Божий дар с яичницей

О новой книге Михаила Ардова «Все к лучшему»

Я отношусь к тем читателям, которые с жадностью набрасываются на любой текст, касающийся поэзии и личности Анны Ахматовой. Именно по этой причине я покупаю все книги, на обложке которых значится имя Михаила Ардова. Вдруг он еще что-то интересное вспомнил.
Первая журнальная публикация – «Легендарная Ордынка» –  появилась еще в 1994-м, потом были «Возвращение на Ордынку» и «Вокруг Ордынки». Воспоминания имели успех и вскоре вышли отдельными книгами под теми же названиями. Само слово «Ордынка» стало своеобразным паролем. Раз Ордынка, значит, Ардов, значит, Ахматова…
И вот уже 2007-й  на дворе, и – новая, недавно вышедшая книга (М., «Б.С.Г.-Пресс», 4 тыс. экз.).
На этот раз в заглавии обошлось без Ордынки, вместо нее на обложке  – строка из Ахматовой – «Все к лучшему…» (само стихотворение «Есть три эпохи у воспоминаний…» открывает книгу в качестве эпиграфа).
Название, даром, что ахматовское, кажется неудачным. И потому, что напоминает кабаковское «Все поправимо», и потому, что никак не соответствует, а скорее даже противоречит содержанию. Впрочем, это неважно, потому что главное на обложке не название (его не сразу и заметишь), а  вынесенные на нее фамилии: Ахматова, Пастернак, Зощенко, Лев Гумилев, Олеша, Ильф, Петров, Чуковский, Мандельштам, Арсений Тарковский, Бродский… – всего более двадцати, мелко, в столбик. И – крупно: АРДОВ.
На этот раз автор выступает не просто свидетелем и очевидцем, но и сам выходит из тени великих современников, становясь, по сути, главным героем своей книги. И хотя написана она, как и все прежние, фрагментами (во многом повторяющими  публиковавшиеся ранее), теперь у этих фрагментов есть связующая нить. Это – хронология жизни самого Михаила Ардова, которому суждено было родиться в интеллигентной московской семье, с детства знать самых выдающихся людей эпохи, запросто, по-семейному общаться с ними, а потом,  в зрелом уже возрасте  резко поменять образ жизни, отказавшись от занятий  журналистикой и богемных компаний, принять крещение, пройти  воцерковление и стать православным священником.
Судьба сама по себе необычная, даже странная. И если М.Ардов не стал писать на основе этой судьбы роман, то, наверное, потому, что в ней было слишком много реальных великих имен, а это требует, что ни говори, документального изложения. С другой стороны, сам характер его литературного дарования, унаследованный от отца – известного писателя-сатирика Виктора Ардова, – таков, что лучше всего реализуется в жанре короткой прозы – новелл, баек, анекдотов.
Читать короткую, фрагментарную прозу легко и занятно. Можно начинать с любого места (хотя в данном случае лучше читать все подряд). Правда, фрагментов набирается аж на 800 страниц, что к концу несколько утомляет. Мемуарная часть поделена на пять больших глав - по десятилетиям, начиная с сороковых и кончая  девяностыми.  Поначалу (50-60-е годы) повествование разворачивается на фоне литературной жизни, затем (70-90-е) -  на фоне жизни церковной. Об этом у Ардова тоже была уже книга - «Мелочи архи…, прото… и просто иерейской жизни», так что и тут не обошлось без повторов.
По-хорошему, текст надо было бы разделить на два тома: один про Ордынку, другой – про церковь. На одной обложке Ардов – молодой и богемный, на другой – в бороде и рясе. И указание его духовного звания – протоиерей – уместно было бы только на той, второй обложке, ведь ровно половина текста  (об Ахматовой и др.) никакого отношения к его протоиерейству не имеет. Но тогда не получилось бы такой большой,  солидной, можно сказать, «юбилейной» книги (в этом году автору исполняется 70 лет)…
Кроме мемуаров, в нее включены  еще два десятка ранних рассказов М. Ардова, нигде, по-видимому, раньше не печатавшихся. Рассказы короткие и тоже имеют под собой  реальную основу, это, по сути, запись разговоров, рассказов о себе простых людей, мужчин и женщин, стариков и старушек, прихожан маленьких сельских приходов, в которых начинал в 70-х годах свою церковную службу автор. Довольно симпатичные житейские зарисовки, которые, однако, после прочтения большого массива зарисовок мемуарных воспринимаются уже с трудом, как нечто избыточное. (Может, стоило поставить их в начало книги? Но боюсь, что и в этом случае читатель раньше полез бы в мемуары, они, безусловно, притягательнее).
Есть еще и третий раздел книги, названный самим автором «APPENDIX». В нем зачем-то размещены: текст постановления ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», выдержки из доклада Жданова  по тому же поводу, собственная переписка М. Ардова с иерархами РПЦ, полный текст его статей в «Независимой газете» с отповедью А. Найману за его роман «Б.Б. и др.» и даже… подборка цитат из самых разных изданий по поводу  скандала на Франкфуртской книжной ярмарке 2003 года, когда прототип героя вышеназванного романа публично дал А. Найману пощечину. Таким образом, вся эта большая (повторю: 800 стр.) и разномастная книга заканчивается… цитатой из светской хроники, подписанной какой-то Милой Кузиной.
На месте редактора я бы этот «Аппендикс»  вырезала вовсе, но, видно, такова уж была воля автора.

Как уже было сказано, читать новеллы и байки М. Ардова легко и занятно, особенно, когда любишь их персонажей. Даже, если все это уже знаешь (читано и у самого Ардова, и у других мемуаристов), и ничего принципиально нового о великих современниках автор не сообщает, читать все равно интересно. Тем более что, кроме «великих», в книге множество других имен и персонажей. С любовью пишет М.Ардов о профессоре А.Г. Габричевском и его жене художнице Н.А.Северцовой, об архиепископе Киприане, о псаломнице Александре Шагановой (Шурке), о своих друзьях -  детях и внуках знаменитых родителей  - Максиме Шостаковиче, Евгении Чуковском, Александре Нилине…
В книге много стихов. Цитируются (к случаю) известные, но  есть и малоизвестные, что называется, «домашние» стихи, экспромты и  эпиграммы, принадлежащие разным поэтам - от Маяковского до Бродского. А также  всякого рода стихотворные шутки и штучки самого Ардова и его друзей, вроде вот этого перефраза из самой Ахматовой:

Я с тобой не буду пить вино,
Потому что ты мальчишка и г…

Любопытно  сопоставлять «ахматовские»  воспоминания  М. Ардова с мемуарами других свидетелей и очевидцев, таких, как Л. Чуковская, Н. Мандельштам, Э. Герштейн или тот же А. Найман. Сам Ардов нередко обращается к ним, иногда – за подтверждением своих слов, иногда, чтобы их поправить или даже опровергнуть. Вот только один, но характерный пример. Широко известна фраза Ахматовой, сказанная ею в дни суда над Бродским:
-Какую биографию делают нашему рыжему!
А у Ардова она звучит иначе:
-Он (Иосиф) как будто нанял кого-то, чтобы ему делали классическую биографию.
Смысловая разница налицо. Да и стилистически что-то не то: Ахматова выражалась лаконично, афористически, а тут – какая-то неуклюжая, непохожая на ахматовские фраза.
Разумеется, автор именно свою интерпретацию считает наиболее точной и безупречной. Как же!  Все эти «подруги», написавшие впоследствии мемуары, лишь приходили в дом, в котором он-то жил! Но «подруги» были гораздо ближе к Ахматовой по возрасту и по судьбе, между ними было заведомо больше понимания и доверительности. А Миша Ардов был для нее мальчик, или, как она сама говорила, «рыбенок», сын хозяев квартиры, в которой ей приходилось жить. Конечно, все мы должны быть благодарны цепкой памяти этого «рыбенка», сохранившей для нас образцы ее живой речи, ее юмора, ее суждений по самым разным поводам  «текущей жизни». Но в силу своего возраста и особенностей  дарования Ардов-младший схватывал и запоминал, в первую очередь, самое забавное, смешное, остроумное, потому в его портретах Ахматовой, Льва Гумилева, Пастернака и других почти отсутствует то трагическое, глубинное, что было в их жизни.  Не тот жанр. Для Ардова главное завершить любой из своих мини-сюжетов, отделенных друг от друга «звездочками», эффектной шуткой, анекдотической концовкой.
Так, довольно драматический сюжет, связанный с тяжбой о литературном наследии Ахматовой (см., например, переписку Л. К. Чуковской с В. М. Жирмунским в «Знамени» №1 за 2007 г.) он сводит всего-навсего к высмеиванию неудачного высказывания  В. Жирмунского на заседании соответствующей комиссии (членом которой был и сам М.Ардов), не касаясь при этом главного - судьбы ахматовского архива.
Или другой пример: об Н.К.Бруни Ардов пишет с неожиданным восхищением: «… как только началась панихида (по Ахматовой - С.Ш.) Нина Константиновна извлекла из своей сумки тоненькую церковную свечку и зажгла ее. И тут я понял, что она - великий человек» (?!).  Со слов же Л.К.Чуковской известно, что Ахматова эту даму (дочь поэта К. Бальмонта) «не терпела, подозревала во всех смертных грехах и не пускала на порог». 
Л.К.Чуковская много лет знала наизусть «Реквием» и никогда не проговорилась. А что сделал юный Миша Ардов, едва ему в руки попал текст этой вещи? Тайком от Ахматовой переписал и тут же понес читать другим (конкретно – профессору МГУ Западову), тот дал еще кому-то, и пошло… Хорошо, что времена уже были иные, а ведь мог очень подвести обожаемую Анну Андреевну. Лучше бы про такие «подвиги» не рассказывать, но хочется, видимо, подчеркнуть свое первенство. Чуть ли не: мир узнал «Реквием», благодаря Мише Ардову. Или: Ахматову отпевали в церкви и похоронили там, где похоронили, потому что об этом похлопотал, это место нашел Михаил Ардов. (А в одном из интервью он сам же говорит другое: отпевание, дескать, организовал Лев Гумилев). Да и надо ли похваляться такими заслугами – и кому, священнику?
Вообще, вот это священничество автора все время как-то мешает чтению, его держишь в уме, и то, на что в другой книге, может, и не обратил бы внимания, тут невольно проверяешь этим обстоятельством. Пристало ли протоиерею выносить обвинения, высказывать подозрения, а то и прямые оскорбления?  Вроде тех, что читаем мы в адрес Н.Я.Мандельштам (как бы ни неправа она была, но «сволочить» зачем?) или в адрес Натальи Ильиной, которую он прямо называет сексоткой, хотя, насколько я понимаю, прямых доказательств этого не существует, или в адрес Пуниных – этих, правда, никто из мемуаристов не жалует, но ты-то, ты-то, батюшка православный!
Покоробил комментарий к публичной лекции Л.Н. Гумилева: «…все это как-то легковесно, несолидно, этакий научный Аркадий Райкин, виртуоз на профессорской кафедре…». Вольно же «этак» комментировать, когда человека уже нет на свете!
Удивил, кстати, и довольно холодный тон автора там, где речь заходит о его родных – отце, которого он чаще называет «Ардов», матери – Н.А. Ольшевской (вот уж кто был ближе всех к Ахматовой в их семье, но как мало, да почти ничего об этом не сказано), братьях.  Старший, сводный по матери брат Алексей Баталов, народный артист СССР, несколько раз упомянут, но ровным счетом ничего о нем не рассказывается (хотя и его имя вынесено на обложку), при этом автор подчеркивает, что терпеть не может… кино и театр. О младшем же брате, Борисе Ардове только то и сказано, что он родился на свет. Зато автор не пропустил, кажется, ни одной собственной шутки, ни одной удачно сказанной им когда-либо фразы (записывает он их, что ли?). Из фрагментов, которые можно объединить словами «И тут я пошутил…», впору составлять отдельную книжку.
Не знаю, хотел того автор или не хотел, но из всего, что он рассказывает о себе, вырастает образ человека, безусловно, наделенного и умом, и талантом, и большим чувством юмора, и – амбициями (а как без них, когда рядом столько великих людей!), но – не сумевшего эти амбиции реализовать так, как о том мечталось. Карьера журналиста на задалась, идти по стопам отца и писать всю жизнь скетчи и фельетоны он не хотел. Между тем, великие старики и старухи, среди которых он вырос, один за другим уходили в мир иной. В конце 60-х – начале 70-х тридцатилетний Михаил Ардов был, видимо, на перепутье судьбы. И очень похоже на то (да он и не скрывает), что решение его идти в священнослужители было продиктовано прежде всего поиском  какого-то особого, даже оригинального пути. О вере, о Боге в этой книге трудно что-нибудь вычитать, зато прямым текстом говорится, что уйти в религию означало в те годы одну из форм протеста советской власти и советской действительности.
Любопытно, как отреагировал на новый облик Ардова И.Бродский, когда они встретились в 1995 году в Нью-Йорке. Увидев старого приятеля в рясе, он сказал:
-Какой маскарад!
Задолго до этого, еще в середине 60-х, в Москве, отвечая на вопрос новообращенного Ардова, не думает ли и он креститься, Бродский сказал по-английски:
-I am Jew. (Я еврей).
Как ни удивительно, но и о своей церковной жизни Ардов рассказывает, не меняя ни жанра (те же байки, анекдоты), ни  интонации (все та же легкость, тот же юмор). Даже не знаю, хорошо это или плохо. Священники в книге «Все к лучшему» много пьют, ругаются нехорошими словами, пишут друг на друга доносы, подсиживают начальство – все, как у людей. Но претензии Ардова к РПЦ  (проявившиеся  уже в постсоветское время) лежат совсем в другой плоскости и очень напоминают претензии демократов к КПСС – покаяться в грехе (в данном случае – в грехе сотрудничества с властью). И как выходили из партии, так и Ардов– опять же в знак протеста, несогласия – вышел в 90-е годы из-под крыла РПЦ и примкнул к Русской зарубежной православной церкви (РЗПЦ). Стал выезжать за границу, общаться там с православными служителями и о многих из них хорошо написал в своей книге. Возможно, он и сам хотел бы послужить  за рубежом, однако, новый приход (уже под эгидой РЗПЦ) получил на Глаголевском кладбище в Москве. («Каменный сарай» без электричества и отопления, который использовался ранее как «ритуальный зал» и в котором пришлось из фанеры соорудить подобие иконостаса).
Русская зарубежная церковь также не оправдала  надежд протоиерея Ардова. Ведь сейчас дело идет к объединению с РПЦ, а он, убежденный противник всякого экуменизма, расценивает это как «падение» зарубежной церкви и рьяно выступает против.
Вот тут становится как-то не по себе. От того, что понимаешь: Михаил Ардов противопоставляет себя уже всей Русской православной церкви и следующим его шагом должен стать, по логике вещей, новый уход, но… куда? В католичество, что ли? Кстати, он пишет, как бы между прочим, об отце Александре Мене: «…у меня есть подозрение, что он тайно принадлежал к католической Церкви».  (А служил, как помним, в православной).

Не путайте меня и Меня!
Хотя по виду мы родня,
Но в православию измене
Не уличите вы меня!

Ничего себе!  Хотелось бы, конечно, фактов, а не «подозрений» и стишков, тем более что речь опять-таки идет о человеке, которого уже нет в живых.
Не по себе становится от погружения во все эти внутрицерковные распри и разоблачения. Зачем это нам, читателям – верующим и неверующим, слабо верующим, желающим верить, желающим примкнуть к церкви? Я тут не ставлю вопрос о том, прав или неправ М. Ардов по существу. Я не могу этого знать. Я о том только говорю, что в  такой  книге эта полемика вряд ли уместна, а ведь получается, что, привлекая читателя дорогими для многих именами Ахматовой, Пастернака, Зощенко и др., автор втягивает нас  в выяснение вопросов, о которых большинство  читателей судить никак не может и, наверное, не должно.
У самого же Ардова все в кучу, все перемешано, и, «разобравшись» с РПЦ, он без всякого перехода начинает «разделываться» с… писателем  А. Найманом (старым своим приятелем, а теперь, похоже, врагом) опускаясь с высот служения Богу до копания в окололитературных сплетнях.
Так и кажется, что светская жизнь Ардову все же ближе, чем церковная, и манит она его, и притягивает, и потому он пишет и пишет, и пишет – мемуары, статьи в газеты, открытые письма-отповеди провинившимся ли священникам, литераторам… Впечатление такое, что главное для него – все записать, все занести на бумагу, вплоть до вчерашнего удачного каламбура, придуманного за рюмкой коньяку. Даже нехорошая мысль закрадывается: а не род ли это графомании? (Кстати, одно из первых его произведений называлось «Монография графомана»). В сравнении со многими, кто теперь пишет и издается, Ардов, конечно, не графоман. Все-таки талантом Бог не обделил.
Но вот интересно: что бы сказала, прочтя эту книгу, Анна Андреевна Ахматова, «духовным сыном» которой он себя считает?