» Биография
» Библиография
» Тексты
» Рецензии, интервью, отзывы
» Презентации
» Фотогалерея
» Письма читателей
» Вопросы и ответы
» Юбилеи
» Гостевая книга
» Контакты

Глава 22. Раскрутка пошла

   Не успели благополученцы прийти в себя от опубликованных в газете «Боже упаси!» скандальных материалов, как в одну ночь все городские стенды, стены, заборы, столбы, окна трамваев и троллейбусов, витрины магазинов, а также фасады областной администрации и Думы оказались оклеены плакатами величиной в развернутую вертикально газету с призывом: «Голосуйте за Евгения Зудина — самого молодого и перспективного кандидата в губернаторы!» Поражало прежде всего количество этих плакатов, они настигали жителей города повсюду, даже внутри платных общественных туалетов. Плакаты были отпечатаны на белоснежной финской бумаге, отливали глянцем и били в глаза непривычно яркими и сочными красками. На них был изображен симпатичный молодой человек, похожий одновременно на киноартиста Еременко-младшего и немного — на президента США Клинтона. Он смотрел с плаката прямо в глаза прохожему или пассажиру, или покупателю, или посетителю платного туалета и как бы лично ему протягивал руку, говоря: «Я знаю о ваших проблемах и избавлю вас от них!»
   — Кто такой Зудин? — спрашивали люди друг у друга в первые дни после плакатного десанта на город.
   Но вскоре вопрос этот отпал сам собой: местное телевидение и радио, а также практически все издающиеся в Благополученскс газеты стали наперебой рассказывать своим читателям, слушателям и зрителям о жизненном пути, взглядах и, главное, больших возможностях «самого молодого кандидата». По этим публикациям выходило, что Зудин — не просто Зудин, а представитель нового поколения реформаторов, которое отличается от старого поколения реформаторов тем, что хочет не ломать, а строить, и что у него, в отличие от других претендентов, есть для этого все необходимые средства, возможности и связи. Мелькали фотографии Зудина то в обнимку с премьером, то в компании крупных российских бизнесменов, и даже — рядом с президентом, которому он, все так же улыбаясь, пожимал руку (появлению этих снимков немало удивлялся сам Зудин, так как видел премьера два или три раза только издали, а с президентом никогда и рядом не стоял).
   В один из субботних вечеров по телевидению была показана популярная передача «Полчаса истины», также наделавшая немало шуму в области.
   Снимали в Благополученске, в одном из люксов отеля «Мэдиссон-Кавказская», где поселился специально для этого прилетевший на два дня из Москвы известный журналист и ведущий передачи Артем Кара-Умов. Долго двигали туда-сюда кресла, в конце концов оставили их у камина, который зажгли, несмотря на то, что на дворе стоял еще только октябрь, и было совсем тепло (режиссер сказал, что, если в кадре виден камин, он должен гореть). Наконец уселись друг против друга за низким стеклянным столиком. Зудин видел Кара-Умова живьем первый раз в жизни, и впервые его снимали для такой популярной передачи, при этом он знал, что спонсоры отвалили за нее 40 тысяч зеленых — такая у Кара-Умова была такса, и тихо злился на этого самоуверенного, преуспевающего типа с козлиной бородкой, считая, что цена непомерная. Девица в кожаных брючках, помощник режиссера, ставила на столик уже третью порцию кофе, так как предыдущие успевали остыть, пока шла установка света и камеры, а по задумке режиссера кофе должен был дымиться. Наконец дали отмашку, и Кара-Умов, глядя немигающими глазами на Зудина (до этого момента он не смотрел в его сторону, занятый всецело собой — его напудривали, поправляли прическу, даже глаза подводили специальным карандашом), сказал усталым голосом человека, которому до смерти надоела вся эта политическая борьба, да куда деваться, если без его помощи не обходятся ни маститые, ни тем более начинающие политики:
   — Жень, — сказал Кара-Умов как-то совсем по-домашнему, и Зудин даже вздрогнул от неожиданности. — Я думаю, что мы не будем с тобой разыгрывать перед телекамерой спектакль, изображать из себя политика и журналиста, а честно скажем телезрителям, что в жизни мы на «ты», потому что давно знаем друг друга («Во дает!» — восхитился Зудин), более того, давно дружим, и я приехал сюда, в Благополученск, чтобы поддержать на этих выборах своего старого товарища и друга — Женьку Зудина, и если мое мнение что-то значит для телезрителей, то я просто прошу их сделать то же самое. А мы с тобой поговорим сегодня вот о чем. Скажи, Жень, только честно, зачем тебе все это нужно?
   Зудин во все глаза смотрел на Кара-Умова, дивясь легкости и естественности, с которой тот врал, и даже не сразу понял смысл вопроса. Некоторое время он оторопело молчал, соображая, что именно следует ему ответить, пауза получилась недопустимо долгой, Кара-Умов сделал знак выключить камеру и сказал все тем же усталым голосом:
   — Вы не волнуйтесь, Евгений... как вас по батюшке? Алексеевич? Соберитесь с мыслями, мы сейчас перезапишем начало. Я думаю, что в этом месте вам лучше всего сказать так: «Я. Как уроженец этих мест. Не могу равнодушно смотреть на то. Что моя родная область. Катится в пропасть. Запомнили?»
   — Но она пока не катится в пропасть, — сказал Зудин, несколько задетый.
   — Это неважно, вы вообще можете не особо обращать внимание на мои вопросы, я буду намеренно вас провоцировать, у меня своя задача, а у вас своя, так что говорите, что хотите. А вас что, не подготовили?
   — Я готов, — с вызовом сказал Зудин, которого начинал раздражать равнодушно-менторский тон Кара-Умова, тот разговаривал с ним, как с пациентом.
   — Ну тогда поехали сначала, — Кара-Умов снова уставился на Зудина немигающим взглядом и сказал: — Жень, я думаю, что мы с тобой не будем обманывать телезрителей и скажем честно, что мы — старые друзья...
   Передачу записывали два с лишним часа, Зудин устал, вспотел, хотел пить и есть, был недоволен собой и Кара-Умовым, хотя где-то к середине разговора перестал реагировать на его гипнотизирующий взгляд и на камеру и отвечал более или менее внятно. В эфир дали 35 минут, но нарезано было так виртуозно, что разговор приобрел темп и даже некоторую остроту, но, как заметили многие, главным в передаче было не то, что мямлил Зудин, а те реплики, которые как бы между прочим ронял Кара-Умов. Так, о губернаторе Гаврилове маститый ведущий вскользь сказал:
   — Ну что Гаврилов... Его песенка, я думаю, спета. Ведь он человека убил, женщину, — тут его голос приобрел скорбную интонацию. — Телезрители, возможно, не знают об этом печальном факте, ибо Гаврилов сделал все, чтобы скрыть его от общественности. Так что приходится нам самим сегодня информировать уважаемых избирателей...
   Дальше Кара-Умов поведал, что губернатор Гаврилов возвращался ночью с собственной дачи, на собственном «Мерседесе», естественно, с девочками, естественно, в нетрезвом виде. А в это время трассу переходила ничего не подозревавшая женщина, доярка колхоза имени 8 Марта, которая шла, видимо, с вечерней дойки. Гаврилов, по словам Кара-Умова, сбил женщину насмерть и трусливо скрылся с места преступления. Сиротами остались 40-летний сын, невестка и двое внуков доярки.
Покончив с Гавриловым, Кара-Умов принялся за Твердохлеба. Слушая его, Зудин подумал, что был неправ, эта работа стоит денег, пусть не 40 тысяч, но половину того стоит. Он уже прикидывал, какой будет эффект, ведь «Полчаса истины» увидит практически все население области, тем более что есть договоренность с руководителем местного телерадио, которому обещали за это две новые телекамеры, пустить передачу в самое лучшее время, пожертвовав очередной серией идущей вот уже пять лет мыльной оперы «Санта-Мария». Как объяснили Зудину, перед началом передачи будет объявлено, что сериал пойдет сразу по ее завершении, так что люди будут сидеть у телевизоров и смотреть, как миленькие, чтобы не прозевать, в основном, конечно, женщины, но это-то и хорошо — во-первых, женщины и есть самые активные избиратели, а во-вторых, имеют влияние на мужей, те так и голосуют, как скажут им более подкованные в политике жены.
   — Неужели он не может понять, — говорил Кара-Умов, переходя к характеристике Твердохлеба, — что его время прошло и никогда больше не вернется? Думали ли мы с тобой в августе 1991 года, когда стояли на баррикадах у Белого дома («Когда это я с тобой стоял? — мелькнуло у Зудина в голове), что пройдет всего пять лет и те же самые люди, от которых мы с тобой защищали в те дни Россию, не просто подымут головы, но еще и потребуют реванша, полезут снова во власть, как тараканы из щелей?
После этой тирады он с чувством отхлебнул кофе, открыл лежавшую сбоку на столе папку и извлек какую-то бумажку.
   — Мне в руки попал прелюбопытный документ, — сказал Кара-Умов, издали показывая бумажку в глазок телекамеры. — Это программа кандидата в губернаторы Твердохлеба. Но не та, которая опубликована в газетах, а совершенно другая, секретная программа, которую нам предоставил источник, пожелавший остаться неназванным. Я зачитаю вам только несколько пунктов, слушайте внимательно: «Пункт 1. Национализировать все ранее приватизированные предприятия области» — вы представляете, что это значит и чем это вам грозит? «Пункт 2. Виновных в ограблении народа судить с вынесением приговоров вплоть до высшей меры с полной конфискацией имущества» — ну, господа, тут у меня просто нет слов! «Пункт 3. Запретить все демократические партии и организации, а также проведение митингов, шествий и демонстраций, кроме санкционированных лично губернатором» — а это как вам понравится? И вот оно, самое главное: «Пункт 4. Объявить независимость Благополученской области и отделение ее от России вплоть до восстановления социализма в масштабах всей страны». Ну, каково? — он с размаху кинул бумажку на стол, откинулся в кресле и вперил взгляд в Зудина.
    Тот под стать Кара-Умову скорбно покачал головой и произнес трагическим голосом:
   — Я сделаю все, чтобы не допустить этого безумия!
   Передачу живо обсуждали во всех присутственных местах Благополученска и особенно в предвыборных штабах кандидатов, пока новая акция зудинского штаба не заслонила собой скандальное интервью.
   До выборов оставалось чуть больше двух недель, когда было объявлено, что в последние выходные октября кандидат в губернаторы Евгений Зудин проводит в городе «Дни избирателя». Приглашения с подробной программой мероприятий, как раньше газета «Боже упаси!», были бесплатно доставлены прямо в почтовые ящики горожан. Прочитав их в кругу семьи, благополученцы с удивлением узнали, что в эти самые «Дни избирателя» много чего будет отпускаться бесплатно. Устоять было невозможно, и в выходные дни народ хлынул в город. Бесплатными в этот день были: проезд во всех видах общественного транспорта, кроме такси; хлебный квас из бочек на колесах, расставленных в самых людных местах города; мороженое и жвачка для детей в возрасте до пяти лет (тут в первые часы возникло много недоразумений, после чего по городской радиосети было объявлено, чтобы родители детей 1991— 1996 годов рождения, выходя в город, имели при себе детские метрики); а также — посещение дневных сеансов в кинотеатре «Москва» и катание на каруселях и чертовом колесе в городском парке. Но особым спросом пользовался в этот день бесплатный отпуск в центральной аптеке женских прокладок с крылышками «Олвейс плюс». Очередь за ними выстроилась с раннего утра и не иссякала весь день, при этом женщины помоложе периодически отгоняли от дверей аптеки бестолковых старух, норовивших влезть без очереди.
   — Бабушка, куда вы лезете! Вам это уже не надо! — шипели на них женщины.
   — А может я унучке беру! — кричала какая-нибудь бабка понаходчивее, другие обиженно отходили.
   — Как голосовать, так одни деды и бабки ходют, а как бесплатно чего дают, так за молодежью разве ж успеешь! — ворчали они и грозились пойти пожаловаться самому Зудину.
   В микрорайоне частных домов ездил в это время автофургон с громкоговорителем, останавливался посреди пыльных, немощеных улиц и объявлял запись на установку газовых колонок. На боках автофургона, само собой, были наклеены плакаты с улыбающимся, как Клинтон, Зудиным, кроме того, составлявший списки человек вел индивидуалъно-разъяснительную работу:
   — Дедуля! — говорил он ласково. — Ваш номер в списке будет 718, давайте я вам на руке запишу, дома перепишете. Вы ж на выборы пойдете?
   — Каки там выборы, — говорил дед, — я вже никуды не ходю! То мени соседка казала, шо на газ записуют, так я и пойшов, а так ни...
   — Ну ничего, к вам домой придут с урной, так вы ж знаете, за кого надо голосовать?
   — За Ельцина, чи шо...
   — Нет, за Ельцина не надо, его уже выбрали, а теперь надо за Зудина Евгения, поняли? Давайте я вам на другой руке запишу: Зудин. До выборов не стирайте.
   А в новом, еще не обжитом микрорайоне на западной окраине Благополученска ездил точно такой же фургон, из которого также через громкоговоритель приглашали записываться на установку домашних телефонов. Недоверчивые новоселы спрашивали, как это может быть, если микрорайон вообще не телефонизирован, поскольку дома успели построить еще при советской власти, а телефон проложить не успели, теперь же у города нет на это средств.
   — У города нет, а у нашего кандидата есть, — терпеливо разъяснял человек из автофургона, — один из наших спонсоров — фирма «Вилайн». Слыхали по телевизору? Если изберете губернатором Зудина, будут вам и телефоны, и все, что пожелаете! Голосуйте за Евгения Зудина, и он сделает вас счастливыми!
Жители западного микрорайона не особо верили, но на всякий случай записывались.
   В центре города, на площади перед драматическим театром, строили сценическую площадку, громоздили усилители, ставили микрофоны, над всем этим полоскалась на ветру растяжка «Звезды эстрады — за Евгения Зудина!». Ближе к вечеру сюда стали стекаться толпы молодежи, быстро запрудившие площадь и две прилегающие улицы, так что пришлось даже ставить машины ГАИ и пускать транспорт в объезд. Чуть стемнело, на сцене появился развязный ведущий, в котором толпа с восторгом узнала популярного шоумена Яшу Молькина и долго приветствовала его свистом и воплями «Вау-вау!». Яша кланялся, извивался и слал в толпу воздушные поцелуи.
   — Дорогие благополученцы! — заорал он, когда площадь чуть успокоилась. — Встречайте, встречайте! Сегодня у вас в гостях! Народный артист России Алик Загманов со своей группой «Есаулы»! (публика залилась свистом и воплями). Народная артистка России Наталья Теткина и ее ансамбль «Русские девицы»! (он сделал ударение на «и» и площадь ответила: «У-у-у!..»). А также! Варьете-дуэт! «Консерватория»! 
На сцену, пританцовывая, вылетел чернявый в жилетке; за ним выплыли рядком рослые барышни — сверху в кокошниках, снизу — в одних колготках и красных сафьяновых сапожках; следом вприпрыжку выскочили здоровенная девка с колыхающимся, чуть прикрытым бюстом и маленький, круглый, кривляющийся человечек, эти сходу стали долго и низко кланяться, при этом бюст девицы чуть не вывалился совсем, что вызвало новый прилив восторга у публики. Яша сделал паузу и медленно, со смаком, растягивая каждое слово, возвестил:
   — Маэстро эстрады! Народный артист России! Заслуженный артист Израиля! Ефим! Помазанов! Встречайте! Встречайте!
   Площадь с новой силой зашлась аплодисментами, свистом, воплями, грянула фонограмма, звуки которой услышали за пять кварталов от места действия, и началось грандиозное представление, каких не бывало в тихом Благополученске со времени последних президентских выборов.
   В те же часы на другом конце города, в старом, сталинской постройки клубе железнодорожников шел другой бесплатный концерт — для ветеранов. Здесь все было, напротив, негромко, чинно, с легким ностальгическим налетом. Старые советские песни и песни военных лет должны были петь народные артисты Советского Союза Иосиф Кац и Алевтина Сандунова. В зале сидели пожилые мужчины и женщины, многие надели по такому случаю ордена и медали, довольно оглядывались по сторонам, кланялись знакомым, утирались от духоты платочками и безропотно ждали начала, но оно почему-то задерживалось, стали уже шептаться, что, видно, артисты не приехали и концерта не будет, и так просидели минут сорок, наконец на сцене появился такой же пожилой, как сидящие в зале, конферансье, полный, с маленькими пухлыми ручками и большими, оттопыренными ушами и объявил, что народные артисты, к сожалению, задерживаются, и пока они задерживаются, он прочитает уважаемой публике пару старых интермедий и расскажет несколько анекдотов. Публика благодарно захлопала. Конферансье читал одно, другое, третье, сам вспотел от духоты и уже начал повторяться, когда вдруг кто-то крикнул из-за кулис: «Приехали!» Зал облегченно вздохнул, зашевелился, стал вытягивать шеи, и, когда на сцену строевой походкой вышел Иосиф Кац, его встретили даже более радостно, чем если бы он появился час назад. Долго не давали ему петь, просто хлопали и разглядывали, перешептываясь насчет того, что он, конечно, постарел, но еще ничего, молодцом. Наконец успокоились, Кац запел «Я по свету немало хаживал...», зал слушал с влажными от слез глазами и подпевал. Было славно.
   Зудин успел побывать и тут, и там. Вообще в этот день он окончательно перестал быть самим собой и молча подчинялся всему, что приказывал ему делать руководитель его предвыборного штаба, страшный человек по имени Фуллер, неизвестно откуда свалившийся на его голову. Зудин его побаивался.
   Штаб занимал весь одиннадцатый этаж отеля «Мэдиссон-Кавказская». В одном из двух люксов расположился Фуллер, другой формально принадлежал Зудину, но на самом деле он никогда не мог остаться там один, все время толклись какие-то люди, неожиданно приезжавшие на день-два из Москвы и так же неожиданно исчезавшие. В других номерах одиннадцатого этажа помещались различные службы предвыборного штаба. Тут были: «Группа рейтинга», еженедельно стряпавшая прогноз в виде предполагаемого процента голосов, при этом каждый следующий неизменно оказывался на два-три процента выше предыдущего; «Группа финансирования», в которую даже Зудин не имел доступа, все там решал лично Фуллер; несколько комнат занимала «Пресс-служба», где сидели незнакомые Зудину угрюмые люди и где, собственно, и стряпалась газета «Боже упаси!», которую потом увозили в Москву, оттуда еще куда-то (Зудин подозревал, что за границу), и через несколько дней в штаб возвращался уже готовый тираж в фирменной упаковке.
   Когда в самом начале кампании сюда явились по личному приглашению Зудина некоторые из его бывших коллег, произошла довольно гадкая сцена. Им пришлось сначала долго ждать в предбаннике пресс-службовского номера, а потом по одному заходить на «собеседование» к мрачному небритому человеку, шеф-редактору будущей газеты, который оглядывал зудинских приятелей с ног до головы и задавал им дурацкие вопросы, главным образом насчет их политической ориентации. Собашникову, который пришел с нарисованными на бумаге макетами, он сказал:
   — Что это вы такое принесли, зачем?
   — Это мои предложения, как оформить газету, — простодушно отвечал Валя.
   — Вы что, от руки их рисовали, что ли?
   — Ну да, от руки, — подтвердил Валя.
   Небритый повертел макеты так и эдак и швырнул их в урну.
   — У нас тут не стенгазета, молодой человек. Вы на компьютере работаете?
   Валя скис. Он не работал на компьютере.
   — Вы нам не подойдете, — отрезал редактор и крикнул в дверь: — Следующий!
   У Жоры Иванова, который захватил с собой несколько снимков, он спросил, кто это на них изображен, и отобрал два — с Гавриловым, снятым Жорой на банкете по случаю его повторной инаугурации в окружении молодых казачек, вручавших ему хлеб-соль; и с Твердохлебом, выступающим с трибуны сессии еще в бытность его председателем облсовета и так размахивающим руками, будто собирается кому-то заехать в ухо. Именно эти снимки были использованы впоследствии в газете «Боже упаси!», но в таком виде, что сам Жора с трудом смог догадаться о своем в некотором смысле авторстве.
   Дольше всех пробыл в номере Валера Бугаев, который имел неосторожность вступить с редактором в философский спор относительно будущего России. Тот сказал, что это его мало волнует, а вот не может ли господин Бугаев написать что-нибудь в жанре компромата про Твердохлеба или, на худой конец, про губернатора Гаврилова. Валера оскорбился и сказал, что он такими вещами не занимается.
   — Зачем же вы тогда пришли? — искренне удивился небритый, но все же оставил подготовленный Валерой «Анализ политической ситуации в Благополученской области накануне губернаторских выборов». — Посмотрим, может быть, пригодится, — сказал он и небрежно кинул материал на подоконник.
И действительно, отдельные абзацы этого анализа Бугаев с недоумением обнаружил вскоре разбросанными по разным материалам и даже разным страницам газеты «Боже упаси!», при этом выводы из его умозаключений были сделаны прямо противоположные тем, какие содержались в оставленном им в гостинице тексте.
   Без всяких проволочек были приняты на работу лишь два молодых, бойких журналиста из редакции «Вечернего звона», специализирующиеся на «светской хронике» и скандалах. Им даже был выдан аванс, после чего они побежали рыскать по городу в поиске сенсаций, которые, в случае их отсутствия, должны были сами же и организовать.
   Люди Фуллера пытались, правда, привлечь к сотрудничеству кого поименитее и даже снарядили небольшую делегацию к писателю Суходолову, жившему в последние годы совершенным отшельником и почти ничего не писавшему, но тихо, со стороны сочувствовавшему порушенной жизни. Привезли ему готовый текст в поддержку Зудина и просили только одного — собственноручного автографа, намекая на возможность содействия в переиздании его романа десятилетней давности. Писатель в деньгах нуждался, и очень, так как довольно приличный гонорар, который он получил в свое время за роман и на который рассчитывал безбедно прожить следующие лет десять, как только объявлена была либерализация, в одночасье превратился в пыль, и многолетний каторжный труд писателя пошел коту под хвост, если, конечно, не считать славы и звания лауреата Госпремии. Суходолов выслушал гонцов, почитал бумажку и гордо заявил, что ничего он подписывать не будет, потому что писатель не может никого поддерживать, писатель должен оставаться со своим народом!
   Но нашлись другие, правда, не такие именитые, зато и не такие гордые, которые подписи свои весьма выгодно запродали зудинскому штабу, объясняя это самим себе и окружающим тем, что раз уж нынче все продается и все покупается, то почему же именно они должны оставаться альтруистами.
   После выхода в свет первого номера газеты «Боже упаси!» сильно возмущенные Жора Иванов, Сева Фрязин и Валера Бутаев снова заявились в штаб Зудина, желая получить разъяснения, каким образом их имена оказались под материалами, которых они не делали, и куда подевались те материалы, которые они отдали лично в руки небритому редактору. Причем Сева Фрязин вообще ничего не писал и не отдавал, он даже не приходил в штаб, но его имя также значилось под какой-то белибердой, опубликованной в газете. Однако дальше прихожей пресс-службовского номера компанию не пустила охрана, а когда Жора попытался качать права, все трое были в довольно грубой форме вытолканы с этажа на лестницу. Что касается старухи Сухановой, то ее во время вычитки того же первого номера хватил сердечный приступ, и она была увезена из штаба в областную клиническую больницу имени профессора Очаковского, где и находилась вплоть до завершения выборной кампании.
   — Где вы понабирали этих идиотов? — говорил Фуллер Зудину. — Кто вас просил их приглашать?
   — Я думал... — попытался оправдываться Зудин.
   — Он думал! У нас без вас есть кому думать. Ваше дело выглядеть. Идите к визажисту, через полчаса едем на встречу с избирателями!
   Где и что должен Зудин говорить избирателям, придумывали в группе политологов, находившейся здесь же, на 11-м этаже. Зудину эти политологи казались совершенными бездельниками, но само их присутствие, конечно, придавало штабу респектабельность. На двери соседнего с ними номера висела табличка «Служба имиджа», и здесь он чувствовал себя более или менее уютно среди симпатичных молодых девушек — парикмахера, визажиста, стилиста, психолога и хореографа. Они обихаживали его перед каждым выходом на публику, а с девушкой-хореографом, учившей его правильно двигаться и танцевать под современные ритмы, у него вообще возникли доверительно теплые отношения, и, если бы не выборы, он бы, пожалуй, пошел дальше, но сейчас вся его жизнь, каждый час и каждая минута были расписаны безжалостным Фуллером, и он должен был подчиняться этому жесткому режиму. Один раз Зудин попытался сопротивляться, заявив: «Это все-таки моя избирательная кампания!», на что Фуллер спокойно заметил: «Неужели? Может быть, и деньги ваши?» И Зудин заткнулся.
   Был еще отдел по работе с избирателями и специальная, сильно засекреченная группа, работавшая против других кандидатов, в основном методом сбора и сброса в прессу компромата. И была шумная, какая-то сумасшедшая группа обеспечения культурной программы, занимавшая два полулюкса, здесь можно было встретить известных артистов, вламывавшихся среди ночи со всей своей свитой и первым делом выяснявших вопрос о форме расчета (все предпочитали наличной валютой), мимо Зудина они проходили по коридору, не замечая и не реагируя, он был для них пустое место, но случалось, что сам Фуллер за руку приводил его в артистические номера со словами: «А вот и наш кандицат!» — тогда артисты начинали принужденно улыбаться, шутить и после бокала непременного шампанского «за знакомство» лицемерно желали ему победы. Зудину казалось, что и артисты, и, главное, Фуллер его презирают, относятся к нему как к некоему неодушевленному объекту, может быть, кукле и что он, Зудин, хоть и кандидат, но никакой не хозяин здесь и не начальник над Фуллером, а хозяева и начальники его предвыборной кампании находятся далеко отсюда, и он их, возможно, никогда не увидит и не узнает.
   Однажды Зудин нос к носу столкнулся в коридоре 11-го этажа с тем самым «банкиром», с которым случайно познакомился в Ницце, и кинулся к нему, как к старому другу, но тот повел себя странно: стал говорить, что он буквально на пару часов и ему, собственно, нужен не он, Зудин, а Фуллер, «так что извини, брат, как-нибудь в другой раз», после чего скрылся за дверью люкса. «А зачем банкир приезжал, что-нибудь не так у нас?» — спросил потом Зудин у Фуллера. Тот посмотрел на него удивленно и сказал: «Какой банкир? А, этот... Это не банкир». «А кто?» — растерялся Зудин. «Не забивайге себе голову ненужной информацией», — ответил Фуллер.
   В субботу с утра Зудина нарядили в джинсы и майку — с его же собственным изображением спереди и надписью «Тот самый Зудин!» сзади — и в таком виде возили в городской парк, где он лично катал ребятишек на ослике, пожимал руки их родителям и раздавал бесплатное мороженое. В обед его переодели в светлые брюки и яркую цветную рубашку и повезли в университетский городок, где уже ждали студенты, многие из которых подрабатывали в штабе Зудина — распространяли газеты, расклеивали плакаты и даже ходили агитировать за него по домам, правда, не слишком успешно, потому что граждане боялись открывать двери незнакомым молодым людям. Выступая перед студентами, Зудин сделал упор на то, что он — такой же, как они, можно сказать, один из них, более того — любой студент, который сегодня голосует за Зудина, может сам через несколько лет баллотироваться в губернаторы. «Если, конечно, к власти в нашей области не вернутся, боже упаси, коммунисты!» — это была ключевая фраза всех его выступлений. При слове «коммунисты» студенты заученно выдали: «У-у-у!» Вечером на Зудина надели смокинг и бабочку и повезли на площадь, где уже три часа шел рок-концерт звезд эстрады. Там он пытался что-то спеть в обнимку с Аликом Загмановым и даже станцевать с девицей из варъете-дуэта, при этом она расплющила об него свой бюст и томно заглядывала в глаза,  на что порядком уставшая публика отреагировала,  правда, вяло.  Но потом началось самое интересное. Зудин подошел к микрофону и, тяжело дыша после танца, объявил, что вот сейчас здесь будет разыграна лотерея для молодежи города Благополученска и победитель ее получит путевку в... Тут он сделал паузу, площадь притихла, и он выкрикнул что было сил:
   — Соединенные! Штаты! Америки!
   На сцену выкатили стеклянный барабан, публика взревела и ломанулась к нему, так что дежурившие омоновцы едва сдержали натиск. Зудин предусмотрительно отошел в глубь сцены и предоставил проводить розыгрыш опытному в таких делах Яше Молькину.
   — Ну-с, — сказал Яша, — у кого с собой есть комсомольский или партийный билет, поднимите руки!
Толпа разочарованно загудела, но несколько рук все же поднялось.
   — А мы предупреждали, там в приглашениях было указано! — сладким голосом пел Яша. — Ну ладно, играем с теми, у кого есть. Откройте и посмотрите, с какой цифры начинается номер вашего билета. С цифрами семь, девять и одиннадцать — прошу сюда, на сцену.
   В толпе закопошились, замигали зажигалки и спички. «Темно, не видно!» — крикнул кто-то. Наконец в разных концах площади раздались короткие вскрики и несколько человек стали пробираться вперед, держа в вытянутой над головой руке красные книжечки.
   — Тэк-с, посмотрим! — сказал Яша, потирая руки и припрыгивая. — Девушка, неужели и вы состояли в комсомоле, вы такая молоденькая, мне просто не верится, сколько вам лет, если не секрет?
   Девушка — высокая дылда в стоптанных босоножках и короткой юбочке, из-под которой торчали искусанные комарами худые ноги — неожиданно громко заржала и сказала в микрофон: «Пятнадцать».
— Ну? — сказал Яша, чуя интригу. — И откуда же у вас комсомольский билет? Надеюсь, вы никого не обокрали? Разрешите-ка... О! Девушка, а у вас и не комсомольский билет вовсе, а партийный! Где вы его взяли? Ах, папин! А где папа? Не знаете... Одну минуточку, я должен посоветоваться с нашим кандидатом. Евгений Алексеевич, можно вас...
   Но Зудина уже и след простыл, он в это время мчался в сторону клуба железнодорожников. Там он вышел на сцену в строгом и скромном сером костюме с галстуком, в пояс поклонился залу, объявил, что с детства любит советские и особенно военные песни и что, если его изберут губернатором, он сделает все, чтобы старикам жилось спокойно и хорошо до самой смерти. После чего поцеловал ручку Алевтине Сандуновой, обнялся с Иосифом Кацем, успев шепнуть ему: «Вас Фуллер просил заехать за расчетом», и широким жестом пригласил всех зрителей в фойе клуба, где их ждал небольшой сюрприз. В фойе несколько бойких молодых людей, одетых в форму Макдональдса, бесплатно раздавали продуктовые наборы, в которых были: банка сгущенки, банка печени трески, пачка чая и пачка импортного печенья. Старики выстроились в очередь и даже приготовили ветеранские удостоверения, но выяснилось, что предъявлять их не надо, дают всем, тогда они еще плотнее сдвинулись, нетерпеливо подталкивая впереди стоящих и строго следя, чтобы никто не влез без очереди. На пакетах была все та же улыбающаяся физиономия и надпись: «Я сделаю вас счастливыми! Ваш Евгений Зудин».
   И целый день, и весь вечер телевидение Благополученска крутило рекламные ролики, сделанные по единому принципу:
   «Не платят пенсию? Голосуй за Зудина!». «Душат налоги? Голосуй за Зудина!». «Течет кран? Голосуй за Зудина!» и даже — «Болит живот? Голосуй за Зудина!».
   — Убить его, что ли? — мрачно говорили к концу этого дня в штабе Рябоконя, а в штабе Гаврилова боялись даже наведаться к своему кандидату. Сам Паша беспрецедентную акцию Зудина расценил как личное предательство мэра Благополученска Эдуарда Скворцова.
   — Продал, все продал, на живые деньги позарился, делай, что хочешь, — город твой! Предатели, одни предатели кругом, — он беспомощно обводил глазами свой кабинет, мысленно уже прощаясь с ним.
   Тем временем сам мэр Скворцов — единственный представитель старых кадров, усидевший на своем месте в новые времена, — объезжал город в автомобиле с затемненными стеклами, нигде не выходил, а только смотрел через эти стекла на происходящее, и оно ему нравилось. Городской бюджет, как, впрочем, и областной, был пуст, а город надо было готовить к зиме, которая наступает в Благополученске поздно, только под Новый год, но все же наступает, так что деньги нужны позарез, и, если кто-то платит их только за то, что займет на пару дней все равно пустующие площади, парки и бывшие дворцы культуры,  да при этом еще и развлечет население, отчего же и не согласиться и деньги не взять! Казне хорошо и людям приятно. То обстоятельство, что тем самым он, мэр Скворцов, помогает на выборах одному из соперников действующего губернатора Гаврилова, его ничуть не смущало. Как это часто бывает, мэр областной столицы и губернатор области друг друга недолюбливали, хотя публично этого и не показывали. Скворцов считал Гаврилова слабее себя и практически ему не подчинялся, держался автономно. Что же до Твердохлеба, то в нем он видел по крайней мере ровню себе и попадать под его влияние не очень-то хотел. Выходило, что больше всего его устроил бы на посту губернатора именно вот этот парень — Зудин, тогда Скворцов сам мог бы диктовать ему, что делать и как. Прямо он в предвыборную борьбу не вмешивался, но про себя болел за Зудина.
   Субботние мероприятия продолжались в Благополученске до поздней ночи, но оказалось, что и это еще не все. Самое главное действо было развернуто на следующий день, в воскресенье, в здании городского цирка, также арендованного штабом Зудина. Объявление в газетах, по телевидению и на всех трамвайных остановках извещало, что участников встречи кандидата в губернаторы с избирателями ждет не только большая эстрадно-цирковая программа, но и сеанс гипноза известного целителя Викентия Лошака, излечивающего сердечно-сосудистые, нервные и кожные заболевания, а также желудочно-кишечные расстройства, суставные боли, импотенцию и бесплодие. Викентий Лошак никогда до этого не бывал в Благополученске, но еще несколько лет назад, в пору его телевизионного триумфа, пользовался у здешних жителей чрезвычайной популярностью. Верили они в его неземные способности или не верили — неизвестно, но в назначенный час потянулись в район Старого рынка, к ярко украшенному, праздничному зданию цирка.
   Этот день благополученцы запомнили надолго, хотя потом, спустя время, когда уже и выборы губернатора остались позади, сильно удивлялись сами себе и своей доверчивости.

Поиск



Новости
2024-08-17
В издательстве "Вече" вышла в свет новая книга "Иноагенты"

2024-04-04
Вышел сборник литературно-критических статей С.Шишковой-Шипуновой, посвященный современному русскому роману

2023-10-26
В журнале «Дружба народов», №10 за 2023 год, опубликована рецензия С.Шишковой-Шипуновой на новую книгу Сергея Чупринина «Оттепель:действующие лица». Читать здесь