение, он сказал ей, а может, сам себе напомнил: «Я женат, у меня двое детей». Она ответила: «Я знаю».

Сколько дней продолжались те репетиции, сколько спектаклей было сыграно? Сколько раз они встречались и целовались на той ставшей для них судьбоносной сцене? Улетая из Женевы в Чикаго, где он должен был петь в Лирик опера, Дмитрий сказал Флоранс: «Я тебе позвоню». Она не поверила, решив, что все случившееся с ними останется маленьким приключением для него и большой неразделенной любовью для нее. Но он позвонил. Сначала они подолгу разговаривали каждый вечер. Интересно, на каком языке? Она еще не знала ни русского,  ни английского. Он  знал итальянский. На итальянском, наверное, и говорили. Язык любви, язык Лауры и Петрарки…

В конце концов он позвал ее в Нью-Йорк, куда перебрался почти на целый месяц, чтобы репетировать и играть «Пиковую даму» в Метрополитен опера.  Она прилетела и осталась с ним навсегда. Там, в Нью-Йорке, в первые дни их близости, Дима, по рассказам Флоранс, признавался ей в любви по-русски, она не понимала, но по интонации угадывала, что он говорит что-то очень нежное и ласковое.

А ведь могли  и не встретиться. Если бы у него были в это время другие спектакли в другом городе, в другой стране… Если бы «прокатывать»  роль Дон Жуана он решил не в Женеве, а в каком-то другом провинциальном театре… Если бы она была в те дни занята в спектакле Лионского театра… Но все совпало. Они встретились. Значит, так должно было случиться. Значит, это была их счастливая судьба.

Летом того же 1999 года Дмитрий пел Дон Жуана на  Зальцбургском фестивале, в той самой постановке, где он выкатывался на сцену уже в инвалидном кресле. Этот спектакль не приняли музыкальные критики, да и публика отнеслась скептически, на родине Моцарта не любят новомодных режиссерских штучек.  У Хворостовского было свое отношение к этой роли. «Еще 20-летним юношей я мечтал спеть Дон Жуана, и теперь я Дон Жуана пою, –  рассказывал он газете «Культура». – Когда это произошло, я был на десятом небе от счастья! Иногда на сцене я ловил себя на мысли: неужели это не сон?». Что делало его таким счастливым – катание по сцене  в кадиллаке или в инвалидной коляске, или все-таки появление в его жизни Флоранс?

Что касается режиссерских изысков, то вот что Дмитрий говорил об этом в интервью порталу  Belcanto.ru.

«Может, я выскажу сейчас циничную мысль, но в последнее время я все больше убеждаюсь в том, что она верна: я думаю, что настоящих ценителей оперы во всем мире сегодня единицы — тех людей, которые могут отличить исполнение одного певца от другого, услышать и оценить нюансы, штрихи, особенности певческой техники каждого исполнителя. Таких знатоков мало. В основном же на спектакли ходят люди определенного уклада, которые едва ли не обязаны посещать оперу, так как к этому их подталкивают понятия их круга, а не потому, что они ее любят. Зачастую они не в силах разобраться, хорошая постановка или плохая, и понять, в чем уникальность именно оперного исполнения. Многим из этой публики нравятся постановки эпатажные, с вызывающими внешними эффектами. Ради таких зрителей и ставятся оперы в такой вот режиссуре. К сожалению, такова тенденция развития европейской оперы и вообще театрального искусства, главная цель которого — заводить, шокировать, заинтересовывать именно вот такую публику, ожидающую от постановки прежде всего какого-нибудь скандала».

Здесь мы слышим совсем уже зрелого мастера, немного уставшего, несколько разочарованного,  мыслящего философски и в то же время прагматично.  Он все видел, все понимал, но это не могло изменить его собственного отношения, его любви к оперному искусству. До последнего дня он служил этому искусству, как верный рыцарь.

Но вернемся к Дон Жуану. Он пел его во многих театрах, но после Женевы и Зальцбурга у них с Флоранс был еще  один, особенный Дон Жуан – в кино. Осенью 1999-го, в Торонто, канадский режиссер Барбара Уиллис Свит снимала фильм, который в прокате имел потом разные названия: «Дон Жуан без маски», «Дон Жуан глазами Липорелло», «Дон Жуан. Месть Липорелло».  По жанру это фильм в фильме: Липорелло, собрав бывших подружек своего хозяина, показывает им на экране историю Дона Джованни и тут же ее комментирует. Хворостовский сыграл и спел в этом фильме обе роли – циничного слуги и романтичного хозяина. Это был его первый  опыт в кино, который оставил в нем смешанные чувства. С одной стороны, было по-своему интересно, ново, а он любил учиться чему-то новому для себя. С другой, сама технология съемки, когда фонограмма записывалась отдельно, а действие снималось отдельно, и при этом надо было часами ожидать, чтобы снять минутный кадр, – была для него непривычна и утомительна. «Хотелось убежать оттуда, но ради Фло я этого не сделал». Флоранс сыграла одну из возлюбленных Дон Жуана (кого же еще!), и сцена их встречи и объяснения получилась одной из самых красивых и чувственных в фильме. Но и тут не обошлось без приключений. Во время съемок, Дмитрий, неудачно прыгнув, повредил ногу, и его прямо в костюме испанского гранда со шпагой на боку повезли в госпиталь, в коридорах которого люди испуганно от него шарахались. Когда в 2000 году фильм вышел на экраны (а он был продан многим телекомпаниям мира), они вдвоем посмотрели его, по словам Флоранс, раз семь, и он им… не понравился. Но позже Дмитрий говорил, что эта работа заставила его кое-что переосмыслить и в своем оперном творчестве. А главную ценность фильма он видел в той сцене, где они вместе с Фло, Флошей, как он стал называть ее на русский манер. В этом смысле фильм стал для Хворостовских семейной реликвией, запечатлевшей начало их любви.

Ему потом не раз предлагали сниматься в кино, с его внешними данными он мог бы стать звездой экрана тоже. Честно говоря, ему и самому хотелось попробовать сняться  в… боевике, пострелять, как Рэмбо. Но, во-первых, предложения были какие-то несерьезные, а во-вторых, он считал, что заниматься надо тем, что лучше всего умеешь, говорил: «Кому нужен не поющий Хворостовский?».

Он женился на Флоранс только в 2001 году, после мучительного, отнявшего много сил и здоровья бракоразводного процесса. В 2003 году у них родился сын Максим, в 2007-м – дочка Нина. Дмитрию и Флоранс суждено было прожить вместе восемнадцать счастливых лет.

«Флоранс, моя жена, – человек очень позитивных эмоций, что перевернуло всю мою жизнь с головы на ноги, – говорит Дмитрий в документальном фильме 2004 года «Партитура успеха». – Я никогда столько не смеялся, никогда столько не улыбался, не думал о хорошем, не любил, как в это время». В еще более позднем интервью 2013 года, в программе «Приглашает Борис Ноткин», он говорит: «С приходом в мою жизнь Фло, моя жизнь очень сильно изменилась. С ней в мой обиход, в мою семью пришла улыбка, пришел юмор, смех. Я сам очень изменился в лучшую сторону. Все стало на свои места, я ощутил себя счастливым человеком». 

Это легко заметить, если сравнить видеозаписи концертов и интервью Хворостовского девяностых и двухтысячных. Исчезла мрачность, насупленность, печаль в глазах, перед нами –  жизнерадостный, улыбающийся, действительно счастливый человек. С Флоранс Дмитрий избавился от вредных, привезенных еще из России привычек, стал активно заниматься спортом, накачал мускулатуру, превратился в настоящего мачо. Изменился даже стиль его одежды: прежде излишне скромный и мешковатый сценический костюм Хворостовского стал модным, элегантным и сексапильным.[43] Изменилась прическа: вместо отцовского чуба – совсем короткая стрижка или длинные, распадающиеся на пробор волосы. В повседневной жизни  он был теперь похож на рокера – рваные джинсы, короткие кожаные или джинсовые куртки, яркие майки, тату на мощном плече. Он стал более откровенным и общительным в разговорах, и сразу обнаружилось прекрасное чувство юмора, которое раньше он то ли скрывал, то ли просто не демонстрировал. И самое главное: его карьера, его слава лучшего в мире баритона только упрочилась, в его искусстве появились новые краски, он стал еще больше работать, хотя больше, казалось, и некуда. Но теперь ему нужно было содержать две семьи,  он не хотел, чтобы Светлана и дети в чем-то  нуждались, специально поэтому разводился по британским законам, «драконовским», как он говорил, для мужчины: он оставил первой семье все, что было нажито к тому времени, и начал жизнь с Флоранс с чистого листа. Через несколько лет после развода первая жена, видя, что успех бывшего мужа все растет и, следовательно, растут доходы, подала в суд Лондона иск об увеличении своего ежегодного содержания, и этот иск был также удовлетворен: окончательно ей присудили содержание в 195 тысяч фунтов стерлингов в год.

Когда Дмитрий впервые привез Флоранс, выросшую в Швейцарии, в Красноярск, чтобы познакомить с родителями и уже совсем старенькой бабушкой, там было минус 45, никакая шуба не спасала. «Так холодно мне не было никогда в жизни!». Но если бы Дмитрий захотел вдруг вернуться и жить на родине, она бы, не раздумывая, поехала за ним хоть в Москву, хоть в Сибирь, «хоть на Луну или на Марс», так она говорила. Бабушке Марусе Флоша понравилась. «Береги ее, это твой ангел-хранитель» – сказала она внуку.

Ради Дмитрия, ради семьи Флоранс оставила карьеру певицы, правда, карьеры как таковой еще не было, она только начинала петь в опере, но без сожаления бросила это занятие. «Когда ты встречаешь в жизни такого человека, как Дмитрий, зачем тебе карьера?». Флоранс летала с мужем по всему свету, сначала сама, потом с маленьким Максимом, потом с уже подросшим Максимом и маленькой Ниной, возили за собой 4-5 чемоданов, жили в отелях. Дмитрий говорил о Флоранс, что она «очень самоотверженно живет», помогает ему всем, чем может. И еще говорил, что для него очень важно, чтобы семья постоянно была рядом, что они никогда не устают друг от друга. Флоранс бывала с ним на репетициях, часто и на интервью и брифингах, которые Дмитрий считал необходимой частью своей работы. Их много снимали и фотографировали вместе, и все видели, какая это красивая и счастливая пара, как они гордятся друг другом, она – его талантом, он – ее красотой. Оказалось, что личное, семейное счастье очень важно для творческого самочувствия артиста.

Когда дети начали учиться в школе, и ездить за папой уже не могли (только на каникулах), Дмитрий принял важное для себя решение: ограничить число театров, в которых он постоянно поет, оставив всего три –  лондонский Ковент-Гарден, Метрополитен  и Венскую оперу. Концерты по-прежнему имели более широкую географию, но когда он летел в Россию, семья, как правило, летела вместе с ним. Расписание их жизни подстраивалось теперь под график выступлений Дмитрия и график учебы детей. Семья стала для Хворостовского не менее важным смыслом жизни, чем музыка, и он старался «сохранять баланс», не поступаясь и не жертвуя ни тем, ни другим. Теперь он находил в семье покой, уют, любовь и счастье. Особенным счастьем было для него общение с детьми, которых он обожал. Когда его спрашивали, какой он отец,  отвечал: «Я скорее – дедушка. Отцы строги с детьми, а я их только люблю и балую».  Не были обделены любовью и заботой  старшие дети, двойняшки Даня и Саша, приемная дочь Маша, общались и с отцом, и с его младшими детьми. Общаются между собой и сейчас, когда все они уже выросли.

При всем том Дмитрий испытывал некоторое чувство вины перед Флоранс. «Моя жена – певица, и с ней нужно заниматься, хотя бы потому, что она моя жена. Из ее голоса можно сделать нечто великолепное». Сокрушался, что сам он этого делать не может, во-первых, у него нет для этого времени, а во-вторых, если бы речь шла о мужском голосе, о баритоне… А женского голоса он даже побаивался, не знал, как с ним обращаться. Нанял для нее лучшего педагога по вокалу, искал случая, чтобы она могла проявить себя на сцене или в кино…  В 2000 году, когда Дмитрий впервые пел Риголетто в постановке Новой оперы,  Флоранс исполнила там маленькую роль – графини Чепрано. Они еще не были женаты, он впервые привез ее в Москву, и всем было очень любопытно посмотреть на новую избранницу Хворостовского.

Позже, в 2008-м, уже после рождения детей, она появилась в российском сериале «Тяжелый песок» в роли итальянской певицы Изабель Бендетти, жены русского музыканта. В романе Анатолия Рыбакова этого персонажа нет. Но Хворостовский был дружен с семьей создателей сериала, режиссеров Барщевских, вместе они и придумали специально для Фло эту роль.  Иногда они пели дуэтом: например, в Париже, в концерте, средства от которого были переданы в Фонд клиники раковых заболеваний им. Раисы Горбачевой. Существует  запись выступления Дмитрия и Флоранс Хворостовских на сцене  Московского Дома музыки, где они исполнили дуэт Ганны и Данило из оперетты Ф. Легара «Веселая вдова» в сопровождении оркестра Владимира Спивакова. Флоранс говорила потом, что это было так, шуточное новогоднее выступление, что вообще-то она не претендует на то, чтобы петь вместе с мужем. Но он этого не исключал в будущем, надо только подучиться.

Ради него она выучила русский и английский, читала русские книги, лепила сибирские пельмени. Рассказывала, как привезла в Женеву, своим родителям диск с военными песнями, записанными Дмитрием к юбилею Победы. Ее дед, отец мамы, во Вторую мировую воевал с фашистами на территории Греции и там погиб. По-русски родители не знали, но, слушая военные песни, плакали. Они полюбили Дмитрия,  как сына,  мама Флоранс часто бывала с ними в поездках, чтобы помогать с детьми, и Дмитрий относился к своей теще с большой нежностью, говорил, что Йонас, хоть и итальянка, но похожа на тех русских женщин, которые «коня на скаку остановят».  Еще говорил, что Флоша для него – не просто жена и муза, но и самый близкий друг, советчица и помощница. Когда он учил очередную роль в итальянской опере, она внимательно слушала и, если надо, поправляла произношение. Он шутил, что  это очень хорошо – иметь дома «свои ушки».

Говоря о личной жизни Дмитрия Хворостовского, нельзя не сказать вот о чем. К нему не приставали никакие сплетни, никакие разговоры о романах и интрижках «на стороне». И это при том, что был он красавец и голосом своим сводил с ума женщин по всему миру, у него миллионы фанаток до сих пор. Партнершами его по сцене были самые красивые женщины мировой оперы, многие из которых – это было видно невооруженным глазом – сами были в него влюблены. Но, как сказала про Дмитрия его близкий друг, поэт Лилия Виноградова, «по-мужски он был очень чистоплотен в отношениях». Потому мы и знаем только  о двух его женщинах, и это – его законные жены.

С Флоранс его связывало зрелое, можно сказать, выстраданное чувство, большая, настоящая любовь. Они были гармоничной парой, мечтали иметь еще детей, вместе состариться, дождаться внуков… Болезнь Дмитрия лишила их общего будущего… Но об этом мы пока говорить  не будем. Есть еще много того, что он успел сделать при жизни и добром здравии и о чем стоит рассказать в этой книге.

                                          Часть третья.

                                   Народный артист

                            (возвращение к истокам)

Глава 10. Музыка души

К началу 2000-х  Хворостовский  уже десять лет жил и работал на Западе. К этому времени он успел добиться очень многого: свободно говорил на разных языках, был, как никто другой, востребован оперными театрами по всему миру, высоко оценен профессионалами оперного дела и обожаем публикой. Но все это время он мечтал быть признан в своей стране, мечтал вернуться в Россию «на белом коне». Его, конечно, знали на Родине, но скорее – в узких кругах любителей классической музыки, а он хотел другого признания, всенародного. И это была не гордыня, не тщеславие, это было совершенно естественное желание петь для своего народа, из которого он, собственно, и сам вышел. Желание это было тем острее, чем больше он наблюдал тотальное наступление шоу-бизнеса, вытеснение классической музыки, народной и советской песенной классики. Он ведь по натуре был боец, и, как на Западе грудью вставал на защиту настоящего искусства, так же готов был встать за него дома, в России, показать всей стране, что настоящее искусство живо, его просто затерли, оттеснили, подменили суррогатом.

«Пришло время, о котором я мечтал, что смогу возвращаться в Россию, слышать русскую речь вокруг, не пугаться, не вздрагивать, как во сне, думая, что мне это померещилось…»[44].

Все-таки ностальгия у него была. Да он этого и не скрывал, всегда и везде подчеркивал и настаивал, что он – русский, что его родина – здесь, что он никогда не переставал любить Россию, хотя и не всегда понимал, что в ней происходит.

Путь к сердцам простых людей Дмитрий начинал с того, что российская публика уже успела забыть – с русских народных песен и романсов. Сам он хорошо знал этот репертуар с детства: старинные романсы пел отец,  народные песни – бабушка Маруся.  Он включал их в репертуар своих концертов, чередуя с классическим вокалом, в 90-х выпустил несколько альбомов с русскими романсами и песнями, в том числе, альбом народных песен «Калинка», рассчитанный в основном на западную публику, для которой это узнаваемое слово. В 2003 году вместе с Национальным академическим оркестром народных инструментов имени Н.П. Осипова и его художественным руководителем и дирижером Николаем Калининым подготовил целую программу шедевров отечественного песенного искусства: «Однозвучно гремит колокольчик…», «Нельзя Маше на речку ходить…», «Ах ты, душечка…» и, конечно, «Коробейники», и, конечно, «Очи черные», куда ж без них! Когда такую программу исполняет певец с мировым именем, это придает старым, давно известным произведениям какое-то новое звучание, и показанный на канале Культура концерт из Большого зала консерватории для многих стал глотком свежего воздуха.

Вот что писала об этой программе Ирина Чайковская, живущая в США и ведущая  там интернет-журнал на русском языке «Чайка».

«Скажу сейчас об одном концерте, который вызвал в моей душе невероятные эмоции, заставил снова задуматься о природе и силе «русского характера». Дмитрий Хворостовский… пел русские песни и романсы в Большом зале московской Консерватории… Давно уже не получала такого удовольствия от русских песен. Нет сейчас в этом "корневом" жанре  исполнителей масштаба Обуховой, Шаляпина, Лемешева, Гмыри... Жанр обмельчал в дешевых эстрадных обработках, в исполнении манерных смазливых певцов из сахарной «Романтики романса». Трудно представить себе такого «певца», исполняющего старинную, мелодически и вокально сложную «Не одна во поле дороженька пролегала». Это именно та песня, с которой победил в рассказе Тургенева «Певцы» Яшка Турок. Победил тенора «рядчика», пропевшего залихватскую веселую песню. И вот Дмитрий Хворостовский как раз и продемонстрировал перед нами то, чем взял слушателей-крестьян певец, спевший тягучую и надрывающую душу песню. Да тем самым и взял – силой и душевной мукой, вложенной в исполнение. В этот раз Хворостовский пел в сопровождении оркестра народных инструментов под руководством Николая Калинина. И надо было видеть лицо дирижера, когда он улавливал малейшие оттенки и паузы в исполнении артиста, стараясь, чтобы оркестр ни в коем случае не мешал певцу, а только помогал...»[45]

В эти же годы Хворостовский поет в концертах и записывает несколько дисков духовных песнопений: «Утверди, Боже», «Символ веры», «Хвалите имя Господне», «Да исправится молитва моя»…  Эта сторона его вокального творчества представляет особый интерес еще и потому, что вопрос об отношении Дмитрия Хворостовского к вере остался до конца не проясненным. Он крестился в 27 лет, после того, как  самолет, в котором он летел из Лондона в Дублин, едва не потерпел крушение. Первое время после этого Дмитрий, по его собственным словам, искренне пытался стать верующим человеком, но… не смог, и честно в этом признавался (в любом случае лучше, чем лицемерить). В церковь не ходил, крест не носил. Изредка заглядывал в Успенский собор Лондона, чтобы пообщаться со своими старшими детьми, Даней и Сашей, которые пели там в церковном хоре, участвовали в православных концертах. Их мать после развода с Дмитрием стала активной прихожанкой этого храма, и детей приучила, но на его концерты и спектакли их не отпускала.

Религией самого Хворостовского была Музыка. В том числе, как ни парадоксально, музыка литургическая. «Когда я исполняю эти произведения, испытываю чувство очищения, как будто исповедался и причастился»[46]. Почти то же говорил Евгений Колобов, сам с семи лет певший в монастырском хоре: «Для меня музыка – религия».

На гастролях в Белгороде у Хворостовского  спросили, среди прочего, об альбоме «Кредо», состоящем из духовных песнопений: что это было – музыкальный эксперимент или духовная потребность?

«Я экспериментировал в своё время, альбом был записан в 94-м году[47]. Тогда я познакомился с удивительной группой музыкантов, руководителем Санкт-Петербургского камерного хора Николаем Корневым и его женой Натальей, они были лидерами… Николай Корнев – один из изысканнейших музыкантов, которых я когда-либо встречал и с которыми работал. Благодаря их влиянию я обратил внимание на литургическую музыку. Практически все – каждый участник этого хора – они где-то пели в то время в церквях, они очень хорошо разбирались в этой музыке. Я как человек, не особо верующий в Бога, тоже пытался это сделать… Интересно, что сейчас, через несколько дней буквально, в Москве мы записываемся с хором Конторовича[48] и опять частично возвращаемся к этой теме. Тогда был 94-й год, сейчас – 2012-й, время пришло некоторые вещи переписать, записать некоторые новые, и литургическая музыка там же будет исполнена, и фольклорная, русская народная музыка».[49]

Все-таки духовная, литургическая музыка была для него прежде всего музыкой, но никак не молитвой. Возможно, в этом, как ни в чем другом, сказалось влияние на него западной культуры и западного образа жизни. Живи он в России, где абсолютное большинство людей искусства обратилось в эти годы к вере, имей он возможность прислониться к русской, «домашней» церкви, все могло быть иначе. Но в его бесконечных странствиях по миру отношений с церковью у него не сложилось. Впрочем, вот мнение одного из друзей Дмитрия, известного российского юриста и общественного деятеля Павла Астахова:

«У него был очень сложный путь к Богу. Он сам крестился. Сам пришел. Но до конца его мятежное сердце и душа постоянно спорили по этому вопросу. Тем не менее, я считаю, что человек, который записал лучший, не побоюсь этого слова, сборник богослужебных песен, получивший от Святейшего Патриарха орден Сергия Радонежского, не мог быть не близок к Богу…»[50].

С этим, пожалуй, можно согласиться. Не демонстрируя никаких внешних атрибутов веры, не повторяя на каждом углу, что он православный, Хворостовский, тем не менее, был человеком христианского поведения и христианской морали, а это, может быть, и есть самое важное. Он любил своих ближних чистой христианской любовью, он много помогал людям, много занимался благотворительностью (творил благо!), был высоконравственным человеком. И, между прочим, когда он пел Демона, во время спектакля на шее у него был-таки православный крест, что никак не соответствовало образу «духа зла», но,  возможно, этим он искал у Бога защиты от «убийственной», как он сам ее называл, роли. А про Демона своего объяснял, что это не «злой дух», а  «падший ангел».

Но самым грандиозным, можно сказать, историческим русским проектом Хворостовского, осуществленным вместе с дирижером Константином Орбеляном, стала в начале нового столетия программа «Песни военных лет». Поскольку идея этого проекта принадлежала как раз Орбеляну, никто лучше него самого не расскажет, как она зародилась.

«Как-то после одной из звукозаписывающих сессий я предложил Дмитрию подумать о военных песнях. Он не сразу понял смысл предложения, но, слава Богу, рядом сидел его папа, Александр Степанович, который сказал, что надо подумать. На следующий день Дмитрий позвонил мне и сказал, что они придумали с папой 25 песен для диска. Мы смогли записать их лишь через год из-за его совершенно дикого графика выступлений, да и аранжировки нужны были, которые подготовил Евгений Стецюк. В 2002 году мы их записали. Первый концерт состоялся в Кремле 8 апреля 2003 года. Никто не ожидал, что оперный певец станет петь такие песни… Вскоре после трансляции этого концерта позвонили из администрации президента и предложили в мае 2004 года выступить на Красной площади. Дмитрий стал первым в истории русским оперным певцом, давшим сольный концерт на Красной площади. До него там были только Лучано Паваротти, Пласидо Доминго и Хосе Каррерас. После этого мы подготовили тур по городам-героям России к 60-летию Победы. Событие было беспрецедентное. После этого традицией стали концерты Дмитрия 9 мая в Москве и Петербурге, по 30-40 концертов он давал по России. Он стал не то что знаменитым, а национальным героем. Позже у нас появились и советские песни, песни Александры Пахмутовой, Арно Бабаджаняна, "Шум берез" моего дяди Константина Орбеляна… Проект военных песен мы возили по всему миру – ездили в Мексику, США, Канаду, где выступали в лучших залах, и на эти концерты не было ни одного лишнего билета. Когда нас спрашивали, что западный человек понимает в советских военных песнях, Дмитрий отвечал, что в них заложен "код боли", который можно почувствовать даже не зная русского языка»[51].

Здесь уместно рассказать о самом Константине  Гарриевиче Орбеляне, гражданине США, родившемся и выросшем в Сан-Франциско и ставшем заслуженным артистом России. Великая Отечественная война драматическим образом определила судьбу его семьи. В 1936 году его дед – на тот момент председатель коллегии Верховного суда Азербайджана Агапарон Орбелян был арестован и через два года расстрелян как «враг народа». Бабушка, партийный работник Софья Атарбекова, в том же 1938 году получила восемь лет лагерей. Их старший сын Гарри Орбелян, призванный в армию в 1940 году, с первых дней Великой Отечественной воевал на западном фронте, в дни самых тяжелых боев и отступления попал в плен, бежал из лагеря в Могилеве, примкнул к партизанскому отряду. Во время одной из операций под Смоленском подорвался на мине, и товарищи посчитали его убитым. Но Гарри выжил, хотя кусочек металла остался в трех сантиметрах от сердца на всю жизнь.  Тяжело раненого, без сознания его подобрали немцы, и он снова попал за колючую проволоку, прошел концлагеря в Варшаве, Штеттине, Гамбурге. После освобождения военнопленных союзническими войсками оказался в лагере для перемещенных лиц в Штутгарте, откуда надеялся вернуться на Родину. Мечтал разыскать своих арестованных родителей и младшего брата, которого оставил перед войной в одном из селений Нагорного Карабаха. Но кто-то из советских военных, охранявших лагерь, объяснил ему, что на родине репатриантов ждут другие, советские лагеря. А такого, как  Гарри Орбелян, – сына «врагов народа», военнопленного, – посадят в первую очередь, лет на пятнадцать. После тяжелых раздумий он принял решение не возвращаться.  Там же, в лагере для перемещенных лиц, он встретил молодую русскую женщину, врача, Веру Вознесенскую, угнанную немцами в 1943 году в Германию из Харькова. Они полюбили друг друга, решили быть вместе, и не хотели терять друг друга.  Три года они мыкались по Германии, где советские спецслужбы вели охоту на невозвращенцев, поэтому, когда в 1948 году США объявили, что готовы принять 205 тысяч беженцев, Гарри и Вера подали документы на выезд за океан.

«В США отец приехал с десятью долларами в кармане, работал дворником, грузчиком, а уже через год стал управляющим крупнейшей торговой фирмой «Гампс», а потом и первым вице-президентом Торгово-промышленной палаты Сан-Франциско, позже возглавил Международный торговый совет этого города».  Удивительная история успеха Гарри Орбеляна в Америке заслуживает отдельного рассказа, но здесь мы не будем в нее углубляться, сделаем отсылку к документальному фильму, где эта история подробно изложена.[52]

В Америке у Орбелянов родились два сына, младший был назван Константином в память о брате отца, о котором он ничего не знал, хотя все годы после войны писал письма в Москву, пытаясь отыскать родных, но письма оставались без ответа. В 1956 году они увидели советский музыкальный фильм «Сердце поет», снятый на Ереванской киностудии, музыку к которому написал композитор Константин Орбелян, увидели на экране его самого, дирижирующего оркестром, и поняли, что это и есть родной младший брат Гарри.  Снова написали, теперь уже не в Москву, а в Ереван, но больше года оттуда не было никакого ответа. Мать Гарри, после войны вернувшаяся из ссылки и жившая с младшим сыном, не могла поверить, что это пишет ее старший сын, что он жив и живет в Америке, и боялась отвечать.

В 1958 году в США приезжала народная артистка РСФСР Зара Долуханова, она тайком провезла для Гарри письма и фотографии от брата и матери, объяснила, почему они молчат. Развязка этой истории была и вовсе фантастической.

В 1959 году состоялся знаменитый визит Н.С. Хрущева в Америку. Был он и в Сан-Франциско, где на официальном приеме мэр города подвел к нему Гарри Орбеляна и сказал, что вот у этого человека мать живет в СССР, они не виделись больше двадцати лет, и очень хотят встретиться. Хрущев обещал помочь. И вскоре мать  Гарри Орбеляна уже летела к сыну. Она стала первой, кого выпустили из СССР к родственникам в США. История попала в прессу, мать Гарри встречали в аэропорту Сан-Франциско две сотни его друзей и знакомых. Погостив у старшего сына и не особо впечатлившись жизнью в Америке (она была и осталась истовой коммунисткой), остаток жизни Софья Михайловна провела в Ереване и умерла в 1991 году, не пережив, как считают родные, распада Советского Союза.

Своего родного дядю, известного на родине композитора, дирижера и тезку, пятнадцатилетний Костя Орбелян впервые увидел только в 1971 году, когда по туристической путевке приехал с мамой в Ленинград. Там как раз выступал Государственный эстрадный оркестр Армении под руководством народного артиста СССР Константина Орбеляна.  Из Ленинграда они вместе поехали в Ереван, где Костя смог впервые встретиться с обеими своими бабушками, так как туда же приехала из  Харькова мама Веры Ивановны,  с которой они  не виделись со времен войны.

А дом Орбелянов в Сан-Франциско – городе, где проживает одна из самых больших армянских диаспор, – в 60-70-е годы прошлого века стал местом, где гостили многие представители советской творческой элиты. Здесь бывали Арам Хачатурян, Майя Плисецкая, Елена Образцова, Владимир Спиваков, Юрий Никулин, Сергей Бондарчук…

Сегодня  братьев Гарри и Константина Орбелянов уже нет на свете. Константин Орбелян-младший, получивший в США, а потом и в Ереване прекрасное музыкальное образование, пианист и дирижер, с начала 90-х живет в России, живет, кстати, – вот он, парадокс истории! – в бывшей квартире Ю.В. Андропова на Кутузовском проспекте Москвы. Он стал первым иностранцем, приглашенным министерством культуры в Россию, в качестве художественного руководителя и главного дирижера Московского камерного оркестра, с которым работал вплоть до 2010 года. И он стал первым, кто, не имея российского гражданства, получил звание заслуженного артиста России. Руководил также Каунасским симфоническим оркестром, другими музыкальными коллективами, в качестве приглашенного дирижера оркестра выступал на многих фестивальных и концертных сценах мира, трижды номинирован на премию Грэмми. Последние семнадцать лет работал с Дмитрием Хворостовским.  Сегодня К.Г. Орбелян – художественный руководитель и директор Национального академического театра оперы и балета Армении имени А. Спендиаряна.

Возвращаясь к теме военных песен, надо процитировать самого Константина Гарриевича, который, как и Дмитрий Хворостовский, знал все эти песни с детства: «Родственников в Америке у нас не было. У нас за столом кто сидел? Эмигранты. Все праздники встречали вместе. И всегда пели русские песни». А Хворостовский так отзывался о своем друге: «Он, благодаря своим родителям, очень русский, он больше русский, чем мы с вами». 

Незабываемый концерт в Кремле 8 апреля 2003 года, где Хворостовский впервые спел военные песни, был настоящим сюрпризом для зрителей, пришедших послушать  в его исполнении арии из опер. Программа второго отделения держалась в тайне,  действительно, никто не ожидал. Тогда были спеты самые известные и любимые из военных песен – «Темная ночь», «Случайный вальс», «Эх, дороги…», «Вот солдаты идут…», «Катюша» – всего двадцать песен. Хворостовский говорил, что считает эти песни лучшим, что было создано отечественными композиторами и поэтами в советское время. Телевидение показало этот концерт 9 мая того же 2003 года, а уже в мае следующего, 2004 года, Хворостовский пел на Красной площади, и этот исторический концерт транслировался  на 25 стран мира.

Потом был  грандиозный благотворительный тур Дмитрия Хворостовского и оркестра Константина Орбеляна по городам страны, организованный по просьбе президента России, при поддержке Министерства обороны РФ и Сбербанка в честь 60-летия Великой Победы. Организатор концертов, заслуженный работник культуры России Владимир Зубицкий рассказывал  газете «Комсомольская правда»: «Мы летали на трех самолетах, у нас было огромное количество оборудования, оркестр, хор. Ничего подобного нет и не будет. Грандиозная история! Все было сделано для народа. На каждом концерте мы все плакали. Какие концерты! В Волгограде на площади собралось 200 тысяч человек. Это сложно представить, 200 тысяч!.. Круче, чем  исполнение Димой песен военных лет, нет и не будет. В мире даже близко нет такого человека и артиста, как Дима».

В 2005 году на концерте в городе-герое Туле один из зрителей, ветеран войны, уроженец города Енисейска  Л. Казаринов отдал Хворостовскому свою юбилейную медаль «60 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» и написал на открытке: «Великому артисту-земляку Дмитрию Хворостовскому. Примите на память мою юбилейную медаль и низкий поклон за песни военных лет. Склоняю свою немолодую голову перед Вашим могучим и уникальным талантом!». Сейчас эта медаль и открытка находятся в красноярском музее Д. Хворостовского.

Позже Дмитрий записал второй альбом военных песен, в который включил менее известные и подзабытые песни, как «Минуты тишины», «Горячий снег», «Шел солдат», как песня времен Первой мировой войны «На сопках Манчжурии» (в ее историческом варианте) и даже старинная «Как служил солдат службу царскую…».

Песни военных лет в исполнении Дмитрия Хворостовского стали  главным культурным событием празднования юбилеев Победы и в 2005,  и в 2010, и в 2015 годах. Каждый год в День Победы эту программу повторяет российское телевидение, и ничего лучше никем пока не создано.

Дмитрий говорил, что ему очень нелегко петь эти песни, потому что всякий раз «комок к горлу подкатывает», особенно, когда он поет  «Жди меня». Исполняя эту песню, он всякий раз думал о своей  бабушке Марии Николаевне. Как в 41-м она провожала своего мужа, Петра Евстафьевича Тетерина, совсем еще молодого парня, двадцати с небольшим лет, белобилетника, рвавшегося на фронт, как, оставив дома маленькую дочку (будущую мать Дмитрия), поехала за ним из Красноярска в Новосибирск, на сборный пункт, как потом ждала его всю войну, а «похоронку» ей принесли только в 1946 году, и оказалось, что погиб он еще в 42-м, подо Ржевом…

Дмитрий рассказывал, как после концерта военных песен стоял у окна своего гостиничного номера, смотрел на Красную площадь, по которой шли колонны «Бессмертного полка», и снимал это грандиозное шествие на мобильный телефон, чтобы показать своим друзьям за рубежом.  Жалел, что заранее не знал об этой акции, а то бы и сам присоединился к ней с портретами своих дедов – того, что погиб на войне, и того, что остался жив, дошел до Кенигсберга и потом воевал на Дальнем Востоке.

Военные песни были песнями его детства. И именно поэтому, а не только в силу своего безмерного таланта, он сумел их исполнить, как никто из наших современников не исполнял. Кому-то не хватало голоса, а кому-то – души. У Хворостовского голос и душа были связаны напрямую, неразрывно. «Я пою только потому, что я без этого не могу жить просто. Я не хочу доставить вам удовольствие, я хочу заставить вас чувствовать боль и плакать вместе со мной. Дал мне Бог такой дар – не только петь, но и чувствовать очень много и хорошо, ради этого волшебного момента я и пытаюсь жить и работать»[53].

9 мая 2016 года уже тяжело больной Хворостовский в очередной раз спел  программу военных песен в Зеленом театре ВДНХ, вместившем три тысячи человек – далеко не всех желающих. Концерт был, как всегда, бесплатным, по предварительной электронной записи. Публика, понимавшая, в каком состоянии находится любимый артист, поддерживала его всеми силами – подпевала, аплодировала, плакала, задаривала цветами.

Сегодня понятно, что «Песни военных лет», как и программа советских песен «К России с любовью» – от полузабытых  «Подмосковных вечеров» до давно никем не исполняемой «Родины» («Родина, мои родные края…»), были чем-то большим, чем просто песни, просто концерты. Это была своего рода реабилитация советского искусства и советской истории  в глазах нынешнего российского общества, в котором после распада Союза выросло уже несколько новых поколений, мало что знающих о том времени. Проехав всю Россию с запада на восток, Хворостовский вернул людям старшего поколения память о войне, об их молодости, вернул, что называется, в первоисточнике, спел так, что народ наш очнулся от дурмана современной поп-культуры и плакал светлыми, благодарными слезами.

Очень хорошо сказал о феномене Хворостовского Лев Конторович.

«Природа одарила его потрясающим тембром. Когда слышишь его, безошибочно определяешь — это Дмитрий Хворостовский. Профессионалы знают, что петь огромные фразы на одном дыхании под силу не всем. Хворостовский это делает мастерски и очень естественно. Но самое главное – его проникновение в содержание произведения. Хворостовский берет в свой репертуар только то, что трогает его душу. Русская и западная оперная классика, городские романсы, песни военных лет – всё поется с большим сердцем. Великая ему благодарность за то, что на своих концертах он уделяет внимание русской народной песне. Слушателей его исполнение a capella пробирает до мурашек. Потому что у Дмитрия голос нашей Родины. Так, как он, работать над песней не каждый способен. Дмитрий внимательно изучает текст, вникает в каждое слово, выстраивает драматургию сюжета. А затем вносит различные музыкальные краски в содержание. Потому что в нашем деле текст и музыка – нераздельны. Он умеет передавать музыку естественно, с ощущением невероятной глубины материала. Каждую песню он проживает. В его исполнении она превращается в глубокую драматическую историю»[54].

С этими песнями Дмитрий Хворостовский фактически вернулся в Россию навсегда, хотя формально оставался жить на Западе.

Глава 11. В поисках нового

Работая над сугубо «русскими» проектами, Хворостовский одновременно продолжал петь в опере и выступать с концертами камерной классической музыки по всему миру. При этом он много думал над тем, в какую сторону дальше идти, как развиваться, за счет чего расти, а без развития, без роста, без постановки для себя новых больших целей и трудных задач, без освоения нового вокального материала он не мог существовать в принципе. Любой другой на его месте давно почивал бы на лаврах, ведь все есть у  человека – дом, семья, ангажементы на пять лет вперед, приличные гонорары, любовь зрителей, восторженные отзывы прессы, а ему все неймется. Но таков  был характер этого человека, что никогда не удовлетворялся он вчерашним успехом, всегда искал новые точки приложения для своих недюжинных сил и таланта.

«Мне кажется, феномен Хворостовского заключается в том, что он представляет совершенно новый тип оперного артиста – интеллектуала, мыслителя, философа» – написал о нем музыкальный критик Андрей Хрипин. В октябре 2002 года, накануне своего 40-летия, Хворостовский беседовал с ним в Москве и признался:

«Я сейчас на большом перепутье, так как на следующие десять лет я не вижу той путеводной звезды, которая бы вела меня. Да, я спел Андрея Болконского в «Войне и мире» Прокофьева, очень люблю «Микеланджело-сюиту» Шостаковича. Но нужно что-то кардинально новое. Может быть, невероятное, сногсшибательное. Может, что-то ультрасовременное. Оперное, не оперное – не имеет значения. Шёнберг[55]? Не знаю. «Воццек» Берга[56] – вряд ли мое. Вот недавно спел Канчели,[57] очень понравилось. Это такое монументальное симфоническое полотно под названием «Don’t grieve» («Не горюй»), где, как в мозаике, присутствуют разные стили, разная поэзия, разные языки. Хотелось бы чего-то такого же по глубине и значимости».

Об упомянутой Хворостовским сюите Дмитрия Шостаковича на стихи Микеланджело Буонарроти стоит сказать подробнее. Шостакович написал это произведение в 1974 году, к 500-летию гения итальянского Возрождения. Это была одна из последних работ композитора. Уже после его смерти, в 1976 году, ее впервые исполнил народный артист СССР, солист Большого театра Евгений Нестеренко (бас) в сопровождении оркестра Гостелерадио под управлением Максима Шостаковича. Должен был появиться Дмитрий Хворостовский, чтобы  это сложное, тяжеловатое и для исполнителя, и для слушателей произведение Шостаковича снова зазвучало со сцены. В 2001 году он исполнил его в редакции для фортепиано с Михаилом Аркадьевым. Позже дважды пел эту сюиту с Национальным филармоническим оркестром под управлением Владимира Спивакова – в 2005 году в Люксембурге и в 2007-м – в Москве, в Концертном зале имени П.И. Чайковского.

«После Свиридова мое обращение к Шостаковичу вполне естественно, –  объяснял Хворостовский. – Вокальный цикл как жанр достиг здесь своего расцвета. А Шостакович всегда привлекал меня своей великостью»[58].

Сюита включает в себя одиннадцать частей, каждой из которых композитор сам придумал названия: Истина, Любовь, Разлука, Гнев, Творчество, Смерть, Бессмертие…  Философско-поэтический текст дан в переводе на русский А.М. Эфроса, сделанном еще в начале ХХ века.  Хворостовский, который всегда выучивал слова исполняемого произведения наизусть, на каком бы языке они ни были, на этот раз пел, обращаясь к лежащему на пюпитре русскому тексту. Это был редкий случай, когда он позволил себе петь в очках: текст был сложен, и ответственность велика. Очки да еще белоснежная рубашка с высоким, открытым воротом делали его непохожим на себя, отличали от того уже ставшего привычным образа, в котором он в те же годы исполнял военные и советские песни. Обращение его к музыке Шостаковича и стихам Микеланджело было важно еще и как ответ на упреки в том, что лучший оперный певец мира дрейфует в сторону эстрады. Никуда он не дрейфовал, более того, брался за сложнейшие произведения, которых, кроме него, никто из современников даже не пытался исполнять.

Соединение философской музыки с философскими стихами всегда присутствовало в репертуаре Хворостовского, достаточно вспомнить вокальный цикл «Петербург» Свиридова или «Песни и пляски смерти» Мусоргского.

Не удивительно поэтому, что еще один вокальный цикл философского звучания оказался, как ни парадоксально, тем самым «кардинально новым, невероятным, сногсшибательным», чего искал и жаждал  Дмитрий. Но это не был уже готовый, кем-то когда-то написанный и исполнявшийся материал. На этот раз он писался на глазах у Хворостовского, специально для него и под него, более того, он сам был инициатором создания этого цикла и активно участвовал во всех этапах работы над ним.

А началась эта история в 2007 году, в Майами, где он любил отдыхать с семьей в свои короткие две недели «отпуска». В тот раз там же отдыхал популярный российский композитор Игорь Крутой.  Они познакомились на пляже. Дмитрий сам подошел и сказал: «Здравствуйте. Я – Хворостовский», на что два Игоря (вторым был певец и композитор Игорь Николаев) ответили: «Да мы вас знаем…». Сначала это было ни к чему не обязывающее знакомство. Пока Крутой не пригласил Дмитрия с супругой к себе домой. Дома он сел за рояль и сыграл гостям свою музыку, но не те эстрадные шлягеры, которые все знают, а совсем другую музыку, серьезную. Хворостовский потом рассказывал: музыка была настолько «мощная»,  что у него комок подступил к горлу, а Флоранс даже прослезилась. И тогда он посмотрел на Игоря совсем другими глазами и сказал: «Может, ты для меня что-нибудь напишешь?». Ему давно хотелось спеть музыку, написанную специально для него, потому что все, что он когда-либо пел, до него уже пели другие. Игорь обещал попробовать, и вскоре действительно начал писать музыку для Хворостовского. Серьезную, но очень современную.

Творческий процесс растянулся на два года. Игорь звонил Дмитрию, напевал ему очередную композицию, они ее обсуждали, Хворостовский, еще не имея нот, на слух ее разучивал. Слов тоже не было, было что-то черновое, рабочее: «ва да фа», «ва да фе» и т.д. Вдруг в какой-то момент Дмитрий засомневался: «Нет, я не могу это петь. Меня моя публика не поймет».

Некоторое время они не созванивались. Крутой занялся другими проектами, решив, что ничего не получится с Хворостовским. Жалко было уже написанных композиций, и он даже стал подумывать о другом исполнителе. Показал свою музыку Святославу Бэлзе, ничего не объясняя, спросил: «Кто сможет это исполнить?». Бэлза, послушал и сказал: «Только один человек – Дмитрий Хворостовский».

А тот спустя пару месяцев сам позвонил. Оказалось, что напетая Игорем музыка, все эти «ва да фа» и «ва да фе», не выходят у него из головы. И они начали все сначала.

Всего Игорь Крутой написал 24 оригинальные композиции. И уже на готовую музыку сочиняла тексты живущая в Италии поэтесса Лилия Виноградова. Тексты были в основном на итальянском языке. Две или три мелодии подвигли ее написать текст к ним по-французски. И еще столько же  –  по-русски.

На последнем этапе они работали вместе, втроем, записывая двойной альбом, у которого еще не было названия, по ходу дела дорабатывая каждую вещь, где-то поправляя текст, где-то ноты. Писали в звукозаписывающих студиях Нью-Йорка, Лондона и Москвы. Как-то, после очередной записи Дмитрий уже из самолета позвонил Игорю. «Я, кажется, нашел общее название, – сказал он. – Дежавю». И все встало на свои места, все срослось в единое художественное полотно, где уместилась вся человеческая жизнь от рождения до смерти, с радостями и горестями, любовью и разлукой, размышлениями над смыслом существования и одиночеством… Лилия Виноградова написала по сути  философские баллады и притчи. А что касается музыки Игоря Крутого, то знатоки различили в ней, с одной стороны, традиционные жанры – русский романс,  французский шансон и итальянскую канцону, а с другой – новомодные кроссовер, лаунж- и хаус-мьюзик, техно.

Интерес к проекту подогрел вышедший еще до премьеры клип, снятый талантливым киевским режиссером Аланом Бадоевым на одну из композиций, исполняемую на французском языке, – «Toi et Moi» («Ты и я»), где Хворостовский – к ужасу одних и восторгу других – предстал в роли палача с обнаженным торсом и плеткой в руках. Клип назывался «Легенда о девушке Розе». Якобы эта девушка в минуты любви убивала возлюбленных своими «шипами», за что ее и приговорили к казни, но палач ее полюбил… Самое интригующее было не в романтическом сюжете, а в реальном Хворостовском, чей мускулистый торс способен был свести с ума не только «девушку Розу». Кто-то узрел в столь откровенной съемке угрозу репутации классического певца, чему Хворостовский только посмеялся: «Они не видели, как сейчас в опере раздевают».

«Я творческая личность, – объяснял он на пресс-конференции по случаю выхода двойного альбома «Дежавю», состоявшейся 16 октября 2009 года в пресс-центре ВГТРК. – Я ищу,  пробую искать для себя какие-то новые возможности. Этот проект для меня – уникальнейшая возможность попробовать себя в чем-то ином. Я предполагаю, что не вся моя оперная публика будет довольна. Но творчески я расту в этом проекте… Есть несколько композиций, которые написаны абсолютно без каких-либо песенных или эстрадных уступок для исполнителя. Диапазон – около двух октав. Петь мне приходится полным звуком. Это предполагает и требует от меня максимальных вокальных затрат. Мне было очень интересно работать. На запись произведений мы потратили два года. Это был светлый период в моей жизни. Я никогда ранее не записывал в течение двух лет один проект.  Когда работа закончилась, мне стало как-то жалко. Я ощущаю нехватку чего-то, мне хочется вернуться и продолжить…». 

«Нехватка» эта – невозможность и дальше работать в коллективе соотечественников, где все друг друга прекрасно понимают, где царит творческий подъем, общее вдохновение от работы, юмор и смех, где «русский дух», где «Русью пахнет». О том, что атмосфера работы над проектом «Дежавю» была именно такой, говорят видео, снятые в процессе репетиций и студийных записей, и неформальные, почти домашние интервью его участников. Для Хворостовского это было поистине счастливое время, потому  он о нем и жалел, потому и хотелось ему «вернуться и продолжить».  

Премьера грандиозного вокального моноспектакля «Дежавю»[59] состоялась 19, 21 и 22 ноября 2009 года в Москве, в Большом Кремлевском дворце. Билеты были распроданы, ажиотаж был большой, в Москву съехались vip-гости и музыкальные продюсеры из разных стран, поскольку сразу после трех московских премьер начиналось мировое турне «Дежавю». Проект такого масштаба не мог не вызвать бурных споров среди музыкальных критиков и журналистов, не упустивших возможности в очередной раз упрекнуть Дмитрия в отходе от классики, в сотрудничестве с «попсовым» композитором и т.п. Некоторые делали это еще до премьеры, не видя и не слыша, что получилось у творческого содружества Хворостовский – Крутой – Виноградова. А получилась уникальная работа, подобной которой никогда и никто еще не делал ни в России, ни за ее пределами. Работа,  достойная таланта и голоса такого исполнителя, как Хворостовский. По мнению Константина Орбеляна, дирижировавшего симфоническим оркестром и Большим хором Академии хорового искусства имени Попова, Игорь Крутой  предстал в этом проекте серьезным, большим музыкантом, сделал «огромнейшую композиторскую работу».   Многие назвали эту работу  неоклассикой.

А Дмитрий Хворостовский в очередной раз показал не только свой безграничный талант, для которого нет ни жанровых, ни вокальных рамок, не только свою титаническую работоспособность, но, что не менее важно, – свою независимость от общепринятых догм и предрассудков, готовность экспериментировать и рисковать, не оглядываясь на то, что скажет публика и напишут критики. Он верил своим ушам, своему профессиональному чутью, своему музыкальному вкусу. Результат превзошел все ожидаемое и предсказуемое.

В 2009-2012 годах  вокальный цикл «Дежавю» с успехом  показывали  в Санкт-Петербурге и Екатеринбурге, Киеве и Астане, Нью-Йорке, Лондоне, Токио…

Прошло десять лет. И сегодня ясно, что уникальность этого проекта была еще и в том, что после Хворостовского, без Хворостовского эту музыку никто уже не исполнит. Да, остался прекрасный альбом «Дежавю», осталась видеозапись кремлевской премьеры, которую хочется пересматривать вновь и вновь. Но вживую эти композиции, эти 24 песенные баллады больше не звучат и вряд ли прозвучат когда-нибудь еще. Как говорил сам Хворостовский в дни работы над проектом: «Это теперь мое! Мое, и больше ничье!».  Он шутил, а так оно и вышло.

Глава 12. Хворостовский и друзья

В 1991 году по приглашению музыкального фонда Ричарда Такера Хворостовский участвовал в концерте, проходившем  в нью-йоркском Линкольн-центре, где пел с самим Лучано Паваротти дуэт Альваро и Карлоса из оперы Верди «Сила судьбы». Паваротти было в тот год 54, Хворостовскому – 29. Он ни в чем не уступал великому итальянцу, держался рядом с ним уверенно, слова знал наизусть, смело смотрел в зал. Паваротти почти не поднимал глаз от пюпитра с текстом, изредка взглядывал в зал; рядом с молодым, высоким и подтянутым Хворостовским этот полный, лысеющий человек в очках, с неизменным белым платком в руке внешне явно проигрывал. Но когда «заговорили» друг с другом их голоса, все это отошло на второй план, и были только эти два голоса – баритон и тенор, тенор и баритон, и прекрасная музыка Верди. Этот дуэт длится довольно долго, но слушать двух маэстро, один из которых уже давно царствовал на мировой оперной сцене а другой делал на ней первые шаги, можно  бесконечно.

«С самого детства я был заворожен красотой и удивительной чистотой, искренностью его голоса. Я всегда ловил себя на мысли, что мне не хотелось с ним знакомиться, чтобы, не дай Бог, не разочароваться. Я был просто слепым обожателем его таланта…». [60]

Разочарования не случилось. Паваротти оказался простым и доступным человеком, он даже пригласил Дмитрия в свою нью-йоркскую квартиру, там они и репетировали 
свой дуэт.

«…Я знаю многих людей, которые были освещены светом его личности, он дарил их своим теплом, любовью. Они – мои друзья, поэтому я могу сказать, что мы с Лучано тоже отчасти были друзьями. Мы с ним вместе пели, он следил за моим искусством, за моей карьерой. Подобного феноменального голоса, искреннего, чистого артистизма, пожалуй, не было ни в XX веке, ни в текущем XXI»[61]. 

Сам выдающийся певец и артист, Хворостовский умел искренне восхищаться искусством своих коллег. Никогда ни о ком не сказал дурного слова. Если его спрашивали о конкуренции в оперном мире, он отвечал, что места хватает всем, что он всех любит, и его все любят (похоже, так оно и было). Для него сцена была чиста и свята, как храм, а зависть, соперничество, если и существовали, то где-то там, за сценой, вне ее, и он на эти вещи старался просто не обращать внимания. О конкуренции с другими певцами говорил, что да, он хочет петь лучше, чем они, но, «не делая при этом никаких гадостей». Наверное, коллеги  любили его не только за талант, но еще и за доброту и порядочность, что не всегда сочетается в одном человеке, даже если это великий артист.

«Есть много хороших певцов, но таких, как Хворостовский, – нет, вспоминает Лев Конторович. –  Он особенный во всем. Каждую встречу с ним я воспринимал как подарок судьбы. Дмитрий много раз на самых различных площадках выступал с нашим коллективом «Мастера хорового пения» под сопровождение оркестра Константина Орбеляна. Но больше всего мне запомнились наши гастроли по городам Урала и Западной Сибири. В череде городов, которые мы объехали, был и родной для Дмитрия Красноярск. Он готовился к нему с особым трепетом, глубиной. Потому что на этом концерте были его родители и педагог по вокалу. После выступления для него был устроен шикарный прием в пентхаусе отеля. Когда он вошел туда и увидел только высокопоставленных гостей, спросил: «А где же хор?» – «Внизу, в ресторане на первом этаже». – «Нет, я пойду к хору». И спустился к нам, а за ним и все остальные. А угощения с шикарного стола переместили на общий праздник. Дмитрий – очень благодарный человек. Он помнит всех, с кем когда-либо его сводила судьба. Он благодарен и внимателен к тем, кто с ним работает. Например, после окончания наших совместных гастролей он арендовал ресторан и пригласил всех хористов. Для ребят это был не просто обед, а возможность личного общения с большим артистом. Они потом много говорили об этой встрече, вспоминали, какие Дмитрий давал советы, какие секреты мастерства раскрывал, даже помогал разобраться в непростых жизненных ситуациях»[62].

Подобных историй много. Все, кто соприкасался с ним на сцене или в жизни отмечали в Хворостовском качества большого и великодушного человека. Ни с кем он не был высокомерен, никого не считал ниже себя, с любым говорил на равных.  Судьба подарила ему знакомство и дружбу со многими выдающимися, великими людьми, и он еще в молодые годы обратил внимание, заметил, что великие люди, как правило, просты, естественны, искренни в общении. Таким был и он сам, что и притягивало к нему людей.

Его принимали британская принцесса Диана, королева Нидерландов Беатрис, принцы Монако Ренье и Альбер, ему жали руку главы многих государств… А он, уезжая, к примеру, из Нью-Йорка после череды спектаклей в Метрополитен опера, шел прощаться не только к руководителям и менеджерам театра, но и к рабочим сцены, «крепким бруклинским мужикам», и к костюмерам, и к осветителям. Со всеми этими людьми у него были добрые, дружеские отношения, он умел ценить их труд, и они платили ему уважением и благодарностью.

Будучи звездой мирового масштаба, он умудрялся оставаться скромным, в чем-то даже застенчивым человеком. Сам покупал билеты даже на свои спектакли – для родных и друзей, которых приглашал на премьеру.

«Мы были с ним очень близки, – вспоминает Константин Орбелян. – Работали и отдыхали вместе. В тяжелые времена он меня очень поддерживал. Он всех поддерживал. Помню один концерт в Подмосковье, на котором тубист упал со второго этажа в люк и сломал себе позвоночник. Дмитрий оплатил его лечение. Он был очень щедрым и в выступлениях. В 2007 году на наших совместных концертах (это была серия из 17 выступлений по Мексике, Канаде, США) он простудился из-за долгого перелета, чувствовал себя неважно, нервничал. Я его успокоил, сказал, что не надо петь весь концерт, а просто исполнять по одной арии, а я сыграю оркестровые перебивки при необходимости. А потом не мог оттащить его от сцены, потому что он спел еще шесть - семь арий, и весь зал выл, и это было потрясающе. На «бис» он выходил три или четыре раза.....».[63]

В начале 2006 года Анна Нетребко должна была дебютировать с сольным концертом в нью-йоркском Карнеги-Холле, но, не будучи уверена в себе, попросила перенести концерт на весну 2007 года, чтобы лучше подготовиться. Однако волнение не оставило ее и в  следующем году, и тогда она обратилась к Дмитрию Хворостовскому с просьбой выйти вместе с ней на сцену Карнеги-Холла. Когда перед концертом его спросили, почему он решил петь вместе с Нетребко, он ответил просто: «Она сама боится». Вместе они исполнили три дуэта – из «Евгения Онегина» и «Паяцев», сольно – арии из опер и русские романсы. Один из зрителей потом написал: «Вечер был похож на сон из прошлого. Нужно было видеть это невероятное взаимодействие двух звёзд. Эти фантастически одаренные русские оперные певцы, на пике своего таланта, потрясли восхищенную публику своим великим искусством. Будучи зрителем с сорокалетним стажем, я никогда не видел ничего подобного»[64].  

Такое бескорыстное участие в судьбах молодого поколения певцов, деятельная помощь прежде всего соотечественникам, начинающим карьеру за рубежом, были очень свойственны Хворостовскому. Среди работающих сегодня на Западе оперных певцов из России не найдется, наверное, никого, кто так или иначе не соприкоснулся бы с Хворостовским, не ощутил бы его поддержку.

Очень интересной историей поделилась в соцсетях театральный режиссер и либреттист Екатерина Поспелова[65]. История эта не только показывает, как Дмитрий Хворостовский относился к своим партнерам по сцене, к молодым, начинающим артистам, но и раскрывает некоторые секреты оперной «кухни», о чем зритель осведомлен мало. Ради этого стоит привести эту историю почти целиком, с незначительными купюрами.

"Я работала ассистенткой режиссера в театре Новая Опера, когда замышлялся супер-проект «Риголетто» с Хворостовским… Был приглашен хороший режиссер из Скандинавии – Ральф Лянгбака, колоритный и образованный, который умел читать монолог Гамлета на финском языке, и тем смешил нас всех на репетиции...

Все мизансцены были поставлены на другого артиста, штатного баритона театра Новая Опера Николая Решетняка, которому суждено было петь эту партию после отъезда Хворостовского, получая все замечания от сравнения, без "страховки", одному... Ну, это часто так бывает. Весь спектакль делался под Хворостовского.

…А партию Джильды обещали сразу нескольким сопрано – приме театра, двум-трем крепким солисткам. И молоденькой, только что поступившей в театр колоратуре Кате Сюриной. С ней я дружила. Она была при начале постановки пятой или шестой Джильдой. Потом стала четвертой. Затем – третьей. Ее соперницы были очень хороши и прекрасно пели. Потом приехал Хворостовский – очаровательный, внимательный ко всем, сам волнующийся…

В какой-то момент заболела вторая Джильда, и Катя на репетиции стала второй претенденткой, до этого не исполнив ни одной партии в театре, ни маленькой, ни "кушать подано", никакой вообще! А теперь на сцену – и с мировой звездой, с Хворостовским!

Она страшно волновалась. Катя, студентка ГИТИСа, прибежала на репетицию после всех этих гитисовских уроков мастерства, сцендвижения, за время которых колготки ее порвались на большом пальце… Вот представьте: оперный зал, свет, декорации, ее, студентку, обнимает мировая звезда Хворостовский,  а на колготках – дырищи! …Половина замечаний дирижера относилось к Риголетто-Хворостовскому, который всё слушал внимательно, кивал, а краем рта шептал ей: "Спокойно, Катя Дыркина, все хорошо!" И она совершенно успокоилась. Потому что такого партнера, каким был Дмитрий, – только пожелать. А поймите, для него самого это было первый раз в жизни – в роли Риголетто на сцене, и можно только представить сколько тут было тревог и амбиций, работы над партией и неуверенности,  но, увидев молодую и гениальную сопрано, он забыл о собственном волнении и проявлял столько поддержки! Посреди своих реплик, чутко следил, как она справляется, что-то шептал, направлял, а когда пели дуэты,  слушал ее серебристый и удивительно «джильдистый» голосок, и, мне кажется, наслаждался...

За несколько дней до премьеры мы пошли всем постановочным кагалом на совещание с дирекцией театра. Я, помимо своих ассистентских обязанностей, еще и переводила с английского. Финский режиссер прошептал мне: "Наше главное задание сейчас – сделать так, чтобы маленькая Катя пела премьеру!" От Кати были все в восторге – и режиссер, и Хворостовский, направляющий ее каждую секунду на сцене, словно он действительно был отцом, а она – его дочерью. Но мы не были уверены во мнении начальства – дирижера и главных людей театра.

И вот я, трепеща, перевожу решительную фразу режиссера: «Я хочу, чтоб премьеру пела маленькая Катя». Страшная пауза. Катя, которая никогда и нигде прежде... и Хворостовский. Затем говорит Колобов: «А я тоже хочу, чтоб премьеру пела именно маленькая Катя!».

Вздох. Теперь понятно, что схватка – наша. И настолько точно  наша, что режиссер рискует и говорит: «Но, если премьеру споет маленькая Катя, то певица N. очень обидится!». А Колобов ему отвечает: «А если премьеру споет кто-то, кроме маленькой Кати, то Верди очень обидится!».

На сцене все в нетерпении ожидали решения начальства. Вспыхнул и погас сжатый аплодисмент. Все решено. Катя поёт премьеру! Дмитрий тоже был рад. Теперь  только держаться и не расплескать. Потом газеты писали очень сочувственно и хорошо про обоих. А в одной даже было: "Дебютантка Сюрина перепела звезду мировой сцены Хворостовского". Как, вы думаете, он реагировал? Да был счастлив! Многие годы после той премьеры он следил за Катиным творчеством. А она потом пела и в Мете, и в Ла Скала, и в Ковент-Гардене, и в Зальцбурге… Почти всякий сезон Хворостовский привозил ее, а впоследствии и ее талантливого мужа, американского тенора Чарльза Кастраново на музыкальные праздники в Дом музыки! И чудо смотреть, как он поет с ней, своей "ученицей", обожает ее, надеется на нее и уповает! Вот подлинное партнерство, учительство, поддержка, продолжение традиций... Вот случай дивного везения для молодой певицы. Вот, с его стороны, искреннее и выношенное годами карьеры убеждение, что ты не один на сцене, и «иные вслед придут».

Его часто подбивали на общение с начинающими вокалистами, просили дать мастер-класс, поделиться профессиональными секретами, спрашивали, не планирует ли он по окончании карьеры заняться преподаванием. Он всегда отвечал, что не считает себя готовым к этому, что у него нет достаточных педагогических знаний и навыков. К тому же, ему хочется «еще немножко попеть». Но несколько раз мастер-классы он все же проводил, они записаны на видео, их можно посмотреть в интернете. Он старался говорить со студентами не о технике пения, а об образе, о чувствах, о контакте со зрителями. И когда Сати Спивакова в программе «Нескучная классика» спросила его, почему же не о технике, Дмитрий объяснил это соображениями… деликатности. «Ведь в зале сидит их педагог, как же я могу…». Зато он всегда приглашал студентов на свои концерты и даже репетиции, а это и есть лучший мастер-класс. Бывали случаи, когда зал полон, билеты дорогие, а Хворостовский требует пустить на галерку студентов, бесплатно. Он хорошо помнил, как сам был студентом, как они ходили на галерку местного оперного театра, как однажды к ним в Красноярск приехал Святослав Рихтер, и его, Диму, даже выбрали листать ноты маэстро, сидя рядом с ним у рояля, а он оробел и отказался…

Собственных учеников у него не было, но самим своим искусством он повлиял на многих и многим открыл глаза на то, как надо петь.

«Я увидел его по телевизору, будучи совсем ещё молодым, – рассказал в программе «Энигма» на канале «Культура» ныне всемирно известный оперный певец (бас) Ильдар Абдразаков. – Мне было 13 лет, я жил в Уфе и только предполагал заниматься пением. Я увидел концерт Хворостовского по телевизору. Этот парень-красавец с белыми волосами стоял и пел так, что я понял: если я буду петь, то только так, как это делает он – не жалея себя, отдавая всю свою душу, энергию, все силы… Как бы ты себя ни чувствовал, – стопроцентная отдача. Это всегда было в Диме, и это чувствовалось. Благодаря тому моменту, каждый раз, когда мы встречались, я говорил ему: «Это всё ты, это из-за тебя…». Мы с ним встречались в Нью-Йорке, проводили вместе время, очень часто после репетиции ходили куда-то поужинать. И отдыхали вместе, и спортом вместе занимались, ходили в «качалку». Это было особое время, время двух близких друзей, двух братьев. Это останется навсегда в моей душе и в моем сердце».

Сам Хворостовский продолжал учиться всю свою жизнь, в том числе, и у тех великих певцов, композиторов, пианистов, дирижеров, с которыми ему доводилось работать. Одним из таких людей был для него Валерий Гергиев…  Благодаря Гергиеву он сделал свои первые шаги на большой сцене – в  Мариинском (тогда еще Кировском) театре, где в начале 90-х спел Грязного в концертном исполнении «Царской невесты» и Елецкого в «Пиковой даме». Гергиев был первым из российских музыкантов, кто в 90-е стал успешно работать за рубежом, и, можно сказать, подал пример Хворостовскому, а потом и привел его в Метрополитен опера, где они вместе работали над «Евгением Онегиным» и «Войной и миром». С Гергиевым и Роттердамским симфоническим оркестром Хворостовский записал в 1990 году на фирме «Филипс» свой первый альбом, составленный из оперных арий Чайковского и Верди. Он считал Гергиева гением, никогда не переставал им восхищаться и сожалел только о том, что им мало довелось работать вместе, так уж сложилось, но друзьями они оставались до конца.

«Это человек с великолепным чувством юмора, достаточно легкий,  –рассказывал Дмитрий тележурналисту Андрею Максимову. – Но он человек неординарный, человек, который умеет делать несколько дел одновременно. Я просто преклоняюсь перед такими людьми. Это человек, который может, допустим, чисто физически дирижировать одной рукой один размер, очень сложный, семь или восемь четвертей, а другой – совершенно противоположный. Настолько он органичен. То, что он делает, я не могу. И я думаю, что даже многие из его коллег, профессиональных дирижеров, не могут такие вещи делать. Я наблюдал его говорящим по телефону, дирижирующим в это время перед собой одновременно партитуру и клавир в транспорте. Партитуру, еще другую партитуру, с которой он сравнивал, и говорил при этом по телефону! И бросал реплики мне, поющему рядом с ним.

-И на качестве того, как он дирижирует, это не отражается?

-Нет. Не отражается. Этот человек  способен был определить и выявить ошибки, сделанные в оригинальной партитуре, написанной для меня, сравнивая ее с партитурой, сделанной несколько десятилетий тому назад, имея перед собой клавир в транспорте, то есть в другой тональности. Понимаете? А по телефону говорил о чем-то совершенно постороннем, что-то организационное, причем на другом языке.

- А с вами на русском говорил?

- А со мной по-русски, соответственно, говорил.

- Невероятный человек». [66]

Однако при всем своем восхищении этим невероятным человеком работать на постоянной основе в Мариинском театре  Хворостовский не хотел бы, говорил, что там «все без репетиций, все в цейтноте и панике», а он привык и любил репетировать, отрабатывать роль до последней детали.

Последние десять лет своей жизни Хворостовский ежегодно привозил в Россию кого-то из своих друзей – звезд мировой оперной сцены. Затевая проект «Хворостовский и друзья»,  он, конечно, держал в уме благотворительный проект «Паваротти и друзья», как бы наследуя великому тенору, уже ушедшему к тому времени из жизни. В конце концов он и сам пришел к идее благотворительных концертов, но изначально ставил перед собой, как представляется, несколько иные цели. С одной стороны, познакомить русскую публику с мировыми оперными звездами, которых наша публика не видит, не слышит и не знает, а с другой стороны,  показать мировым  звездам Россию, которую они, по большому счету, тоже не видят и не знают.

«Первой ласточкой» стала прима американской оперы, меццо-сопрано Рене Флеминг, к которой Хворостовский относился с большой нежностью, восхищением. Она приезжала в Россию в 2006 году и выступала в совместных с Дмитрием Хворостовским концертах в Москве и Санкт-Петербурге. Но история их творческого содружества более давняя. Впервые Дмитрий пел на одной сцене с Рене в 1990 году, в Нью-Йорке,  в гала-концерте молодых лауреатов международных вокальных конкурсов. Рене Флеминг запомнилась ему как «совсем молоденькая девушка в нелепом зеленом платье».  Примечательно, что в зрительном зале, где проходил концерт, присутствовал живший тогда в США Константин Орбелян. Голос молодого Хворостовского его поразил и потряс, с тех пор он следил за его стремительной карьерой, а лично познакомиться смог только через девять лет, когда Дмитрий уже жил на Западе, а Константин, наоборот, перебрался в Россию.  В 1999 году, по приглашению Марка Хилдрю, он специально прилетел из Москвы в Нью-Йорк, где в Линкольн-центре  уже всемирно известные Хворостовский и Флеминг пели концерт из оперных  арий и дуэтов и, в частности, исполняли отдельные сцены из «Евгения Онегина». После концерта Орбелян пришел за кулисы, представился, и, когда Хворостовский узнал, что тот прилетел из Москвы всего на один день, чтобы познакомиться с ним, он его обнял и сказал: «Мы будем дружить всегда». С той поры они много работали вместе, записали десятки альбомов, дали сотни концертов.
В 2007 году, все в том же Нью-Йорке, присутствуя на премьере «Евгения Онегина» в Метрополитен опера и любуясь Хворостовским-Онегиным и Флеминг-Татьяной, Орбелян  подумал, как хорошо бы они смотрелись на фоне исторических интерьеров, например, в залах старинных петербургских дворцов… Минималистские ли декорации (вернее, полное их отсутствие) в спектакле Метрополитен навело его на эту счастливую мысль, или она посетила его годом раньше, на концерте Хворостовского и Флеминг в Петербурге – неважно. Важно, что  родилась блестящая идея совместного российско-американского музыкального фильма с участием двух звезд мировой оперы – Дмитрия Хворостовского и Рене Флеминг – фильма,  названного впоследствии «Музыкальная одиссея в Петербурге».

По словам одного из его продюсеров, Станислава Ершова, с реализацией этого проекта была масса сложностей, связанных, в том числе, и с мировым экономическим кризисом 2008 года. Но к середине 2009-го все их удалось так или иначе преодолеть, и в начале июля, в пору белых ночей,  съемки в Петербурге состоялись.  Над фильмом работали   известный английский  режиссер Брайан Лардж, специализирующийся на фильмах-операх с мировыми звездами (достаточно сказать, что он снимал еще Марию Каллас) и австрийская фирма BFMI. При этом использовались самые современные технологии, обеспечивающие высочайшее качество изображения и звука. В прекрасных залах Петергофского и Юсуповского дворцов Рене Флеминг и Дмитрий Хворостовский пели в сопровождении пианистов Ольги Керн и Ивари Ильи, а также оркестра Государственного Эрмитажа под управлением Константина Орбеляна арии и дуэты из опер Верди, Беллини, Чайковского, включая финальную сцену из «Евгения Онегина», романсы Чайковского, Рахманинова, Метнера. В этом фильме Рене и Дмитрий гуляют по набережным Невы, плывут на открытом прогулочном катере по каналам Петербурга, любуются фонтанами Петродворца... Было сделано две версии – российская и американская. В англоязычной версии оперное пение чередуется еще и с экскурсией, которую Рене Флеминг ведет по самым красивым местам Санкт-Петербурга. Это  редкий, почти забытый жанр музыкального фильма, которых никто сейчас не делает. Мировая премьера состоялась в цифровых кинотеатрах и на телеканалах только в октябре 2011 года, видимо, все из-за тех же кризисных проблем. Для Хворостовского это был уникальный опыт, понравившийся ему гораздо больше, чем съемки в канадском «Дон Жуане».  Никакого другого опыта в кино в его жизни больше не случилось.

Вслед за Рене Флеминг  в России, в рамках ежегодных фестивалей «Хворостовский и друзья»,  побывали и другие звезды мировой оперы: американская сопрано с русскими корнями Сондра Радвановски, самая известная оперная певица в Юго-Восточной Азии, кореянка Суми Джо[67] (ее Дмитрий просто обожал, называл  Сумичка), знаменитый немецкий тенор Йонас Кауфман,  прославленные оперные певцы из Италии Марчелло Джордани и Барбара Фриттоли, один из лучших лирических теноров современной оперы, аргентинец Марсело Альварес и замечательный мексиканский тенор Рамон Варгес (тот самый, что пел Ленского в Мете[68] и угощал Диму козьей сгущенкой).

С каждым из них Хворостовский пел на сценах разных оперных театров мира, все они, так же, как и он сам, имели насыщенный график выступлений, и было непросто найти «окошко» для поездки в Россию, но  они с радостью принимали приглашение Дмитрия Хворостовского, более того, считали за честь выступить вместе с ним перед русской публикой. Приглашал Хворостовский и российских оперных певцов, работающих на Западе, их теперь немало. В разные годы с ним вместе выходили на сцену Ольга Бородина, Анна Нетребко,  Аида Гарифуллина, Екатерина Сюрина вместе со своим  американским  супругом Чарльзом Кастроново, Екатерина Губанова, братья Абдразаковы. 

«Когда мы с ним познакомились, подружились, он предложил мне выступить в консерватории, в концерте «Хворостовский и друзья», – рассказывал Ильдар Абдразаков. – Я  был молодой, начинающий и мне было приятно, как Дима сказал тогда: «Вы придете на имя Хворостовского, а уйдете с именем Ильдара Абдразакова». Это меня очень тронуло…»[69].

Можно ли придумать лучшую поддержку молодому певцу, чем такая рекомендация певца именитого и прославленного! До Хворостовского никто ничего подобного у нас не делал. Дмитрий сам вел эти концерты, и надо было видеть, с какой радостью, каким удовольствием он приглашал на сцену своих друзей-артистов, как искренне ими гордился, как великодушно уступал им первенство у микрофона. Такими были и гала-концерты, проходившие в январе 2013 года в Москве и Питере и посвященные 50-летию Дмитрия Хворостовского. Дело в том, что 16 октября 2012 года, в свой день рождения, он, как и всегда, работал, репетировал в Мете, поэтому празднование юбилея перенесли на январь, когда в Россию смогли приехать сразу несколько мировых звезд – Барбара Фритолли, Рамон Варгас, братья Абдразаковы, Екатерина Губанова. Телевидение эти концерты не снимало, таково было пожелание самого юбиляра, ему хотелось более уютной, домашней атмосферы, но в сети и сегодня можно найти непрофессиональную съемку, сделанную зрителями. Знаменитые артисты не просто пели популярные арии, но от души веселились и дурачились на сцене, и тон задавал он, Дмитрий Хворостовский, перешагнувший рубеж в 50 лет, красивый, физически крепкий, безмерно талантливый. Кто бы думал тогда, что всего через пять лет…

Начиная с 2014 года, когда  Запад ополчился против России за Крым, собирать участников на фестиваль «Хворостовский и друзья» стало сложнее. Тем ценнее был приезд в Москву мировой звезды, выдающейся латышской певицы, меццо-сопрано Элины Гаранча. Хворостовский тогда сказал: "В связи с политической ситуацией очень мало кто из наших коллег теперь осмелится приехать в Россию, не потому что они плохо относятся к России, просто их ждет в своих странах определенного рода осуждение. Поэтому некоторые боятся, некоторые отказались. И я очень благодарен Элине, что она набралась смелости и приедет к нам, и будет выступать. Для меня это очень большая честь».  В свою очередь сама Элина на пресс-конференции перед концертом говорила о своей любви к Хворостовскому, восхищении его талантом, о том, что впервые услышала и увидела его на экране телевизора еще девочкой, вместе с мамой (а мама ее была  известным в Латвии педагогом по вокалу). И потом, на концерте, когда  после нескольких выходов на бис Дмитрий запел «Прощай радость, жизнь моя…», эта красивая, на вид холодноватая молодая женщина  плакала прямо на сцене… Солидарность с коллегой, борющимся со смертельной болезнью, оказалась для нее важнее «политических» соображений.

На всех концертах и оперных спектаклях Хворостовского буквально заваливали цветами. Но все цветы, которые ему преподносили восторженные и  благодарные зрители, он в конце программы всегда раздавал своим партнершам и женщинам из оркестра и хора. Никому не отказывал в автографах, просьбах сфотографироваться, тратил на это еще час-полтора после выступления. Существуют фотографии, запечатлевшие его в обнимку с российскими поп-звездами, у него не было никакого высокомерия по отношению к артистам других, неклассических жанров. Но это не означает, что он был неразборчив в своих контактах. Когда ему предложили спеть с Мадонной, он наотрез отказался. Потом журналисты всё допекали его вопросом, почему отказался, как можно отказаться от «самой Мадонны»? Что ж, «сам Хворостовский» мог себе это позволить. Где он и где она? Это же разные миры! «Если бы я согласился с ней петь, мне было бы неловко и за себя, и за нее».

Отношение к зрителям у него было очень ответственное. Он не стремился угодить публике, потрафить ее вкусам, он стремился к другому – чтобы между ним и зрительным залом возникла  «химия». Он был убежден, что классическая музыка способна делать людей лучше, чище, поднимать над обыденностью. Именно это он и называл чудом. И если чуда не случалось, винил в этом не публику, а самого себя.

Его постоянно спрашивали, какой зритель лучше – российский или западный. Он всегда говорил, что наша публика более взыскательная, всегда ждет от него большего, что она даже «вампирная», вынимает из него всю душу. И объяснял это тем, что для русской публики музыка – больше, чем просто развлечение, это – сама жизнь.

Последним его проектом в России стала серия концертов «Хворостовский и друзья – детям». Идея родилась после поездки в Тбилиси, куда его пригласил грузинский оперный певец Паата Бурчуладзе и где он спел концерт вместе с ним и грузинской сопрано Тамар Ивери на сцене тбилисской филармонии. Бурчуладзе – основатель благотворительного фонда «Иавнана» («Колыбель»), помогающего детям-сиротам и многодетным семьям. В финале концерта Хворостовскому была предоставлена почетная миссия вручить ключи от нового дома одной из многодетных семей. Дмитрий впервые принимал участие в такого рода акции, и она произвела на него большое эмоциональное впечатление. Захотелось что-то подобное сделать и в России.

Целью нового благотворительного проекта  стала помощь детям, страдающим тяжелыми заболеваниями. Первый благотворительный концерт  прошел в Кремле в октябре 2014 года. Сумма пожертвований составила почти 21 миллион рублей, этого хватило на лечение  70 тяжелобольных детей. Как пишут на официальном сайте проекта, [70] «вдохновившись результатами», организаторы устроили следующий благотворительный концерт в Уфе в ноябре 2015 года. На сцене Башкирского государственного театра оперы и балета выступили Дмитрий Хворостовский, Ильдар Абдразаков и Национальный симфонический оркестр Республики Башкортостан. В Русфонд и местный благотворительный фонд «Мархамат» («Милосердие») поступило тогда 37 миллионов рублей, что позволило помочь уже 90 больным детям.  А 1 июня 2016 года, в Международный день защиты детей, прошел третий по счету благотворительный  концерт «Хворостовский и друзья – детям», уже при поддержке правительства Москвы и администрации президента РФ. На сцене Большого театра, кроме самого Дмитрия и Ильдара Абдразакова, пели мировые оперные звезды Динара Алиева, Юлия Мазурова, Стивен Костелло. Концерт транслировался через огромный плазменный экран прямо на Театральную площадь Москвы. После этого концерта в  Русфонд поступило 10 миллионов рублей.

Всего три благотворительных концерта, организованных Хворостовским, позволили оплатить лечение детей на общую сумму более 68 миллионов рублей. Это были дети с пороками сердца, параличами, тяжелым сколиозом, диабетом из разных регионов России – Башкортостана, Красноярского и Краснодарского краев, Московской, Архангельской, Саратовской, Ярославской, Челябинской, Ульяновской, Нижегородской, Омской, Волгоградской и Новосибирской областей. Были оплачены операции, куплены инсулиновые помпы, инвалидные коляски, средства реабилитации…

К тому времени сам Хворостовский уже тяжело болел, проходил дорогостоящий курс химиотерапии и облучения. И все же планировал организовать такой же благотворительный концерт в родном Красноярске. И он там состоялся, но уже после его смерти.

Глава 13. Между жизнью и смертью

За два года до смерти Федор Иванович Шаляпин еще гастролировал по странам Дальнего Востока – на Цейлоне, в Сингапуре, Китае, Японии. Менее, чем за год пел с Митрополичьим хором Н.П. Афонского в парижском зале «Плейель» русский репертуар – Мусоргского, Глинку, Рубинштейна… Планировал гастроли по Скандинавии, концертное турне по Соединенным Штатам…  Но этим планам не суждено было сбыться. Концерт 23 июня 1937 года в английском Истборне в честь 100-летия Федерации бакалейщиков оказался последним в его карьере. Консилиум врачей сначала обнаружил эмфизему легких и расширение сердца, позже, в феврале 1938 года, был поставлен диагноз «злокачественная лейкемия», что от самого Федора Ивановича гуманно скрыли, сказали: малокровие. Вот что он писал дочери Ирине в Москву.

«Ты себе не можешь представить, как ужасно, когда ты чувствуешь потребность вздохнуть глубоко и не можешь, потому что на середине вздоха должен закашляться, как лошадь. Ну… значит, приходит пора отвечать… Будем ждать выздоровления, но… не знаю, смогу ли работать. Будет ужасно, если я уже инвалид. Во всяком случае, этот сезон уже зачеркнут»[71].

Как это похоже на то, о чем беспокоился во время своей болезни и лечения Дмитрий Хворостовский, – сможет ли еще спеть в «Трубадуре», успеет ли записать диск с «Отелло», удастся ли съездить на родину, в Красноярск, где его  с нетерпением ждут зрители…  Стоя на пороге смерти, оба великих певца думали о пении, о голосе, о своих обязательствах перед зрителями… Без пения жизнь не имела для них никакого смысла.

Так же, как и для выдающегося итальянского певца Этторе Бастьянини, которого в молодости Хворостовский считал своим кумиром.

«В 19, 20, 21 год я ему подражал очень сильно и, возможно, подспудно я формировал свой голос, как голос Бастьянини, – рассказывал Дмитрий. – Недавно я пел в Вероне, на Арена де Верона, в «Трубадуре», и там несколько газет написали, что это «русское подобие Бастьянини». Мне было это очень приятно, несмотря на то, что в некоторых аспектах я его перерос и кумиров себе давно не ищу. Многих певцов слушаю и люблю, но кумиров у меня уже  нет»[72].

Голос Бастьянини называли «голосом бронзы и бархата». В 50-60-е годы прошлого века равных ему не было в мире. Пел в Ла Скала, Метрополитен опера, Венской опере, его партнерами по сцене были великие Мария Каллас, Марио дель Монако, Рената Тебальди.  В его репертуаре были все вердиевские партии – Родриго в «Дон Карлосе», Ренато в «Бале-маскараде», граф ди Луна в «Трубадуре»…  Пел он и в русских операх (на итальянском языке) – Елецкого, Онегина, князя Болконского, Мазепу.

Этторе Бастьянини было 40 лет, когда он узнал о своей болезни – раке гортани, но никому не сообщил об этом, не желая прерывать карьеры. Наверное, он совершил ошибку, потому что его исчезновение со сцены на те несколько месяцев, когда он проходил курс лучевой терапии в Швейцарии, а главное, начавший слабеть голос вызвали у ничего не подозревавшей публики и музыкальных критиков недоумение и волну недовольства. Дошло до того, что театры расторгали контракты с ним, считая, что певец полностью себя исчерпал. Он отказался от операции, сулившей ему еще годы жизни, но отнимавшей возможность петь. Если не петь, то и не жить. Известны его слова: «Если бы мне предложили трон, я отказался бы от него ради того, чтобы петь». Последний год он прожил в одиночестве на своей вилле в Сермионе, где и скончался в январе 1967 года. Только после его смерти мир узнал о болезни певца и мужественной, но, увы, безуспешной  борьбе с нею.

Возможно, Дмитрий Хворостовский, принимая весной 2015 года решение честно сообщить о своем диагнозе всему миру, держал в уме и судьбу Этторе Бастьянини и не хотел ее повторения.

Бастьянини ушел в 44 года, Шаляпин – в 66, Хворостовский – в 55. Еще один кумир его молодости – Георг Отс – тоже умер  в 55 лет и тоже от рака головного мозга. Он перенес восемь операций, и в отпущенные ему после них два года еще пел в опере, давал концерты, ездил со своим театром на гастроли в Европу… «Если не петь, то и не жить».

Существует ли какая-то зависимость между профессией оперного певца,  тем напряжением, которому он на протяжении многих лет себя подвергает, и этой страшной болезнью? Ведь  от рака умерли и Лучано Паваротти, и Елена Образцова, и Наталья Троицкая… В 1993 году страшная болезнь унесла жизни сразу трех примадонн мировой оперы: Арлин Ожер (педагог по вокалу Рене Флеминг), Татьяны Троянос и Лючии Попп (Поповой). Все они были примерно одного возраста – 53-54 года. В одном случае это был рак груди, в двух других – рак мозга. Онкологическими заболеваниями страдали, но сумели их победить  Хосе Каррерас и Пласидо Доминго… Врачи говорят, что прямой связи между оперным пением и ростом злокачественных клеток нет. Но может, это происходит опосредованно – через нервное напряжение и стрессы? Этого в жизни  каждого из них было предостаточно…

В начале января 2015 года Дмитрий Хворостовский еще пел Демона в Новой опере, а в конце мая уже знал о своем диагнозе – неоперабельная опухоль мозга. Жизнь перевернулась.

«Впервые о диагнозе ему сказали в институте Бурденко 29 мая 2015 года, –  рассказала поэт Лилия Виноградова. – Именно в тот день у нас была назначена запись. Он приехал на студию, едва узнав о болезни. Ему тогда уже было плохо, мучили головокружения и сильные головные боли. Елена Недосекина, его бессменная помощница в Москве, которая жила жизнью Димы, посвятив себя служению ему, его деятельности, его семье (родители, живущие в Москве, были полностью на Лене), уговорила его поехать обследоваться в Бурденко.  …Дима вышел из машины и сразу сказал, что у него тяжелый, неоперабельный рак. Мы обнялись, постояли… Я хотела отменить запись, но он запретил. Помогла ему спуститься по лестнице, у него весь день очень кружилась голова. И он отработал и спел, как Бог. На разрыв. И на следующий день он снова отработал блестяще. Вот такой был человек. Он с самого начала знал, что опухоль злокачественная. Но никогда не терял веры, что может ее победить. И он лечился так, как мало кто лечится. Внимательно слушал врачей, стоически переносил и химеотерапию, и лучевую, и гормональную. И не прекращал работать. Он пел вопреки человеческим возможностям» [73].

А ведь еще совсем недавно они вместе с Павлом Астаховым  переплывали залив в 12-градусной воде. Астахов тогда остался на другом берегу, а Дмитрий в одиночку поплыл назад. Отец не одобрял подобные эксперименты, говорил, что надо беречься, что это все равно, что бить по клавишам  молотком…  Но Дмитрий никогда особо не кутал свое драгоценное горло. Лишь носил с собой бутылочку воды и пил небольшими глотками во время репетиций, пресс-конференций, мастер-классов. Даже проходя лечение, не прекращал распеваться и делать физические упражнения.

«Концерт, спектакль для оперного певца – это огромная нагрузка, он всегда мокрый выходил со сцены, терял вес килограммами, – вспоминала Лилия Виноградова. – Он не экономил себя как артист ни  секунды. Я хорошо помню, когда мы приехали в Киев в 2009 году с нашей программой «Дежавю» сразу после премьеры в Кремлевском дворце, он очень тяжело заболел, температура за 39. Там нашли фониатров, один из которых держал его за язык, а другой колол в связки. После чего он выходил в зал и пел. И всегда говорил: «Мне чем хуже, тем лучше»[74].

Не то, чтобы он себя совсем не жалел. Судя по всему, он просто был уверен в том, что у него сильный, крепкий, натренированный организм. Сколько в своей жизни, начиная с детства, болел – и организм его с любой болезнью справлялся. Он был в прекрасной физической форме, вел, что называется, здоровый образ жизни, не позволял себе никаких излишеств. У него была красавица-жена и маленькие дети. Жить и жить!

Все же он что-то предчувствовал… В интервью корреспонденту Первого канала  Жанне Агалаковой в сентябре 2015 года, после курса лучевой терапии, признался: «Знаете, до своей болезни я как будто чувствовал, что должен заболеть: у меня появилась апатия, появилось очень черное восприятие мира – не-восприятие, не-радость, не-наслаждение своей работой. Я был очень уставший, пессимистичный и как бы не любил уже жить…». 

На сцене это никак не проявлялось, но в интервью 2014 – начала 2015 годов можно заметить определенную усталость, даже порой раздраженность, нежелание общаться.  Сначала они – Дмитрий, Флоранс, родители, друзья – не поверили в диагноз, поставленный московскими врачами. В него просто невозможно было поверить! Он ведь обратился к ним  по поводу появившегося головокружения и потери равновесия, которые принял за рецидив болезни  вертиго,   которая однажды уже была у него (воспаление среднего уха, связанное с нарушениями в вестибулярном аппарате). Обращение в лондонскую клинику, а затем и к американским специалистам подтвердило, что дело обстоит гораздо хуже.

Нейрохирург, кандидат медицинских наук  Алексей Кащеев пояснил порталу «Газета.Ру», какая именно опухоль была у Хворостовского и почему ее нельзя было оперировать.

«Глиобластома (она же мультиформная глиома, она же глиома-Grade IV) на текущий момент является заболеванием во многом загадочным. Заболевание характеризуется множественной генетической поломкой в клетках глии мозга, что приводит к быстрому экспансивному росту злокачественной опухоли. Главная проблема, что при этом опухолью является весь мозг, а не отдельный его участок, потому что генетическая поломка есть везде. Отличие от таких опухолей, как невринома или менингиома или даже метастазы рака, у которых есть граница, состоит в том, что у этих опухолей граница отсутствует –  как на снимках, так и во время операции. Поэтому тотально удалить эту опухоль невозможно».

Когда Дмитрий осознал всю серьезность своего положения, он отменил до конца лета все  выступления и, не теряя времени, начал лечение. Случившееся, конечно, стало для него шоком, полной неожиданностью, такого он от своей судьбы, которую всегда считал счастливой, никак не ожидал. Конечно, было и отчаяние, и желание плюнуть на все, будь что будет. В свой последний приезд в Красноярск он признался Ларисе Марзоевой, что у него даже возникала мысль «уйти в тайгу и там умереть». Но сразу вслед за такими мыслями к нему приходили другие – о стариках-родителях, о маленьких детях, о Флоше. Он всегда жил и работал для них, он не мог и теперь, в совершенно новой и еще не до конца понятной ему самому ситуации, оставить их на произвол судьбы. Он решил, что должен бороться. Тем более, что врачи все-таки дали шанс, сказав, что скорее всего он не умрет и даже сможет работать на сцене. Правда, другие давали ему не больше 18 месяцев.

«Меня облучали шесть недель, – рассказывал Дмитрий корреспонденту ТАСС Андрею Ванденко осенью 2015 года. –  Это сильный удар по организму, серьезный ущерб здоровью. Последняя процедура была 12 августа, а голова до сих пор фонит… В клинике Рочестера в США мне сделали мощную биопсию, операцию под общим наркозом, без которой нельзя было понять, какую методику лечения выбрать. Сверлили отверстия в основании черепа. Если поднести руку к участку, который подвергся облучению, даже дополнительное тепло можно почувствовать. Бывают моменты, когда приливает кровь, и все там начинает пульсировать. Разве что музыка не звучит».

Три месяца он «сидел дома безвыездно», что для него, привыкшего постоянно перемещаться по миру, было непривычно и тягостно. Но рядом все время была Флоранс, которая не позволяла ни себе, ни ему впасть в депрессию, усомниться в том, что он победит болезнь, сама держалась стойко и в него вселяла надежду и уверенность в благополучном исходе. А может, это он поддерживал в ней надежду и веру, когда не позволял жалеть себя, сам не жаловался, улыбался и шутил. Ларисе Марзоевой, прощаясь, сказал с улыбкой: «А может, я еще поживу!..».

Один Бог знает, чего ему это стоило.

«…Все ночи мои. Бессонные. Лежишь, смотришь в темноту и думаешь, думаешь… Человеческий организм ведь какой? На секунду станет лучше, боль чуть отпустит, и тут же появляется надежда. Картина меняется моментально – мысли, планы, настроение. Начинаешь смотреть на мир совершенно иначе. А опять где-нибудь заболит, и все заливается чернотой. И вот так качаешься на волнах. Достаточно мгновения, чтобы упасть или взлететь. Это трудно. Устаешь от постоянных качелей».[75]

Но каждый день, в каком бы состоянии ни находился, он хотя бы час занимался вокалом. «Это, как молитва для меня, это обязательно». А тем временем со всех концов планеты ему слали сообщения со словами поддержки, с пожеланиями победить болезнь и вернуться на сцену.  Его друзья, звезды классической музыки – Денис Мацуев, Ильдар Абдразаков, Анна Нетребко, Хибла Герзмава, Екатерина Губанова устроили флэшмоб, выйдя на сцену Большого зала Московской консерватории (потом это повторялось на других концертах) в майках с фотографией Дмитрия и надписью «Дима, ты победишь!». Весь мир следил за ходом его лечения, весь мир готов был помочь ему справиться с бедой. От материальной помощи, сбора средств он категорически отказался. «У меня все есть, и ничего не нужно. Помогать надо тем, кто лишен возможности обеспечить себя».

Первый курс лучевой терапии дал положительный результат, врачи сказали, что опухоль перестала расти, уменьшилась. Это очень вдохновило Дмитрия, он поверил, что болезнь поддается лечению, следовательно, ее можно победить, значит, все еще будет хорошо, и… поспешил на сцену. Неожиданно для всех появился в Метрополитен опера и 3 сентября 2015 года пел графа ди Луну в «Трубадуре» с Анной Нетребко, что произвело форменный фурор, публика двадцать минут аплодировала стоя, а музыканты забросали его из оркестровой ямы белыми розами. «Мы вышли на поклоны, выстроились в линию, и вдруг дирижер спектакля Марко Армильято схватил меня за руку и вытолкнул вперед. В первую секунду я даже растерялся: так не принято. И тут из оркестровой ямы полетели цветы. Много! Очень! Я не знал, что делать, как себя вести. Оглянулся на партнеров: Аня Нетребко, Марко аплодировали и… плакали. Но я ведь тоже не железный!..».

Вот именно, что железный, иначе лежал бы дома на диване и не помышлял о сцене. Но тогда это был бы не Хворостовский.

Онлайн-трансляция «Трубадура» велась из Нью-Йорка на две тысячи кинотеатров в семидесяти странах мира, в том числе, и в России. В Москве ее в большом волнении смотрели родители Дмитрия. А в Женеве – его любимая теща, которая, выходя из кинозала после окончания трансляции, (возможно, тоже от волнения) споткнулась на лестнице и сломала ногу.  Дмитрий очень сокрушался по этому поводу. «Из шести недель моей радиации Йонас провела со мной четыре, кормила, поила, ухаживала… Теперь мой черед за ней ухаживать».  Из Нью-Йорка, сразу после спектакля, они с Флоранс полетели к матери, в Женеву.

«Трубадур» в Мете  был для Хворостовского хоть и рискованным, но с психологической точки зрения крайне необходимым  испытанием самого себя, он смог убедиться, что с голосом у него все в порядке, что петь он может. Это придало сил, уверенности в положительном исходе лечения, в том, что у него еще есть будущее, что он еще сможет «немножко попеть».

В октябре 2015 года Хворостовский приезжает  в Россию,  на  фестиваль «Новая волна». Это был момент переезда фестиваля из Юрмалы в Сочи, и для его организатора,  Игоря Крутого, было принципиально важно, чтобы Дмитрий принял участие в заключительном концерте. Когда он вышел на сцену, зал ахнул и встал, ему рукоплескали несколько минут, не давая начать выступление.  Все ведь знали о его болезни, о том, что он проходит курс облучения и химиотерапии. Но Хворостовский выглядел еще очень хорошо, пел прекрасно. Через год, в сентябре 2016-го, болезнь уже сказалась и на его облике, и – немного – на звучании голоса, но он снова приехал  на «Новую волну» в Сочи и снова пел, и многие в зале плакали…  После выступления  сказал Игорю: «Спасибо, что ты меня позвал. Я хочу, чтобы меня запомнили таким». А в 2017-м приехать уже не смог, пошутил: «Ну, разве что на носилках…».

На концертах в России зрители несли ему не только цветы, но и баночки со снадобьем «от всех болезней», брошюрки о том, как излечиться от рака, иконки…  Но здесь, в России, его, как нарочно, преследовали новые несчастья. В декабре 2016 года был запланирован его дебют на сцене Большого театра в опере «Дон Карлос», однако самочувствие не позволило ему осуществить этот долгожданный выход (поздно, поздно!). Сил хватило лишь на два концерта – в Москве и Санкт-Петербурге, третий должен был состояться в Красноярске. Вместо этого Дмитрий оказался в больнице в очень тяжелом состоянии. Писали и говорили (сам Дмитрий говорил), что в Питере он сильно простудился и слег с воспалением легких, которое потребовало долгого лечения, из-за чего концерт на родине ему пришлось перенести на весну следующего года.  Оказывается, все было еще хуже: у Хворостовского произошел тогда разрыв легкого.  Вот что рассказал Павел Астахов уже после смерти своего друга.

«Новый, 2017 год, он встречал в реанимации с пробитым в двух местах легким. Потом через десять дней случился пневмоторакс. Вообще, после разрыва легкого и пневмоторакса люди умирают, в обоих случаях. И он это понимал. Он говорил мне: «Паша, я мог в этой жизни уже три раза умереть, но я жив — значит, еще не все сделал!» Мы его вывезли обратно в Лондон. И когда он стал лучше себя чувствовать, начал гулять, ходить, то говорил: «Я обязательно прилечу выступить в Петербург и Красноярск». И сдержал слово, весной прилетел и выступал»[76].

Надо ли было это делать? Не укорачивал ли он себе жизнь таким образом? А может, наоборот, продлевал?  Ведь для него единственно эффективным способом лечения «от всех болезней» всегда было пение, а самым лучшим «бальзамом» – любовь зрителей.

27 мая 2017 года Хворостовский пел в Петербурге, на Дне города, но после концерта, в гостинице, упал (очевидно, из-за проблем с равновесием), вывихнул плечо  и повредил лучевой нерв, что фактически парализовало его правую руку. Концерт в Красноярске снова оказался под угрозой, чего он не хотел  и не мог допустить, поскольку земляки ждали этого концерта уже полгода, не сдавали билеты, и, несмотря на советы врачей никуда не лететь, все-таки полетел. 2 июня в Большом концертном зале Красноярска он вышел на сцену с черной повязкой, поддерживающей правую руку.

Вот что об этом концерте написал на следующий день на своей странице в Фейсбуке красноярский журналист Вадим Востров.

«Хворостовский вышел, хромая, с переломанным плечом. У него изменившийся голос и проблемы с дикцией. Как и большинство людей в зале, я был в шоке. Просто не ожидал. Во время первых арий автоматическая мысль – зачем? Смотреть физически тяжело. Мы помним Хворостовского таким сильным, таким мощным. Как же так? Но он выходил снова и снова, улыбался и выводил на сцену молодых исполнителей, шутя и поддерживая их, как мог.

В конце концерта стало понятно, чего ему это стоило. «Я должен был вернуться. Потому что я вас люблю, потому что это мой родной город…». Он не смог выйти на «бис». Тот единственный случай в его карьере, когда в этом не было необходимости. Он сделал на концерте больше, чем мог».

Да, он сделал все, что мог. Последний свой концерт в России дал все-таки не в Москве, а в Красноярске, на своей малой родине, откуда все началось. Круг замкнулся.  На этом последнем концерте ему вручили наконец регалии «Почетного гражданина Красноярского края» (ленту, медаль, нагрудный знак, удостоверение) – звания, которого он был удостоен за полтора года до этого, в октябре 2015 года.

Вообще, впечатление такое, что награды к нему запаздывали, ведь и давно заслуженный им орден «За заслуги перед Отечеством» был присужден ему за два месяца до смерти, и получить его сам он уже не мог, ему просто передали эту награду.

Хворостовский не щадил себя даже  в этот, самый тяжелый период своей жизни, как будто спешил допеть и доиграть все, что не успел, хотя на самом деле все его мечты к тому времени сбылись, реализовались.

«Он спел все, что хотел, – говорит Константин Орбелян. – Спел Яго в "Отелло" Верди в Париже и Вене, но хотел еще и записать эту оперу в студии. Однако после "Риголетто", которого нам удалось записать и выпустить[77], он понял, что уже не сможет сделать это на том же высоком уровне, и мы оставили идею… Мы успели записать диск "Дмитрий Хворостовский поет о войне, мире, любви и смерти", где собраны арии Чайковского, первая сцена из "Войны и мира" Прокофьева и последняя  из "Демона". Болезнь прогрессировала, он все понимал, но не сдавался до самого конца. Он пел еще в Венской опере, в "Травиате", пел потрясающе. Никто не мог заметить, что он болен, потому что там он играет Жоржа Жермона – героя в возрасте, и по сценарию  должен был ходить на сцене с палочкой. А в "Дон Карлосе" от него требовалось быть молодым, подтянутым, с координацией движений, а у него уже были нарушения. Но он выступал еще весной, в этом году (2017-м – С.Ш.), в апреле спел концерт с Аней Нетребко в Торонто. Потом вернулся в Лондон и неожиданно полетел в Нью-Йорк, где 7 мая без объявления выступил в гала-концерте в Метрополитен Опера. Никто не знал, что он выйдет на сцену, зал приветствовал его продолжительнейшей овацией».[78]

Возможно, он просто прощался со всеми…

И был совсем уже последний выход Хворостовского на сцену: 22 и 23 июня 2017 года, ровно за пять месяцев до смерти, на музыкальном фестивале в замке Графенегг (Нижняя Австрия) он спел два концерта с солисткой Венской оперы, сопрано Аидой Гарифуллиной. Стояла жара, петь надо было на открытом воздухе.  Он спел там самую трудную свою арию – Риголетто и вместе с Аидой – самую известную на западе русскую песню – «Подмосковные вечера». Как рассказала потом певица, на поклонах он шепнул ей: «Это мой последний концерт. А тебе я желаю огромного успеха и удачи, у тебя все получится…».

Два последних, и без того тяжелых года жизни принесли Хворостовскому и иные несчастья.  Одна за другой ушли из жизни три женщины, каждая из которых сыграла большую роль в его судьбе.

31 декабря 2015 года, в Лондоне, скоропостижно скончалась от сепсиса, наступившего вследствие вирусного менингита, первая жена Хворостовского, мать его старших детей, Светлана. Ей было 56 лет.

В июне 2016-го, в Москве, неожиданно  умерла  российский директор и пресс-секретарь Хворостовского, его давний и большой друг Елена Недосекина, организатор всех его выступлений на родине. Дмитрий делал все, чтобы спасти ее, но было поздно: последняя стадия рака груди, о чем женщина даже не подозревала...

10 января 2017 года, в Красноярске, ушла из жизни Екатерина Константиновна Иофель, любимый педагог Дмитрия, давшая ему путевку в большое искусство. Ей было 93.

К этому времени уже давно не было на свете таких важных в творческой биографии Хворостовского и любимых им людей, как Е.В. Колобов, И.К. Архипова, Г.В. Свиридов…  И теперь он медленно уходил вслед за ними…

Дмитрий  Хворостовский покинул этот мир в ночь на  22 ноября 2017 года в хосписе одной из лондонских клиник. О последних днях жизни великого певца рассказала находившаяся в те дни в Лондоне Лилия Виноградова.

«В субботу мне позвонила Фло и сказала срочно прилетать. Сейчас многие осуждают ее за то, что она отвезла его в хоспис, но это была его воля, он не хотел умирать при детях. И в последние минуты находился за пределами человеческих возможностей. Изо всех сил старался открыть глаза, пожать руку… Показывал головой, да или нет. Например, не хотел, чтобы кто-то из друзей видел его таким. Его хорошие , добрые товарищи и коллеги собирались прилететь, и я его спросила про одного из них, но он замотал головой: «Не надо, нет!». Рядом с ним в первую очередь была жена, которая была с ним всегда. Фло тоже борец, очень крепко стоящая на земле женщина. Она не причитала. Иначе не могла бы остаться рядом с Димой, он не терпел истерик. Детки рано утром прибегали на папу посмотреть перед школой. Прилетел Алексей, двоюродный брат из Красноярска, я прилетела, Котик (Константин Орбелян). И самые последние прилетели старенькие родители. И вот это было страшно и душераздирающе – мать, которая все время падает, папа, почти ничего не видящий… Это страшное, страшное горе. Слава Богу, что они успели в последний день, они прилетели во вторник, а  в ночь на среду его не стало»[79].

Вместо обещанных врачами 18 месяцев он прожил 30 – два с половиной года. Прожил насыщенно, мужественно, достойно.

Глава 14. Бессмертие

Оба великих русских певца – Шаляпин и Хворостовский – окончили свои дни вдали от Родины. Федор Иванович умер в Париже 12 апреля 1938 года и был похоронен на кладбище Батиньоль, которое сам заранее выбрал. Спустя почти полвека стараниями его сына Федора Федоровича Шаляпина, а также известного советского писателя Юлиана Семенова и выдающегося мецената и подвижника русской культуры за рубежом барона Эдуарда фон Фальц-Фейна прах великого певца был привезен в Москву и перезахоронен на Новодевичьем кладбище.

Сегодня неподалеку от этого  места покоится и Дмитрий Хворостовский. У него, как и у Шаляпина, – две могилы, только уже по собственной его воле. Он сам завещал кремировать его тело и захоронить в двух местах – в Москве и на родине, в Красноярске. Это необычная для России практика, и многих  его завещание смутило.  Но мировой истории подобные случаи известны. Тело композитора Фредерика Шопена похоронено в Париже, а сердце – по его завещанию – на родине, в Варшаве. Отдельно от тел были захоронены сердца английских поэтов Байрона, Шелли, Томаса Харди…  Две могилы (но – по стечению обстоятельств) у великого русского полководца М.И. Кутузова и у великой русской актрисы М.Н. Ермоловой. Прах Марии Каллас – согласно ее завещанию – и вовсе развеян над Эгейским морем…

У Дмитрия Хворостовского знак зодиака  был двойственный – Весы,  о чем сам он часто упоминал в разговорах. И много двойственного оказалось в его жизни: две страны, два гражданства, две певческие ипостаси, две семьи, два дома, дети-двойняшки, два сына и две дочери…  Два года борьбы с болезнью, две могилы…  Даже сообщений о его смерти было два (первое, выпущенное в октябре 2017 года газетой «Комсомольская правда», оказалось фейковым)[80].

Он все всегда взвешивал, как на весах, и всегда, делая выбор, искал баланс, равновесие: между Россией и Западом, между оперой и концертами, между любовью и долгом, между болезнью и работой, и наконец – между жизнью и смертью, когда баланс уже был потерян – в прямом и переносном смысле. Проклятая болезнь перевесила все.

Прощались с Хворостовским два дня: 27 ноября 2017 года в зале им. Чайковского, 28 ноября – на Новодевичьем кладбище.

А капсулу со второй частью его праха захоронили в Красноярске только через девять месяцев, 24 августа 2018 года. Долго выбирали подходящее место и выбрали нижний ярус сквера на территории  института искусств, в котором учился Дмитрий. На этом месте красноярцы предполагают установить памятник своему выдающемуся земляку и назвать его именем набережную Енисея, на которую выходит сквер. Уже учреждены именные стипендии Хворостовского для наиболее одаренных студентов. А сам вуз называется сегодня Сибирский государственный институт искусств имени Дмитрия Хворостовского.

На фасаде жилого дома №55 на проспекте имени газеты «Красноярский рабочий», где Дмитрий жил в детстве, установлена в его честь мемориальная доска. Еще одна – на здании педагогического училища, которое он окончил. Именем Хворостовского названа музыкальная школа №4, где он учился. Красноярский государственный театр оперы и балета, в котором начиналась его карьера певца, тоже носит теперь имя Дмитрия Хворостовского. В результате всенародного голосования его имя присвоено Красноярскому аэропорту. Из Москвы в Красноярск теперь летает самолет Аэрофлота с именем «Дмитрий Хворостовский» на борту. Первым рейсом этого лайнера и прилетела в августе 2018 года его семья, чтобы захоронить вторую капсулу с прахом.

Через два дня после этой печальной церемонии в Красноярске состоялся благотворительный концерт «Хворостовский и друзья – детям», который планировал, но так и не успел провести сам Дмитрий. В концерте, проходившем на площади  перед зданием Красноярской краевой филармонии, приняли участие звезды мировой оперы Ильдар Абдразаков, Хибла Герзмава, Айгуль Ахметшина, Сергей Скороходов, виолончелист Борис Струлев; дирижировал, как всегда, Константин Орбелян. Концерт «Памяти Димы» собрал 15 тысяч зрителей, присутствовали родители Дмитрия, его вдова и дети. Флоранс обратилась к зрителям по-русски: «Дорогие земляки!..» и сама приняла участие в программе – вместе с Айгуль Ахметшиной  исполнила «Баркаролу» Оффенбаха из оперы «Сказки Гофмана». После концерта она рассказала, что намерена и дальше продолжать проект «Хворостовский и друзья – детям» и с этой целью они с друзьями Дмитрия учреждают  два новых  фонда – Благотворительный фонд имени Дмитрия Хворостовского и Фонд поддержки и развития искусства его имени.

В Красноярске есть теперь два музея, где можно познакомиться с экспозициями, рассказывающими о жизни и творчестве Дмитрия Хворостовского. В краевом краеведческом музее стараниями местных энтузиастов (в частности, Я.Г. Стародубцевой) собраны фотографии, живописные портреты, видеоматериалы, пластинки из семейной коллекции, афиши, концертные и театральные костюмы, личные вещи, награды, документы – всего более 800 экспонатов, многие из которых переданы музею родными Дмитрия. Среди них есть одна совершенно уникальная вещь – золотая запонка Ф.И. Шаляпина, удивительную историю которой теперь рассказывают гостям  устроители музея.

…В начале ХХ века  дед одной из поклонниц творчества Хворостовского был работником сцены в петербургском театре, где выступал Шаляпин. Во время выступления он заметил, что плохо закреплённая декорация начинает падать на певца,  поймал конструкцию и всё выступление держал её на своем плече. Шаляпин,  узнав об этом, снял золотую запонку и подарил ее своему спасителю. Вторую оставил себе – на память об этом случае. В семье Никитиных эта запонка передавалась из поколения в поколение, пока поклонница  Хворостовского после одного из его выступлений в Мариинском театре не подарила ее Дмитрию – в знак того, что он и есть «второй Шаляпин» русской сцены.

Другой музей – железнодорожный, где еще при жизни Дмитрия была оформлена экспозиция, посвященная семейной династии железнодорожников Хворостовских – прадеду, деду и бабушке Дмитрия. На представленных в ней фотографиях, можно видеть маленького Диму и его двоюродного брата Лешу с дедушкой Степаном Ивановичем и бабушкой Екатериной Павловной – на пороге их дачного домика, на праздничной демонстрации, в домашней мастерской деда. Самое удивительное, что располагается этот музей в помещении бывшего детского сада железнодорожников, в который  ходил Дима.

16 октября 2018 года, в день, когда Хворостовскому могло бы исполниться 56 лет, в Москве, на сцене театра Геликон-опера прошел концерт памяти великого певца с приглашением звезд мировой оперы. Еще раньше здесь была открыта «Гримерка Дмитрия Хворостовского» –  фактически маленький музей, рассказывающий об истории многолетнего содружества певца и театра. А в канун первой годовщины его смерти стараниями друзей Дмитрия – Дмитрия Бертмана, Игоря Крутого, Павла Астахова – в фойе Геликон-оперы установили бронзовый бюст певца работы заслуженного художника России, уроженца Красноярска Владимира Усова.

Тем временем стало известно, что Международный вокальный конкурс в Нью-Йорке учредил мемориальную премию Дмитрия Хворостовского. Первым в декабре 2018 года ее получил из рук Флоранс Хворостовской молодой баритон Такаоки Ониши. И вот что он сказал при вручении: «Премия Хворостовского означает для меня целый мир! Я, по сути, разделяю с ним день рождения, пою тот же репертуар, восхищаюсь его голосом и артистизмом. Я не могу выразить, насколько я ценю эту награду!».  Специальный приз памяти Дмитрия Хворостовского  за сольное пение будут вручать и на Международном конкурсе имени П.И. Чайковского.

Могила  Хворостовского на Новодевичьем второй год буквально утопает в живых цветах. Ничего подобного нет на всем кладбище. Экскурсоводы обязательно приводят сюда посетителей.  К сожалению, в первую годовщину смерти великого артиста ни здесь, ни в Красноярске памятники ему установлены еще не были. Министерство культуры Красноярского края объявило в свое время конкурс, в котором  приняли участие известные российские скульпторы,  но на момент написания этой книги он все еще не был завершен.

Александр Степанович и Людмила Петровна Хворостовские остаются жить в московской квартире сына, обоим сейчас за восемьдесят, болеют, почти никуда не выходят. В декабре 2018 года Законодательное собрание Красноярского края приняло закон «О материальном содержании родителей Д.А. Хворостовского». Молодцы, конечно. Но как горько было бы узнать об этом самому Дмитрию…

Все его дети остаются жить в Лондоне, все четверо с детства занимаются музыкой. В первый год после  смерти мужа Флоранс несколько раз привозила младших, 15-летнего Максима, который ростом уже выше отца, и 11-летнюю Нину, больше всех детей  на него похожую, в Россию. Максим, как и отец в юности, увлекается  футболом и музыкой. Ниночка занимается танцами и вокалом, у нее хороший голос, и она уже пробовала петь со сцены. Кто знает, может быть, в этой семье растет еще одна оперная звезда!

Старшим детям сейчас по 22 года, оба учатся в университете,   Данила –  рок-музыкант, играет на соло-гитаре, Александра – художник- дизайнер, и говорят, – хороший. После смерти обоих родителей их опекает самая старшая, приемная дочь Дмитрия, Мария, ей 35 лет, она замужем за  британцем португальского происхождения, недавно родила девочку и назвала ее Ария.  Дмитрий никогда не разделял своих детей, всех любил, обо всех заботился. Есть фотография, сделанная незадолго до его смерти, где он сидит в окружении всех пятерых, они обнимают его, он обнимает их и счастливо улыбается.

Сегодня в социальных сетях есть несколько  фанатских групп, участники которых,  живущие  в России, Европе, Америке, выкладывают записи выступлений, фотографии, видео, интервью Дмитрия Хворостовского, а в комментариях пишут о своем восхищении его личностью и талантом и бесконечно горюют о его безвременном уходе. Благодарные зрители и слушатели Хворостовского не хотят прощаться со своим кумиром, голос его продолжает звучать на дисках, в телефонах и ноутбуках,  в  сердцах и душах миллионов людей.  Едешь в такси, включаешь на своем айфоне любимую запись, и, едва начинает звучать голос, таксист оборачивается и говорит: «Хворостовский?». Люди не забывают его и никогда не забудут. Как не забыли Карузо, Шаляпина, Паваротти…

Его имя навсегда вписано в историю русской и мировой культуры. Его уникальное дарование и уникальная личность еще будут предметом более глубоких исследований, воспоминаний современников и образцом для новых поколений вокалистов в России и за ее пределами.

Целью этой книги было собрать воедино и обобщить  имеющиеся  в открытом доступе материалы и свидетельства о жизни и творчестве великого оперного певца, проанализировать тот путь, который привел его к мировому успеху. Понятие успеха стало в нынешней жизни едва ли не главным мерилом человеческого достоинства –  к нему стремятся, его жаждут, его добиваются любыми способами. При этом для многих жизненный успех означает прежде всего материальное благополучие, большие деньги, богатство.

Мировой успех Дмитрия Хворостовского зижделся на иных ценностях. Он считал себя счастливым человеком, потому что  имел возможность всю жизнь заниматься любимым делом. В основе его жизненного успеха лежали природный талант, который он сумел сберечь и развить, высочайшая работоспособность, всегда державшая его в тонусе, не позволявшая расслабляться, лениться, пренебрегать даже рутинными занятиями, целеустремленность, которая вела его от высоты к высоте, не давала останавливаться, удовлетворяться достигнутым, почивать на лаврах, наконец – безграничная любовь к своему делу – искусству «красивого пения», умение самому получать удовольствие от владения этим искусством и доставлять удовольствие и радость другим. «Формула успеха» по Хворостовскому на самом деле проста:  талант + работоспособность + любовь к своему делу. Но к этому надо добавить благородство и обаяние незаурядной личности, которой в высшей степени были свойственны ум и душевная доброта, бескорыстие и способность к состраданию, порядочность и скромность, открытость и искренность. Все это вместе взятое и привело его к успеху, сделало любимцем миллионов людей по всему свету. 

Известен эффект, когда фотографии человека после его смерти начинают  «смотреть» на нас как-то иначе. К Хворостовскому это не относится. Его много снимали, он был удивительно фотогеничен, и на всех его фотографиях он по-прежнему живой – улыбающийся или грустящий, поющий или молчащий, но – живой, будто ничего и не случилось.

А вот многие песни, которые он пел, – «Журавли»,  «Нежность», «Гори, гори, моя звезда»[81] и  особенно «Прощай, радость, жизнь моя…» – воспринимаются теперь совсем по-другому. Какой бы смысл ни был заложен в них изначально, теперь это – и о нем. А завершающий стих вокального цикла Шостаковича-Микеланджело «Бессмертие» звучит теперь как реквием по великому артисту.

Здесь рок послал безвременный мне сон,

Но я не мёртв, хоть и опущен в землю:

Я жив в тебе, чьим сетованьям внемлю,

За тем, что в друге друг отображён.

Я словно б мёртв, но миру в утешенье

Я тысячами душ живу в сердцах

Всех любящих, и, значит, я не прах,

И смертное меня не тронет тленье…

2018 г.

                            Основные даты жизни и творчества

                                        Дмитрия Хворостовского[82]

1962, 16 октября – в Красноярске, в семье инженера Александра   Степановича Хворостовского и врача Людмилы Петровны Хворостовской (урожд. Тетериной) родился сын Дмитрий.

1969-1979 – учеба в средней  общеобразовательной школе №94 г. Красноярска.

1969-1976 – учеба в детских музыкальных школах №6, №4 по классу фортепиано.

1977-1979 – увлечение рок-музыкой, играет на клавишных  и поет в рок-группе при подростковом клубе «Радуга».

1979-1982 – учеба на дирижерско-хоровом отделении  Красноярского педагогического училища им. М. Горького по специальности «учитель музыки». Педагог Дмитрия Хворостовского – Галина Алексеевна Астанина.

1982 – поступает на вокальное отделение Красноярского института искусств, в класс педагога Екатерины Константиновны Иофель, руководителя кафедры  сольного пения и оперной подготовки.

1984, апрель –  будучи студентом второго курса, участвует в отчетном концерте института искусств в малом зале Красноярской филармонии, где поет романс Демона «На воздушном океане».

1985 – студентом третьего курса института искусств принят на работу в труппу  Красноярского театра оперы и балета в качестве солиста оперы. 7 января впервые выходит на сцену в роли кавалера Марулло в опере Дж. Верди «Риголетто». В апреле этого года  поет партию Ивана Земнухова в опере Ю. Мейтуса «Молодая гвардия». В июле, на гастролях Красноярского театра оперы и балета в Ярославле, исполняет партию  Сильвио в премьерном показе оперы Р. Леонкавалло «Паяцы».  В ноябре дебютирует на сцене Красноярского театра в роли князя Елецкого в опере П.  Чайковского «Пиковая дама».

1986 – знакомится с артисткой кордебалета театра Светланой Ивановой (Роговой), которая через три года станет его женой. В октябре  выступает в роли Валентина в опере Ш. Гуно «Фауст» на открытии фестиваля «Мастера оперы и балета» в Красноярске. Поет на музыкально-литературном вечере, посвященном 100-летию легендарного тенора, основателя первых оперных коллективов  Красноярска Петра Ивановича Словцова.

1987 – в апреле участвует в заключительном концерте ХХ Всероссийского смотра вокалистов – выпускников музыкальных вузов. Получает приглашение на работу от ряда театров Москвы, Ленинграда, Свердловска. Дмитрий не принимает приглашений и остается работать в Красноярском театре.  Июнь – оканчивает вуз с красным дипломом по специальности «солист оперного театра». В июле впервые участвует во Всероссийском конкурсе вокалистов оперно-камерного пения в г. Перми, на родине своего отца, становится победителем и получает право участия во Всесоюзном конкурсе вокалистов.  Весь октябрь – XII Всесоюзный конкурс вокалистов имени М. И. Глинки в г. Баку. Жюри под председательством народной артистки СССР И. К. Архиповой присуждает Дмитрию Хворостовскому  первую премию. Ирина Константиновна берет молодого исполнителя под свое покровительство.

1988, январь – участвует в концерте лауреатов Всесоюзного конкурса им. М.И. Глинки на сцене Красноярской филармонии; в сопровождении симфонического оркестра под управлением Ивана Шпиллера  и своего первого аккомпаниатора Людмилы Курицкой исполняет старинные арии и романсы П. И. Чайковского. Апрель –  на гастролях театра в г. Зеленогорске Красноярского края поет заглавную партию в опере «Евгений Онегин» П.И. Чайковского.  Сентябрь – впервые выезжает за границу, в город Тулузу (Франция), для участия в XXXIV Международном конкурсе вокалистов, где завоевывает Гран-при. Как победитель конкурса получает право дебюта в Европе, поет партию Елецкого в «Пиковой даме» П. И. Чайковского в оперном театре Ниццы (Франция). Октябрь – концерт лауреатов конкурса им. М.И. Глинки в Минске. В том же году в составе группы молодых вокалистов-лауреатов под руководством И. Архиповой едет в США, где выступает перед американской публикой с романсами Чайковского, Рахманинова, ариями из опер русских и итальянских композиторов, удостаивается восторженных отзывов публики и прессы. Ноябрь – начало сотрудничества с Валерием Гергиевым. Исполняет партию Валентина в опере Ш. Гуно «Фауст» в постановке Ленинградского театра оперы и балета им. Кирова. Дебютирует в  роли папы Жермона в опере Дж. Верди «Травиата» на сцене Красноярского театра.

1989, январь – первый сольный концерт в Минске (арии из опер, романсы); в начале июня – первый сольный концерт в Москве, в Колонном зале Дома Союзов (романсы П. И. Чайковского и арии из итальянских опер). 17-27 июня – судьбоносное для Хворостовского участие в IV Международном конкурсе вокалистов, проводимом радиовещательной корпорацией Би-Би-Си в г. Кардиффе (Уэльс, Великобритания). Первым из советских артистов завоевает  титул «Лучший певец мира». Знакомится с Марком Хилдрю (антрепренерская компания «Иббс энд Тиллетт»), который становится его зарубежным продюсером. Заключает договор с канадской звукозаписывающей фирмой «Филипс Классик» об эксклюзивных правах на все аудио- и видеозаписи своих выступлений. Получает десятки предложений об ангажементах от ведущих оперных театров Европы и Америки. По возвращении из Кардиффа вступает в брак со Светланой Ивановой и удочеряет ее шестилетнюю дочь Машу. В ноябре вместе со своим концертмейстером Людмилой Курицкой выступает с сольной программой в Донецке.  25 декабря – впервые в Большом зале Московской консерватории поет партию князя Елецкого в концертном исполнении оперы П.И. Чайковского «Пиковая дама».

1990 – рубежный для Хворостовского год, он завершает свою работу в Красноярском театре и переезжает в Москву. Знакомится и начинает выступать с пианистом Михаилом Аркадьевым. Январь – первые зарубежные гастроли в Европе и Америке: Эдинбург, Дублин, Нью-Йорк, Лондон.  Записывает на фирме «Филипс» первый диск с романсами Чайковского и Рахманинова в сопровождении Роттердамского симфонического оркестра под управлением Валерия Гергиева.  Март – камерный концерт в Кеннеди-центре в Вашингтоне, США, с пианистом Олегом Бошняковичем; концерт итальянской музыки в Большом зале Московской консерватории. Апрель – Д. Хворостовскому присвоено звание заслуженного артиста РСФСР; участвует в Чеховском фестивале в Ялте, где выступает с оркестром Крымской филармонии. Май – камерный концерт в Севастополе. Июнь – концерты на родине, в Красноярске. 11 сентября – впервые на сцене Государственного Академического Большого театра в концерте с оперной дивой Натальей Троицкой и оркестром под управлением Евгения Колобова. Октябрь – сольный концерт из произведений  русских композиторов в Бостоне, США. Декабрь – сольный концерт с Олегом Бошняковичем (фортепиано) в Концертном зале им. Чайковского в Москве; вокальный вечер с Михаилом Аркадьевым в Ленинградской филармонии; «Травиата» в Одесском театре оперы и балета (партия Жермона); камерные концерты в Красноярске.

1991, 31 января – знаменитый концерт в нью-йоркском Линкольн-центре, где по приглашению «Музыкального фонда Ричарда Такера» Хворостовский поет с Лучано Паваротти дуэт Альваро и Карлоса из оперы Дж. Верди «Сила судьбы».   8 апреля – на сцене Московского театра оперетты – премьера вокального моноспектакля «Дорога»,  в котором Дмитрий Хворостовский  с хором и оркестром Новой оперы под управлением Евгения Колобова поет  русские народные песни и романсы.  Гастрольные выступления в Европе и Америке: Елецкий в опере «Пиковая дама» в Амстердаме; камерный концерт (романсы и арии) с М. Аркадьевым в Торонто; «Евгений Онегин» в театре Ла Фениче в Венеции; опера «Фаворитка» в Брюсселе и др. В декабре Д. Хворостовский становится лауреатом Государственной премии РСФСР в области музыкального искусства и лауреатом премии советских профсоюзов в области художественного творчества. Получает квартиру в Москве, перевозит из Красноярска семью – жену и приемную дочь.

1992, 13 января – камерный концерт  Д. Хворостовского и М. Аркадьева в Доме-музее Ф.И. Шаляпина в Москве. 15 января – концерт русской и итальянской музыки в Красноярске. В течение года поет в операх: «Пиковая дама» – в Амстердаме и Бостоне (США), «Пуритане» в Ковент-Гардене, «Дон Карлос» в Милане, «Травиата» в Берлине. Выступает с камерными концертами на Зальцбургском оперном фестивале и в театре Ла Скала. В Париже, в театре Шатле, репетирует роль Евгения Онегина в одноименной опере П. Чайковского в постановке немецкого режиссера А. Дрезена, с которым происходит конфликт на почве  интерпретации этого произведения. В этом году Дмитрию Хворостовскому присуждена международная премия «Золотой Орфей» Академии оперных грамзаписей (Париж).

1993, январь-февраль – камерные концерты с М. Аркадьевым в Берлине и Барселоне, где исполняется музыка Чайковского, Бородина, Римского-Корсакова, а также арии из опер итальянских композиторов; благотворительный концерт в Красноярске, средства предназначаются на строительство нового здания института искусств.  В мае – сольные камерные концерты с М. Аркадьевым в Китае, Гонконге. Июнь –  благотворительные концерты в Астрахани и Смоленске, Хворостовский побывал на родине М.И. Глинки, в селе Новоспасском. В июле, августе – выступления  в Санкт-Петербурге и Амстердаме с оркестром Густава Малера (Австрия) под управлением Клаудио Аббадо, исполняются «Песни и пляски смерти» М. Мусоргского. В сентябре-октябре –спектакли «Травиата» на сцене Лирической оперы Чикаго и «Евгений Онегин» в Королевском театре Ковент-Гарден.

1994 – этот год отмечен переездом семьи Хворостовских в Лондон. В феврале  и июле выступает с камерными концертами в Большом зале московской консерватории; в марте поет музыку Г. Свиридова, Г. Пёрсела, Шостаковича, Равеля в камерных концертах в Вене и Гамбурге. В мае исполняет партию Ричарда Форта  в серии спектаклей Венской оперы «Пуритане» и партию Фигаро в серии спектаклей «Севильский цирюльник» на сцене Берлинской оперы. В сентябре – благотворительный концерт в Большом зале консерватории с оркестром Евгения Колобова; 16 сентября, на открытии сезона в Большом зале Московской консерватории, вместе с М. Аркадьевым впервые представляют публике «Отчалившую Русь» Георгия Свиридова. На концерте, где присутствует сам Георгий Васильевич, происходит личное знакомство Дмитрия Хворостовского с великим композитором. В том же году Д. Хворостовский и М. Аркадьев в Лос-Анджелесе представляют мировую премьеру вокального цикла «Отчалившая Русь». В ноябре-декабре поет в  «Травиате» в Берлинской опере.

1995, январь, март – камерные концерты с Михаилом Аркадьевым в Германии (Кельн, Мюнхен, Берлин). В мае – совместный концерт с Ольгой Бородиной в Карнеги-Холле в Нью-Йорке. В августе Д. Хворостовскому присвоено звание «Народный артист России»; участвует в Зальцбургском фестивале, где впервые выступает в роли графа Альмавивы в опере В.-А. Моцарта «Женитьба Фигаро». В сентябре поет музыку Свиридова, Глинки, Рахманинова на открытии сезона в Большом зале Московской консерватории. 26 октября – дебют Хворостовского на сцене нью-йоркского театра Метрополитен опера в серии премьерных спектаклей «Пиковая дама» в постановке Валерия Гергиева. Ноябрь –  камерные концерты в Техасе (США), в программе – романсы С. Рахманинова, «Отчалившая Русь» Г. Свиридова.  Декабрь – камерный концерт из произведений С. Рахманинова в Карнеги-холле, Нью-Йорк. Свиридовский фестиваль в Москве и Санкт-Петербурге в честь 80-летия композитора, Хворостовский исполняет «Отчалившую Русь» и другие произведения Г. Свиридова. В последние дни года  снова выступает в «Пиковой даме» в Метрополитен опера.

1996 – поет в операх «Фауст» в Чикаго, «Травиата» – в Вене и Лондоне, «Севильский цирюльник» в Вене, Гамбурге и Сан-Франциско. В мае дает серию камерных концертов с М. Аркадьевым в Вигмор-холле Лондона, где впервые представляет вокальный цикл «Петербург» в присутствии композитора Г. Свиридова; в заключительном концерте фестиваля «Певческие биенале» выступает с камерным концертом в Большом зале Московской консерватории. Совершает концертное турне по США с камерным хором Санкт-Петербурга (руководитель Н. Корнев).  29 июня в Лондоне, в семье Дмитрия и Светланы Хворостовских родились дети – мальчик Данила и девочка Александра.

1997 – 16 октября Хворостовскому исполнилось 35 лет, свой день рождения он встретил на гастролях в Австралии.  В тот год его сольные камерные концерты прошли также в Барселоне, Мадриде, Риме, Тулузе, Нью-Йорке, Сан-Франциско, Рио-де-Жанейро, Мехико, Сан-Паулу (Бразилия). Оперный репертуар этого года: «Фауст» в Метрополитен опера, «Свадьба Фигаро» в Лондоне, «Севильский цирюльник» и «Травиата» в Мюнхене; серия спектаклей «Евгений Онегин» в театре Колон (Буэнос-Айрес), «Пиковая дама» в Венской опере.  Европейский тур с Ольгой Бородиной: Берлин, Роттердам, Амстердам. Концерты в Москве, на открытии театра Новая опера, в Большом зале Московской консерватории  с музыкой Г. Малера и Г. Свиридова. Концерт в Красноярске с вокальным циклом Г. Свиридова «Петербург», музыка Г. Малера, П. Чайковского, С. Рахманинова. В тот приезд на родину Дмитрий побывал в селе Овсянка, в гостях у своего выдающегося земляка, писателя Виктора Петровича Астафьева.

1998 – 6 января умер Георгий Васильевич Свиридов. 19 апреля Большом зале Московской консерватории состоялся благотворительный концерт памяти великого композитора, где Дмитрий Хворостовский исполнял его вокальный цикл «Петергбург» и «Песни об умерших детях» Г. Малера. Еще один свиридовский концерт был в октябре. Оперные спектакли с  участием Д. Хворостовского: «Свадьба Фигаро»  в Ковент-Гардене, «Травиата» в Мюнхене, Лондоне и Чикаго, «Разбойники» – в Баден-Бадене и Эдинбурге, «Севильский цирюльник» и «Дон Карлос» – в Вене. Концертные программы: Хельсинки, Монте-Карло, Нью-Йорк, Сан-Себастьян,  Монтре, Барселона, Ванкувер; турне по Южной Америке; турне по трем городам Европы – Брюссель, Амстердам, Роттердам – с Валерием Гергиевым и Роттердамским симфоническим оркестром. Фестивали: Равиния (США), Зальцбург (Австрия) и Савонлиннский фестиваль в Финляндии, где Дмитрий поет в опере «Луиза Миллер» Дж. Верди. Концерты в Москве (Большой Кремлевский дворец и  Новая опера),  в Киеве и Красноярске.

1999 – очень насыщенный год в творческой и личной жизни Хворостовского. Январь-февраль – репетируя роль Дон Жуана в одноименной опере Моцарта на сцене  Гранд-театра Женевы, знакомится с певицей Флоранс Илли, занятой в этой постановке. После серии спектаклей «Дон Жуан», шедших со 2 по 17 февраля, улетает из Женевы в Чикаго, где вплоть до 12 марта поет в опере «Травиата».  Март-апрель – на сцене Метрополитен опера целый месяц  идет спектакль «Пиковая дама» П. Чайковского с Д. Хворостовским в роли Елецкого, дирижирует Валерий Гергиев, партию Германа поет Пласидо Доминго. В Нью-Йорк к Дмитрию прилетает по его приглашению Флоранс, с этого момента они не расстаются. Дмитрий подает на развод с женой. В остальные месяцы 1999 года Д. Хворостовский пел «Дон Жуана» на Зальцбургском оперном фестивале; вместе с Флоранс снимался в фильме канадского режиссера Барбары Уиллис Свит «Дон Жуан. Месть Липорелло» в Торонто, где исполнил обе заглавные роли; выходил на сцену Королевского театра Сандлер-Уэллс в роли Франческо («Разбойники» Верди) и Метрополитен опера – в роли Белькоре («Любовный напиток» Доницетти); выступал с камерными концертами в Чикаго, Санкт-Петербурге, Киеве. В этот год закончился эксклюзивный контракт Д. Хворостовского со звукозаписывающей фирмой «Филипс», продлевать который он не стал. Знакомится и начинает сотрудничать с пианистом и дирижером Константином Орбеляном.

2000, январь – поездка на родину, в Красноярск, благотворительный концерт для земляков в Большом зале филармонии; знакомство Флоранс с семьей Дмитрия. Январь-февраль – серия концертов в Европе: Франкфурт-на-Майне, Мадрид, Кембридж, Гамбург, Брюссель, Вена; в марте-апреле поет Фигаро в «Севильском цирюльнике» (Мюнхен), в июне-июле и сентябре – серия спектаклей «Дон Жуан» и «Царская невеста» в Военно-мемориальном театре Сан-Франциско. В сентябре  становится «Почетным гражданином Красноярска». Октябрь-ноябрь – концерты в Чикаго, Женеве, совместный концерт с румынской сопрано Анжелой Георгиу в Лондоне; в ноябре исполняет вокальную поэму «Петербург» Г. Свиридова в Палермо (Италия) и поет в опере «Травиата» Верди в Ковент-Гардене. Выходит канадский фильм-опера «Дон Жуан. Месть Липорелло» и студийный альбом с записью всех прозвучавших в нем арий. В декабре – долгожданный дебют Д. Хворостовского в роли Риголетто в одноименной опере Верди в постановке Московского театра Новая опера и Савонлиннского фестиваля в Финляндии. В спектакле в небольшой роли участвует Флоранс Илли.

2001 – в тот год отмечалось 100-летие со дня смерти великого итальянского композитора Джузеппе Верди. Хворостовский поет целый ряд вердиевских партий: Родриго в «Дон Карлосе» (Венская опера, Королевский театр в  Мадриде, Метрополитен опера в Нью-Йорке), Жермона в «Травиате» в Баварской опере (Мюнхен) и Метрополитен опера; в июле  поет Риголетто на Савонлиннском фестивале в Финляндии. В октябре исполняет эту же роль в постановке Гранд опера в Хьюстоне. В том же году дебютирует в роли графа ди Луна в опере Верди «Трубадур» в Королевском театре Ковент_Гарден; поет в операх «Фаворитка» Г. Доницетти (Карнеги-холл, Лондон) и «Пиковая дама» П. Чайковского (Ковент-Гарден); исполняет вокальный цикл Г. Свиридова «Отчалившая Русь в Большом зале Московской консерватории в сопровождении оркестра под управлением В. Федосеева; участвует в музыкальном фестивале в Чехии, дает концерты в Белграде (Сербия) и Цюрихе. Заключает контракт со звукозаписывающей фирмой «Делос Рекордс» (Сан-Франциско); выходит первый записанный под этим лейблом альбом – «Страсти Неаполя». После длившегося два года бракоразводного процесса суд Лондона расторг брак Дмитрия и Светланы. Дмитрий женится на Флоранс.

2002, февраль – дебют в роли князя Болконского в опере С. Прокофьева «Война и мир» в постановке Метрополитен опера (режиссер А. Кончаловский, музыкальный руководитель и дирижер В. Гергиев). Спектакли  с большим успехом идут с середины февраля до середины марта. Апрель-май – серия спектаклей «Трубадур» в Королевском театре Ковент-Гарден; июль – снова поет в «Риголетто» на Савонлиннском фестивале в Финляндии; сентябрь – «Дон Карлос» в Вене и Нью-Йорке, «Свадьба Фигаро» в театре Бастилия (Париж), серия спектаклей «Разбойники» в Ковент-Гардене. С симфоническим оркестром Сан-Франциско исполняет вокальный цикл Гии Канчели «Не горюй!». Вместе с финской сопрано Каритой Маттила поет на оперном фестивале в американской Равинии. С симфоническим оркестром под управлением Юрия Темирканова совершает турне  по городам Европы и Америки: Копенгаген, Мальме, Нью-Йорк, Балтимор. Дает сольные концерты в Торонто, Барселоне, Акроне (штат Огайо, США). Поет арии из опер русских и итальянских композиторов в Большом зале Московской консерватории.

2003 – год начинается серией спектаклей «Дон Жуан» в Метрополитен опера; февраль-март –  дебют в роли Ренато в опере Верди «Бал-маскарад» (Лирик опера, Чикаго); март – партия Роберта в «Иоланте» П. Чайковского в парижском театре Шатле; май – «Свадьба Фигаро» в театре Бастилия, Париж; июль – «Паяцы» в Ковент-Гардене; сентябрь-октябрь – «Травиата» в Метрополитен опера; октябрь-ноябрь –  «Дон Карлос» в Цюрихе.  В тот год у Дмитрия были большие концертные программы, им, в частности, был посвящен весь апрель, который начался сольным концертом в бельгийском Генте, продолжился в Москве, историческим концертом 8 апреля в Кремле, где Д. Хворостовский  впервые исполнил программу песен военных лет. 22-28 апреля – тур по трем европейским столицам – Лондон, Берлин, Париж с сольным концертом, посвященным 300-летию Санкт-Петербурга. В конце мая участвует в фестивале «Звезды белых ночей» в северной столице. 7 июля   – в Лондоне, в семье Дмитрия и Флоранс Хворостовских родился сын Максим. В августе – сольные концерты из произведений Чайковского и Рахманинова в Екатеринбурге и Челябинске. В ноябре – гастроли в Сеуле (Южная Корея), где в Центре исполнительских искусств поет музыку Чайковского, Рахманинова, Римского-Корсакова, Рубинштейна. В декабре – два больших концерта в Москве, в Большом зале консерватории:  в первом из них вместе со звездами мировой оперы Екатериной Сюриной и Марией Домашенко поет арии и дуэты из опер; во втором – в сопровождении Национального академического оркестра русских народных инструментов под управлением Николая Калинина исполняет программу русских песен и романсов.

2004 – с этого года Хворостовский начинает выступать в камерных концертах с новым аккомпаниатором – эстонским пианистом Ивари Илья. Их первые совместные концерты состоялись в Кальяри (Италия) и Праге, где звучали романсы Чайковского и Рахманинова. Почти весь январь Хворостовский поет «Дон Жуана» в постановке Гамбургской оперы; в феврале-марте – «Пиковую даму» и «Травиату» в Метрополитен опера в Нью-Йорке. В апреле дает сольные концерты в Оттаве, Лондоне и Мадриде. Весь май в Королевском театре Мадрида идет «Пиковая дама» с его участием. И только 28 мая Хворостовский приезжает наконец в Москву и впервые дает знаменитый сольный концерт на Красной площади, где в первом отделении звучат арии из опер, а во втором – песни военных лет. Концерт транслируется на 25 стран мира. В остальное время года поет «Травиату» в Кальяри, Венеции, Сан-Франциско, «Дон Карлос» – в Цюрихе, оперу «Война и мир» – на фестивале в Зальцбурге, «Трубадур» – в Париже, где участвует также в благотворительном вечере в культурном центре «Шато де Форже». В канун нового года, 31 декабря, в большом зале московского Дома музыки поет арии из опер зарубежных композиторов в сопровождении Национального филармонического оркестра под управлением Владимира Спивакова. Один из номеров программы – дуэт из оперетты Ф. Легара «Веселая вдова» – исполняет в дуэте с Флоранс.

2005 – год 60-летия Великой Победы  отмечен прежде всего большим туром по городам России с программой песен военных лет. В мае-июне Дмитрий Хворостовский с Государственным академическим камерным оркестром под управлением Константина Орбеляна и хором Академии хорового искусства проехали с этой программой по городам: Тула, Смоленск, Волгоград, Красноярск, Новосибирск, Екатеринбург, Санкт-Петербург и др. В другие месяцы этого года он пел в операх «Пиковая дама» в Ла Скала, «Фауст» в Метрополитен опере, «Риголетто» и «Бал-маскарад» в Ковент-Гардене, «Дон Карлос» в Вене; выступал с сольными концертами в Большом зале Московской консерватории и Московском Доме музыки, на Центральном стадионе Казани, пел совместный концерт со звездой мировой оперной сцены Суми Джо в Сеуле и сольный концерт в сопровождении национального симфонического оркестра в Мехико. В тот год состоялись его триумфальные гастроли  в Японии.  Становится лауреатом премии «Соотечественник года-2005» – за вклад в развитие русской культуры.

2006, январь – большой тур по США и Канаде: Лос-Анджелес, Вашингтон, Сан-Франциско, Нью-Йорк, Монреаль, Майами. В сопровождении оркестра под управлением Константина Орбеляна выступает с сольными концертами из двух отделений, в первом поет классические арии, во втором – песни военных лет. В феврале в Россию приезжает звезда мировой оперы, американская сопрано Рене Флеминг. Совместными концертами в Москве и Санкт-Петербурге  начинается проект «Хворостовский и друзья». Март-апрель – поет заглавную партию в опере П.И. Чайковского «Евгений Онегин» в постановке Королевского театра Ковент-Гарден в Лондоне. В апреле выступает с концертом русской классической музыки в историческом здании Московского университета, где ему вручают диплом Почетного профессора МГУ им. Ломоносова. Май – в Линкольн-центре (Нью-Йорк) представляет американской публике сюиту Д. Шостаковича на стихи Микеланджело Буонарроти. В июне – гастроли в Японии. В июле впервые прилетает  в столицу Казахстана Астану, где в рамках международного фестиваля «Опералия-2006» дает сольный концерт из классических арий, военных и советских песен; в  августе  участвует в музыкальном фестивале «Тосканское солнце» (Италия), где поет вместе с Анной Нетребко, и Люблянском фестивале в Словении. Триумфально выступает в Центре искусств им. Дж. Кеннеди (Вашингтон) с программой классической музыки и военных песен. Ноябрь-декабрь – дебют в опере «Симон Бокканегра» в Хьюстоне и серия спектаклей «Дон Карлос» в Метрополитен опера. В 2006 году любимому педагогу Дмитрия – профессору Красноярской академии музыки и театра Е.К. Иофель была присуждена золотая медаль фонда Ирины Архиповой – «За выдающийся педагогический вклад в дело воспитания нескольких поколений талантливых певцов». Сам Дмитрий стал в этом году почетным гражданином Кемеровской области.

2007, февраль – весь месяц в нью-йоркском театре Метрополитен опера шли премьерные спектакли  «Евгений Онегин» с Дмитрием  Хворостовским в заглавной роли и Рене Флеминг в роли Татьяны. Еще один месяц – с 9  апреля по 9 мая – он был занят в спектакле «Симон Бокканегра» в парижском театре Бастилия. И еще один – с конца мая по конец июня – пел в опере «Травиата» в Неаполе.  Вторая половина декабря была отдана «Балу-маскараду» в Метрополитен опера. Все остальное время года Хворостовский перемещался по России и миру с большими концертными программами. Премьерой 2007-го стала его новая программа «К России с любовью», включающая в себя, помимо русской классики, песни советских композиторов. С этой программой в июне-сентябре он проехал по десяти городам России, начав ее в Тобольском кремле, посетил Кузбасс, Урал, Сибирь, Поволжье, южные регионы, и завершил в Кремлевском дворце Москвы. Осенью, в ноябре-декабре, – прошел второй большой тур – по десяти городам США и Канады, где в театрах и концертных залах также звучала русская классическая и современная музыка.  В тот год Хворостовский успел поучаствовать в международном музыкальном фестивале в Бока-Ратон (США), фестивале искусств в Рейкъявике; выступил на заключительном концерте международного фестиваля «Владимир Сиваков приглашает» в Москве; пел с Анной Нетребко в нью-йоркском Карнеги-Холле и с Екатериной Сюриной в Роттердаме. Но главным событием 2007 года стало рождение 8 июля, в Женеве, младшей дочери Хворостовских Нины.

2008 – этот год отмечен в творческой биографии Хворостовского началом совместной работы с композитором Игорем Крутым над проектом «Дежавю» и дальнейшим продвижением проекта «Хворостовский и друзья».  В течение года в Россию приезжают звезды мировой оперы – южнокорейская сопрано Суми Джо (дважды), американская сопрано Сондра Радвановски, немецкий тенор Йонас Кауфман; их совместные  с Хворостовским концерты проходят в Москве и Санкт-Петербурге. Другим важным событием этого года становится европейский тур Хворостовского с пианистом Евгением Кисиным, их концерты русской классической музыки (Чайковский, Рахманинов) с большим успехом проходят во Франкфурте-на-Майне, Мюнхене, Париже и Лондоне. Оперный репертуар 2008 года складывался из спектаклей: «Травиата» в  Ковент-Гардене, «Бал-маскарад» в Метрополитен опера,  «Дон Карлос» в парижской Бастилии, «Евгений Онегин» в Чикаго и «Симон Бокканегра» в Сан-Франциско. Участвовал в музыкальном фестивале Св. Улафа в Норвегии, Шлезвиг-Гольштейнском фестивале в Германии, Эдинбургском международном музыкальном фестивале; с сольными  камерными концертами выступал в Нью-Йорке (Карнеги-холл) и Гринсборо, Манчестере и Копенгагене. Вместе со своим аккомпаниатором Ивари Илья Хворостовский представил обновленную программу камерной музыки в городах России – Воронеж, Тюмень, Екатеринбург, Новосибирск, Ярославль, Нижний Новгород, Ростов-На-Дону, Оренбург, Калининград и ближнего зарубежья – Минск, Киев, Одесса, Рига. Выступил в Волгограде в рамках празднования 65-летия Сталинградской битвы и в Санкт-Петербурге – на юбилейном концерте Юрия Темирканова. В октябре на российский экран вышел телесериал «Тяжелый песок» с участием Флоранс Илли-Хворостовской. В декабре, в рамках подготовки проекта «Дежавю», Дмитрий снялся в клипе на одну из вокальных композиций Игоря Крутого – «Toi et Moi» («Ты и я»), режиссер – Алан Бадоев. Хворостовскому присуждена национальная российская премия «Овация».

2009 – главное событие этого года – премьерные показы  вокального моно-спектакля «Дежавю», созданного в сотрудничестве с композитором Игорем Крутым и поэтессой Лилей Виноградовой, в Москве, в Кремлевском дворце, 19, 21 и 22 ноября. А в начале года были совместные концерты с Екатериной Сюриной во Флориде и американской оперной дивой Мерилин Хорн (меццо-сопрано) в Нью-Йорке; по десять спектаклей «Трубадур» – сначала в Метрополитен опера (февраль-март), затем – в Ковент-Гардене (апрель-май); в сентябре спел графа ди Луну еще и в Сан-Франциско. «Трубадурский год» – говорил Хворостовский. В первой половине июля проходят съемки фильма «Музыкальная одиссея в Санкт-Петербурге» с Рене Флеминг. В течение года  Хворостовский посещает несколько музыкальных фестивалей: Равиния (США), Раанана (Израиль), «Кремлевский музыкальный фестиваль» в Великом Новгороде, «Новая волна» в Юрмале, «Черешневый лес» в Москве, где Дмитрий Хворостовский и Валерий Гергиев представили фрагменты из оперы «Симон Бокканегра». Из концертов этого года стоит отметить концерт в Санкт-Петербурге в честь 65-летия полного освобождения Ленинграда от блокады, гала-концерт в честь Пласидо Доминго в Метрополитен опера, концерты с Анной Нетребко в Брауншвейге и Мюнхене и с Суми Джо в Сеуле. В рамках проекта «Хворостовский и друзья»  в Большом концертном зале московской консерватории  состоялся концерт с восходящей звездой мировой оперы Ильдаром Абдразаковым (бас) в сопровождении оркестра под управлением Евгения Светланова. В декабре Дмитрий приезжал на родину в Красноярск, где вместе с Академическим большим хором «Мастера хорового пения» под руководством Льва Конторовича дал два концерта в честь 75-летия образования Красноярского края.

2010 – 6 февраля ушла из жизни народная артистка СССР И.К. Архипова.  Если предыдущий год был годом «Трубадура», то этот  стал для Хворостовского годом «Риголетто». Он пел эту партию 10-21 апреля в Вене; весь  октябрь в Лондоне и 16-28 ноября снова в Вене.  «Зариголетился».  Но были еще первая неделя июня  с «Евгением Онегиным» в Венской опере и две недели в августе с «Трубадуром» на «Арене де Верона». А до всего этого – большое турне по Сибири  в феврале, с программой советских и военных песен, тур по США и Канаде с Сондрой Радвановски в марте; участие в благотворительном 8-м Венском бале в Гостином дворе Москвы в апреле; концерты в Курске, Барнауле, Томске, Омске, Астане и Витебске, на открытии международного фестиваля «Славянский базар» – в июне-июле; Южно-Сахалинске, Благовещенске, Владивостоке и Калининграде – в сентябре. Вместе с Анной Нетребко  пел в начале года в Королевском Фестиваль-холле Лондона, а в конце года, в рамках проекта «Хворостовский и друзья»,  выступал с Екатериной Сюриной и Чарльзом Кастраново в Москве, Санкт-Петербурге, Тюмени и Екатеринбурге.  В декабре по приглашению Паата Бурчуладзе принял участие в благотворительном концерте в Тбилисской филармонии. В конце этого года в США прошел премьерный показ американской версии фильма «Музыкальная одиссея в Санкт-Петербурге».

2011 – с середины января до начала февраля поет Симона Бокканегру в одноименной опере Дж. Верди в Метрополитен опера; затем до конца февраля выступает с камерными концертами (за фортепиано – Ивари Илья) в городах США: Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Чикаго, Нью-Йорк, Бостон. В начале марта – моно-спектакль «Дежавю» в Москве (Кремлевский дворец); затем – до конца месяца – гастроли на Украине: Донецк, Одесса, Львов.  30 марта в Альберт-холле Лондона участвует в гала-концерте в честь юбилея М.С. Горбачева. В апреле – фестиваль в Абу-Даби, концерт в Оренбурге и несколько спектаклей «Трубадур» в Метрополитен опера. В июне-июле – гастроли в Японии (Токио, Нагайо) с оперой «Дон Карлос»; участие в музыкальных фестивалях в Братиславе, Юрмале и Киеве («Лестница в небо»). В августе  этого года Хворостовский не выступал из-за операции по исправлению юношеской травмы носа. Сентябрь-октябрь – опера «Фауст» в Ковент-Гарден; концерты в Лондоне, Берлине, участие в гала-концерте, посвященном открытию исторической сцены Государственного академического Большого театра в Москве. В октябре в обеих российских столицах прошли премьерные показы фильма «Музыкальная одиссея в Санкт-Петербурге». Весь ноябрь –  камерные концерты с Ивари Илья в городах России: Омск, Рязань, Красноярск, Новосибирск, Оренбург. В начале декабря – очередные концерты проекта «Хворостовский и друзья» в Москве и Санкт-Петербурге, на этот раз в гостях у россиян – итальянский тенор Марчелло Джордани. Журнал «L’Opera» присудил Дмитрию Хворостовскому титул «Лучший баритон Италии». Подписан контракт с финской  звукозаписывающей компанией «Ондайн». Первый выпущенный под этим лейблом альбом – произведения Сергея Рахманинова.

2012 –  год 50-летия Дмитрия Хворостовского (16 октября), которое он встретил в Нью-Йорке, репетируя оперу «Бал-маскарад». А начался год совместным концертом с Рене Флеминг в Чикаго 7 января,  после чего весь месяц в Метрополитен опера шли репетиции  оперы «Эрнани», в которой Хворостовский впервые исполнял партию Дон Карлоса. Премьерные спектакли этой оперы шли в Нью-Йорке весь февраль. В марте – несколько спектаклей «Симон Бокканегра» в Венской опере, затем весь апрель – «Травиата» в Метрополитен опера. 29 апреля, после завершающего спектакля этой серии Дмитрию Хворостовскому была вручена престижная премия американского журнала «Opera News Award», ежегодно присуждаемая лучшим мировым исполнителям. В мае-июне – концерты в Минске, Белгороде, Москве, Санкт-Петербурге и Париже, где Д. Хворостовский и К. Орбелян представили публике новую программу, в которой, кроме Чайковского и Рахманинова, исполняли музыку Танеева и Листа. Концерт в северной столице проходил на Дворцовой площади и назывался «Букет оперы», Хворостовский пел вместе с Суми Джо и 12-летней  американкой Джеки Иванко, покорившей публику на одном из телевизионных конкурсов США. Июль – концерт на открытом воздухе в Абакане, в рамках международного историко-культурного форума, вместе со звездой мировой оперы Паата Бурчуладзе (бас) и Татьяной Павловской (сопрано, солистка Мариинского театра). Август-сентябрь – камерные концерты с Ивари Илья в Мехико, Лондоне, Вильнюсе. 25 сентября  на открытии 10-го, юбилейного сезона в Московском Доме музыки поет сюиту Д.Д. Шостаковича на стихи Микеланджело Буонарроти.  В октябре – концерт в Екатеринбурге с Игорем Крутым. С начала  ноября  до середины декабря  идут спектакли «Бал-маскарад» в Метрополитен опера. Во второй половине декабря –  сольные концерты в Саратове, Самаре,  Нижнем Новгороде и Уфе.

2013 – перенесенный с октября прошлого года 50-летний юбилей Хворостовский отметил в конце января на Родине, концертами  в Ледовом дворце Санкт-Петербурга и Кремлевском дворце, с участием звезд мировой оперной сцены Барбары Фриттоли, Рамона Варгаса, братьев Абдразаковых, Екатерины Губановой. 2 февраля  во Дворце спорта  Волгограда концерт для ветеранов в честь 70-летия Сталинградской битвы. Февраль-март – серия спектаклей «Дон Карлос» в Метрополитен опера, сольный концерт в Кеннеди-центре. Апрель – концерт в Ижевске, в рамках фестиваля «На родине Чайковского»;  серия спектаклей «Евгений Онегин» в Венской опере с дебютировавшей в роли Татьяны Анной Нетребко; концерт «Музыка души и сердца» из произведений духовной музыки и русских народных песен и романсов с Академическим хором Льва Конторовича в Концертном зале им. Чайковского в Москве. Май – сольный концерт «Песни военных лет» в Мурманске, выступление перед ветеранами на Благотворительном бале в Алма-Ате, серия спектаклей «Риголетто» в Неаполе. Июнь – серия спектаклей «Бал-маскарад» в Риме, камерный концерт с Ивари Илья в Тюмени, 19 июня – концерт на Красной площади в Москве с Анной Нетребко. Концерт из оперных арий и советских песен в Краснодаре. Июль – сольный концерт в Мюнхене и Македонии; выступление на торжественной церемонии открытия Универсиады в Казани, где Дмитрий  исполнил композицию Игоря Крутого «Путь». Август –  концерт «Хворостовский и друзья» на оперном фестивале в монастыре Пожайлис, близ Каунаса, с участием звезд итальянской и мировой оперы Барбары Фриттоли, Стефана Секко, Марио Кариа; концерт в Казани, в рамках международного фестиваля «Казанская осень». Сентябрь – дебют в роли Яго в опере Верди «Отелло» на сцене Венской оперы; гастроли в Ереване с оркестром под управлением Константина Орбеляна. Октябрь – тур по городам Сибири и Дальнего Востока. Ноябрь-декабрь – серия спектаклей «Риголетто» в Метрополитен опера. Декабрь – сольные концерты в Красноярске, Новосибирске, Екатеринбурге.

2014 – год, который можно назвать по преимуществу концертным. Начался он с Балтийского турне в январе – Вильнюс, Рига, Таллин – с Каунасским симфоническим оркестром под управлением К. Орбеляна и программой арий из опер и романсов русских композиторов. Продолжился концертами в городах России – Нижний Новгород, Самара, Воронеж, где звучали произведения советской песенной классики. В феврале – выступления в курортных городах Германии (Висбаден, Баден-Баден и др.); участие в Международном фестивале «Владимир Спиваков приглашает» в Минске. Март – европейский тур – Женева, Цюрих, Брюссель, Берн – с программой произведений Чайковского, Рахманинова, Метнера, Листа.  В  лондонском концертном зале «Барбикан»  исполнял романсы русских композиторов на стихи А.С. Пушкина и вокальную поэму Г. Свиридова «Петербург». Сольные концерты с Ивари Илья в Санкт-Петербурге, Москве, Вене, Грасе (Франция). Апрель – серия спектаклей «Травиата» в Ковент-Гардене.  Первая половина мая – концерты, посвященные дню Победы в Перми и других городах России. Хворостовский начинает готовить новую программу военных песен в предстоящему в 2015 году 70-летию Великой Победы. Во второй половине мая – начале июня – сольные концерты в Монреале, Нью-Йорке (с оркестром «Виртуозы Москвы» В. Спивакова), Сан-Франциско, Торонто, Стамбуле (вместе с пуэрториканской сопрано Анной Марией Мартинес). В июле – концерт советской песни – Пахмутова, Хренников, Френкель, Соловьев-Седой, Бабаджанян –  в московском театре Новая опера и там же – участие в гала-концерте; концерт на Софийской площади Тобольского Кремля в честь 70-летия Тюменской области. Сентябрь – серия спектаклей «Травиата» в национальной опере Парижа. 9 октября –  первый благотворительный концерт «Хворостовский и друзья – детям» в Кремле; собранные средства (21 млн руб.) переданы в Русфонд на лечение тяжелобольных детей.  28 октября Хворостовский участвует в «Оперном бале» Елены Образцовой  на сцене Большого театра в Москве. Ноябрь – сольные концерты в Екатеринбурге, Красноярске, Краснодаре, Ростове-на-Дону с оркестром под управлением К. Орбеляна. 15 ноября  участвует в юбилейном концерте композитора Игоря Крутого. 23 ноября – последний сольный концерт года – в лондонском Вигмор-холле. Декабрь 2014 – январь 2015 –  опера «Бал-маскарад» в лондонском Королевском театре Ковент-Гарден. У Хворостовского редкая возможность целый месяц жить дома, в семье.  В этом году Русская православная церковь наградила Дмитрия Хворостовского орденом Преподобного Сергия Радонежского – за заслуги в деле культурного просвещения народа.

2015 –  роковой для Дмитрия год. В январе он выступает в  Большом зале Московской консерватории в концерте памяти народной артистки СССР, своей наставницы Ирины Константиновны Архиповой (1925 – 2010) . В первых числах февраля дебютирует в роли Демона в одноименной опере А.Г.  Рубинштейна, поставленной в Геликон-опере Дмитрием  Бертманом. В феврале – сольные концерты в Хельсинки и Чикаго, серия спектаклей «Дон Карлос» в Венской опере; в марте – концерт «Хворостовский и друзья» в Минске с участием оперных звезд Ольги Волковой и Анатолия Сивко из Беларуси и сестер Мириам и Марины Косте-Джексон из США; серия спектаклей «Травиата» в Вене; весь апрель – «Дон Карлос» и «Бал-маскарад» в Метрополитен опера. В мае Хворостовский выступает с обновленной программой военных песен, посвященной 70-летию Победы, в Тюмени, Екатеринбурге, Москве, Санкт-Петербурге, где также участвует в гала-концерте «Классика на Дворцовой».   29 мая в институте им. Бурденко в Москве ему был поставлен диагноз «неоперабельная опухоль мозга». Отмена всех выступлений до конца лета, дополнительные обследования в клинике Royal Marsden в Лондоне и Mayo Clinic в г. Рочестер (США); начало лечения. 6 июля, в перерыве между лечебными процедурами дает концерт из произведений русских композиторов для сотрудников российского посольства в Лондоне.  3 октября, по окончании первого курса лечения,  выходит на сцену Метрополитен опера в  спектакле «Трубадур» с Анной Нетребко. 11 октября поет на закрытии «Новой волны» в Сочи. 29 октября и 2 ноября в Кремлевском дворце и Большом концертном зале Санкт-Петербурга выступает со звездой мировой оперы Элиной Гаранча. 31 октября гала-концерт в честь открытия исторической сцены в Геликон-опере. 3 ноября – концерт военных песен в Минске. 18 ноября – благотворительный концерт «Хворостовский и друзья – детям» в Уфе, с Ильдаром Абдразаковым. 10 декабря в Кремле президент РФ В.В. Путин вручает Дмитрию Хворостовскому государственную награду – орден Александра Невского. В  декабре поет Евгения Онегина в возобновленной постановке режиссера Каспера Хольтена в Королевском театре Ковент-Гарден. 27 декабря – концерт в зале Чайковского с сопрано Асмик Григорян и меццо-сопрано Юлией Мазуровой. В этом году награжден  также почетной медалью «За заслуги в деле защиты детей России». 31 декабря умерла от заражения крови первая жена Хворостовского Светлана.

2016 – последний активный год в творческой карьере и жизни Дмитрия Хворостовского. 17-26 февраля – турне по Северной Америке: концерты в нью-йоркском Карнеги-холле, Корнер-холле  канадского Торонто и Лирической опере Чикаго. Звучали произведения Глинки, Римского-Корсакова, Чайковского, Р. Штрауса.  В апреле – концерт с Уральским филармоническим оркестром и спектакль «Бал-маскарад» на сцене Венской оперы. 9 мая – концерт песен военных лет в Зеленом театре ВДНХ в Москве; конец мая – начало июня – серия спектаклей «Симон Бокканегра» в Венской опере. 1 июня, в День защиты детей, – третий благотворительный концерт «Хворостовский и друзья – детям» на сцене Большого театра.  18 июня – концерт с сопрано Динарой Алиевой в Праге;  29 июня – концерт с Элиной Гаранча в Дзинтари (Латвия). В июне умерла российский продюсер Хворостовского Елена Недосекина. В сентябре – последнее выступление Хворостовского на «Новой волне» в Сочи; сольные концерты с Ивари Илья в Финляндии.  16 октября – свой день рождения Хворостовский отметил концертом на сцене Старой оперы в немецком Франкфурте-на-Майне. Становится лауреатом Австрийской премии в области музыкального театра. 20-29 октября – турне по городам Германии – Штутгарт, Берлин, Мюнхен. В ноябре – концерты в Риге, Барселоне, серия спектаклей «Травиата» в Вене. 14 декабря – концерт «Хворостовский и друзья» в Кремле с участием аргентинского тенора Марселло Альвареса. 18 декабря – концерт с Марселло Альваресом в  Санкт-Петербурге, после которого Дмитрий с воспалением легких попадает в больницу, где и встречает новый, 2017 год.

2017 – последний год земной жизни Дмитрия Хворостовского, его последние концерты на Родине и за рубежом. В январе  этого года умерла педагог Хворостовского Екатерина Константиновна Иофель. 27 апреля – вместе с Анной Нетребко и Юсефом Эйвазовым Дмитрий участвует в гала-концерте в Торонто (Канада). 27 мая – концерт «Классика на Дворцовой» в Санкт-Петербурге, посвященный Дню города. Травма руки после концерта.  2 июня   – последний концерт Дмитрия Хворостовского на родине, в Красноярске, вручение ему регалий «Почетного гражданина Красноярского края».  22-23 июня 2017 – выступление на музыкальном фестивале в замке Графенегг (Нижняя Австрия) с Аидой Гарифуллиной стало последним в его жизни. Сентябрь – указом президента России награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени – за большой вклад в развитие отечественной культуры и искусства, многолетнюю плодотворную деятельность.  16 октября – в Лондонском доме Хворостовских, в кругу семьи и друзей отмечает свой юбилей – 55 лет. Последние дни своей жизни Дмитрий Хворостовский провел в хосписе одной из лондонских клиник, где и скончался в ночь на 22 ноября.  Согласно завещанию, его прах был разделен на две части и захоронен на Новодевичьем кладбище Москвы и на малой родине, в Красноярске.

      Оперные партии, спетые Д. Хворостовским

Евгений Онегин          П. И. Чайковский «Евгений Онегин»

Князь Елецкий            П.И. Чайковский «Пиковая дама»

Роберт                             П.И. Чайковский «Иоланта»

Григорий Грязной     Н.А. Римский-Корсаков «Царская невеста»

Князь Болконский     С.С. Прокофьев «Война и мир»

Демон                              А. Г. Рубинштейн «Демон»

Жорж Жермон            Дж. Верди «Травиата»

Граф ди Луна               Дж. Верди «Трубадур»

Родриго                         Дж. Верди «Дон Карлос»

Риголетто                     Дж. Верди «Риголетто»

Ренато                            Дж. Верди «Бал-маскарад»

Франческо                    Дж. Верди «Разбойники»

Симон

Бокканегра                  Дж. Верди «Симон Бокканегра»

Дон Карлос                  Дж. Верди «Эрнани»

Яго                                  Дж. Верди «Отелло»

Миллер                         Дж. Верди «Луиза Миллер»

Граф Альмавива       В.-А. Моцарт «Свадьба Фигаро»

Дон Жуан,                    В.-А. Моцарт «Дон Жуан»

Липорелло                 

Фигаро                         Дж. Россини «Севильский цирюльник»

Ричард Форт              В. Беллини «Пуритане»

Сильвио                       Р. Леонкавалло «Паяцы»

Альфио                         П. Масканьи «Сельская честь»

Альфонсо                    Г. Доницетти «Фаворитка»

Белькоре                     Г. Доницетти «Любовный напиток»

Валентин                    Ш. Гуно «Фауст»          

                  Оперные театры и концертные залы,

                  в которых выступал Д. Хворостовский

Красноярский государственный театр оперы и балета

Государственный академический Мариинский  театр, Санкт-Петербург

Московский академический музыкальный театр им. К.С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко

Татр Новая опера им. Е. В. Колобова, Москва

Театр Геликон-опера, Москва

Государственный академический Большой театр России, Москва

Королевский театр Ковент-Гарден, Лондон, Великобритания

Английская национальная опера, Лондон, Великобритания

Метрополитен опера, Нью-Йорк, США

Опера Лос-Анджелеса, США

Лирическая опера Чикаго, США

Опера Сан-Франциско, США

Гранд-опера, Хьюстон, США

Гранд-опера Флориды, США

Оперный театр Гринсборо, США

Военный мемориальный оперный театр, Сан-Франциско, США

Театр Ла Скала, Милан, Италия

Театр Джионе, Рим, Италия

Театр Ла Фениче, Венеция, Италия

Арена де Верона, Италия

Театр Лирико, Кальяри, Италия

Оперный театр Сан-Карло, Неаполь, Италия

Театр Массимо, Палермо, Италия

Венская государственная опера, Австрия

Оперная сцена Зальцбургского фестиваля, Австрия

Берлинская государственная опера, Германия

Немецкая опера, Берлин, Германия

Боварская государственная опера, Мюнхен, Германия

Театр принца-регента, Мюнхен, Германия

Старая опера, Франкфурт-на-Майне, Германия

Гамбургский оперный театр, Германия

Государственный оперный театр, Брауншвейг, Германия

Театр Лисеу, Барселона, Испания

Королевский театр Риал, Мадрид, Испания

Национальный театр Сарсуэла, Мадрид, Испания

Театр Виктории-Евгении, Сан-Себастьян, Испания

Парижская национальная опера, Франция

Театр Шатле, Париж, Франция

Театр Пале-Рояль, Париж, Франция

Опера Бастилия, Париж, Франция

Оперный театр Ниццы, Франция

Большой театр Женевы, Швейцария

Цюрихский оперный театр, Швейцария

Королевский оперный театр Ла Монне, Брюссель, Бельгия

Фламадская опера, Гент, Бельгия

Оперный театр Мальме, Швеция

Театр Колон, Буэнос-Айрес, Аргентина

Театр оперы и балета Рио-де-Жанейро, Бразилия

Турецкий театр оперы и балета, Стамбул, Турция

Концертный зал имени П.И. Чайковского, Москва

Большой зал консерватории, Москва

Дом Музыки, Москва,

Колонный зал Дома Союзов, Москва

Концертный зал Крокус-сити, Москва

Большой зал филармонии, Санкт-Петербург

Концертный зал «Октябрьский», Санкт-Петербург

Ледовый дворец, Санкт-Петербург

Театры и концертные залы в городах России: Калининград, Мурманск, Ярославль, Казань, Ижевск, Уфа, Тула, Смоленск, Рязань, Волгоград, Нижний Новгород, Астрахань, Воронеж, Ростов-на-Дону, Краснодар, Сочи, Екатеринбург, Челябинск, Пермь, Омск, Томск, Новосибирск, Иркутск, Сургут, Тюмень, Красноярск, Барнаул, Хабаровск, Благовещенск, Южно-Сахалинск, Владивосток.

Дворец Республики, Минск, Беларусь

Дворец Республики, Алма-Аты, Казахстан

Национальный Дворец Украины, Киев

Театры и концертные залы в городах Украины: Львов, Одесса, Донецк

Большой концертный зал им. А. Хачатуряна, Ереван, Армения

Концертный зал «Большая Гильдия», Рига, Латвия

Концертный зал «Дзинтари», Юрмала, Латвия

Концертный дом «Нордия», Таллин, Эстония

Прамогу арена, Вильнюс, Литва

Пажайслисский монастырь, Каунас, Литва

Тбилисская государственная  филармонии, Грузия

Вигмор-холл, Лондон, Великобритания

Альберт-холл, Лондон, Великобритания

Центр культуры Барбикан, Лондон, Великобритания

Куинс-холл, Эдинбург (Шотландия)

Венский концертхаус, Австрия

Музикферайн, Вена, Австрия

Концертный зал Брукнерхаус, Линц, Австрия

Концертхаус, Берлин, Германия

Мюнхенская филармония Гастайг, Германия

Культурный конгресс-центр Лидерхалле, Штутгарт, Германия

Концертный зал Тонхалле, Дюссельдорф, Германия

Курхаус, Висбаден, Германия

Концертный зал Плейель, Париж, Франция

Концертный комплекс Парк Музыки, Рим, Италия

Музыкальный фестиваль в Чешском Крумлове, Прага, Чехия

Фестиваль «Viva musica!», Братислава, Словакия

Национальный концертный зал Белы Бартока, Будапешт, Венгрия

Виктория-холл, Женева, Швейцария

Консертгебау, Амстердам, Нидерланды

Концертный зал Мартинус-холл, Хельсинки, Финляндия

Логомо-холл, Турку, Финляндия

Дворец «Финляндия», Хельсинки

Концертный зал им. Б. Сметаны, Прага, Чехия

Рудольфинум, Зал Дворжака, Прага, Чехия

Карнеги-холл, Нью-Йорк, США

Кеннеди-центр, Вашингтон, США

Дэвис Симфони-холл, Сан-Франциско, США

Шуберт Клуб, Сент-Пол, Миннесота, США

Линкольн-центр, Нью Йорк, США

Симфони-холл, Бостон, США

Чикаго Симфони-холл, США

Томас–холл, Акрон, штат Огайо, США

Финикс опера, Аризона, США

Концертный зал Нью Ворлд Центр, Майами Бич, США

Корнер-холл, Торонто, Канада

Центр искусств «Четыре сезона» Торонто, Канада

Томсон-холл, Торонто, Канада

Симфонический театр Монреаля, Канада

Дворец искусств, Монреаль, Канада

Дворец изящных искусств, Мехико, Мексика

Концертный зал Гонконгского культурного центра, Китай

Сантори-холл, Токио, Япония

Центр искусств Бунка Кайкак, Токио, Япония

Центр исполнительских искусств Сечжон, Сеул

Амфипарк Раананы, Израиль

Дворец Эмиратов в Абу-Даби, ОАЭ

                                  Дискография

                             I. Студийные записи

1990    -Чайковский и Верди. Арии

1991    -Пьетро Масканьи «Сельская честь»

              -Русские романсы. 3 CD

1992    -«Очи черные».  Русские народные песни

              -П. Чайковский «Пиковая дама»

1993    -П. Чайковский «Евгений Онегин»

              -Дж. Верди «Травиата»

1994    -П. Чайковский «Евгений Онегин»

              -Арии бельканто / «Songs of Love and Desire»

              -М. Мусоргский «Песни и пляски смерти»

              -«Очи черные»

              -«Песни о любви»

1995    -«Моя беспокойное сердце»[83] /«My Restless Soul»

1996    -«Дмитрий». Арии из опер

              -П. Чайковский. «Иоланта»

              -Г. Свиридов, С. Рахманинов «Отчалившая Русь» /«Rossia Cast  

              Advift»

              -«Символ веры» / «Credo»

              -Г. Свиридов «Отчалившая Русь»

1997    -Дж. Верди «Дон Карлос»

              -«Russia’s War. Blood Upon The Snow»

               (саундтрек к фильму «Россия  в войне: кровь на снегу»)

1998    -«Калинка». Русские народные песни

              -Старинные арии /Arie Antiche

              -А. Бородин. Арии и дуэты

              -Дмитрий Хворостовский и Ольга Бородина. Арии и дуэты

1999    -Н. Римский-Корсаков «Царская невеста»

              -П. Чайковский «Иоланта»

2000    -В.-А. Моцарт «Дон Жуан»

2001    -Дж. Верди «Травиата»

              -«Из России с любовью». Сборник

              -Неополитанские песни /«Passione di Napoli»

2002    -Арии Верди

              -«Я встретил вас»

              -Русская духовная музыка / Rassian Sacred Choral Music 

2003    -П. Чайковский «Пиковая дама»

              -Песни военных лет

2004    -Г. Свиридов «Петербург»

2005    -М. Мусоргский «Песни и пляски смерти»

              -«Свет берез». Сборник советских песен

              -П. Чайковский «Пиковая дама»

              -«Я встретил вас» /«I Met You, My Love»

                -Арии Верди

              -«Подмосковные вечера» /«Moscow Night»