» » » » » » » » » » »
|
Каманы, или Путешествие в Страну души
«Разве ты не знаешь, что настоящая жизнь есть путешествие?.. И мы путешествуем каждый день, пока движется природа..»
Иоанн Златоуст
Глава 1. ДЕНЬ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ
Слыхали ли вы что-нибудь о Каманах? Бывали ли там? Кого ни спросишь, в ответ: а где это? О, Абхазия! Как же! Гагры, Пицунда, озеро Рица… А Каманы… нет, не слыхали. Признаться, я и сама узнала о них не так давно, лет семь назад, с тех пор бывала там не раз. Меня, как и многих, кто уже открыл для себя это место, оно манит и притягивает, и всякий раз хочется понять и до конца разгадать его главную тайну…
Куда это мы едем?
…Долго собирались, наконец в начале января, в самый канун Рождества, поехали. Дорога от нашего дома до границы занимает, если без пробок, обычно собирающихся в районе Хосты (но это в будние дни, а сейчас все еще новогодние праздники), каких-то сорок минут. На границе в ранний час – никого, так что контроль прошли быстро. Дальше – до Сухума, по пустой, идущей вдоль моря полосе – от силы два часа. А там, уже в городе, свернув с основной трассы, въезжаем на убитую грунтовую дорогу и еще километров пятнадцать медленно поднимаемся вверх, в гору, трясясь и подпрыгивая на ухабах. Мы никогда не ропщем на эту дорогу, мы к ней готовы. «Путь к храму и не должен быть гладким» – говорит сын, и я соглашаюсь: «Конечно, не должен». «По-хорошему, туда вообще пешком надо идти, а не на джипе ехать» – говорит сын, и я молча соглашаюсь, думая про себя, что мне-то ни за что не дойти.
Интересно, как же о н сюда шел – берегом или через горы? «Я читал, – говорит сын, – что е г о вели сюда пешком целых три месяца». Пытаюсь представить, как ведут этого старого, больного, измученного человека, побивая и подгоняя, приставленные к нему стражники…
…Первый раз сын позвал меня в Каманы осенью 2013 года. Тогда еще шла олимпийская стройка, ехали долго, то и дело застревая в пробках, досадуя, что не успеваем к началу службы, и говорили о разных домашних мелочах, хотя мне не терпелось поговорить о другом. Едва миновали границу, и перед нами легла пустая дорога и безлюдная местность, я сказала: «Ну, теперь рассказывай, куда ты меня везешь, что это за Каманы такие и что в них особенного». Тому, что он рассказал, я не поверила. Невозможно было поверить! Вот вы бы поверили? Во-первых, вам говорят: там, в Каманах, принял мученическую смерть и похоронен святой Василиск. Ну, допустим. Тем более, что вы не знаете, кто он такой, этот Василиск. Во-вторых, вам говорят: там окончил свои дни святитель Иоанн Златоуст, и мощи его тридцать с лишним лет пролежали в каменной раке, которая до сих пор находится в Каманском монастыре, только пустая, потому что мощи в свое время были перевезены в Константинополь. Имя Златоуста вам, конечно, знакомо. Тем труднее поверить! И вы качаете недоверчиво головой. Но это еще не все. В-третьих, говорят вам, там, в горах, есть грот, в котором больше тысячи лет назад нашли… честную главу Иоанна Крестителя. Ну, это уж слишком! Где Иоанн Креститель, и где – Абхазия… И вообще, трое святых (и каких!) в одном месте, в никому не известных Каманах, в 150 км от суперсовременного Олимпийского парка Сочи?
«Почему никому не известных? Кому надо, – знают», – говорит сын и рассказывает историю, связанную как раз с Олимпиадой.
Дело было еще раньше, в 2006 году. За год до этого Россия подала в Международный Олимпийский комитет заявку на проведение Зимних Игр 2014 года в Сочи. Это была уже третья по счету сочинская заявка, две первых успехом не увенчались, не было уверенности и в этой. Были подключены все силы – дипломатические, деловые, культурные и даже... небесные. Руководители Заявочного комитета поехали в Троице-Сергиеву лавру, где повстречались с патриархом Алексием II и старцами Лавры, получили от них благословение и совет. Совет был такой: надо написать пять православных икон и разослать их в пять мест, куда они укажут. Среди указанных старцами мест было Патриаршее подворье Русской Православной церкви в итальянском городе Бари, где, как известно, находятся мощи святителя Николая Чудотворца; его икону и следовало туда отослать. В числе четырех других назван был монастырь в Каманах, куда велено было отвезти икону Василиска Каманского, который, сказали старцы, считается покровителем этих мест. На тот момент никто из будущих устроителей Олимпиады не знал и даже не слышал о таком монастыре, не представлял, где он находится, но икону святого Василиска в числе пяти икон заказали и доставили.
Еще год спустя, в 2007-м, сочинская заявка была одобрена Генеральной ассамблеей МОК в Гватемале, и сразу после этого в горах Кавказа, на Красной Поляне, и на берегу Черного моря, в Имеретинской долине, в непосредственной близости от границы с Абхазией, развернулось грандиозное олимпийское строительство. И все те годы, пока оно шло и велась не менее грандиозная организационная подготовка, в Каманский монастырь время от времени наезжали несколько занятых в олимпийском проекте молодых людей – современных, продвинутых, но при этом и верующих (теперь это не редкость). Они подружились с настоятелем монастыря, отцом Игнатием, как раз в те годы принявшим обитель в самом плачевном состоянии, молились вместе с ним и понемногу помогали ему приводить в порядок храм и монастырское хозяйство…
Олимпиада давно прошла, Оргкомитет, в котором работали молодые люди, давно распустили, а их духовная связь с монастырем осталась по сей день. Среди них был и мой сын.
Теперь на дворе 2020 год, январь, канун Рождества, и мы в очередной раз едем в Каманы. Погода не зимняя (а зимней в этих краях и не бывает) – всю дорогу сыплет мелкий, почти невидимый дождь. Сплошная серая пелена скрыла горы, тихо и пусто на всем пути… Такой же молчаливый и сонный Сухум, редкие машины и пешеходы на улицах. В районе Ботанического сада сворачиваем влево, в сторону гор. Проезжаем раскинувшийся на большой территории Обезьяний питомник … Впереди, по обе стороны дороги, высятся гигантские опоры без эстакады, здесь когда-то начинали строить объездную дорогу, да не достроили, бросили, так и стоят эти опоры, подпирая пустоту… Сразу за ними открываются скалы, и где-то там, повыше заброшенного карьера, есть пещера, в которой в свое время обнаружили стоянку первобытного человека… Дальше нас встретят два старых, заброшенных кладбища, выходящих прямо к дороге… Всё, всё, что встречаем мы на пути в Каманы, выглядит бесхозным, заброшенным. Еще недавно таким был и мост через реку Восточная Гумиста, по которому нам предстоит проехать на другой берег. Сын рассказывал, что когда ехал сюда первый раз, мост был разрушен, они с друзьями тогда оставили машину на берегу и пошли вброд, прямо по воде, перепрыгивая с камня на камень, а дальше – пешком до самого монастыря. Несколько лет этот мост так и стоял, разрушенный, но и после восстановления какой-то он ненадежный, двум машинам не разъехаться, и мне всегда кажется, что настил под нами шатается… Ну, проехали, слава Богу! Отсюда рукой подать до монастыря. Успеваем и на службу, и на причастие.
Храм на холме
Вот они, Каманы – маленькое, и тоже заброшенное горное селение, в котором со времен грузино-абхазской войны 1992-1993 г. никто не живет, совсем никто. Кое-где торчат чудом уцелевшие калитки без заборов, за которыми – развалины домов, печные трубы, спутанные заросли одичавших садов… Все, что осталось от Каман – это монастырский храм на холме в стороне от сожженного села, на левом берегу реки, которая здесь называется Западная Гумиста.
В первый свой приезд сюда я была скорее разочарована. Наверное, мне хотелось увидеть совсем древний, может быть, даже частично разрушенный (но не войной, а временем) храм, так легче поверить в историю про трех святых. Но он был крепко сложен из дикого камня и представлял собой не слишком высокую, четырехугольную башню с колокольней на верхнем ярусе, которую венчал крытый металло-черепицей шатер с простым железным крестом на острие. Похоже и на часовню, и на сторожевую башню, какие стоят в высокогорных селах по всему Кавказу. Возраст башни определить трудно, ей может быть и сто, и двести лет. Но примыкающие к ней со всех сторон одноэтажные строения (церковные приделы) явно выкладывались позднее башни, камень дикий, но немного другой, и кладка отличается. Вообще, все здесь сложено из камня – и крутая лестница, ведущая к массивным дверям храма, и опоясывающая его подпорная стена, не позволяющая холму осыпаться, и высокий каменный забор вокруг монастырского подворья, из-за которого с дороги видно лишь колокольню…
Что и говорить, храм необычный! Ни византийской красоты и пышности Новоафонского монастыря, ни позолоченных куполов русских церквей… Не похож он и на другие абхазские храмы, которые мне доводилось видеть еще в 90- е, во время войны и сразу после нее, – в Гудауте, в Лыхны, не говоря уже о Мокве с ее хоть и заброшенной, но все еще великолепной базиликой Х века. Утверждают, что Каманский храм тоже стоит на древнем фундаменте, ровеснике Моквской базилики, но не раз с тех времен разрушался и не раз отстраивался заново, восставал, значит, как феникс из пепла. За это можно простить ему отсутствие внятного церковно-архитектурного стиля.
Зато место здесь по-настоящему монастырское – уединенное и очень живописное. Вокруг только горы, лес и река, разделенная на два рукава – западный и восточный, между ними, на пологом холме, и стоит православный мужской монастырь во имя святого Иоанна Златоуста.
Внутреннее пространство храма, когда я вошла туда впервые, тоже не оправдало моих ожиданий: маленькое и тесное, иконостас – более, чем скромный, да и все убранство – небогатое, стены и свод без росписи, просто беленые, утварь самая простая. Всё, всё там было просто, без пафоса, по-домашнему, не то, что в новодельных храмах, убранство которых сияет золотом и пышет величием. Да и зачем оно нужно, пышное золотое убранство, если есть такая бесценная вещь, как гробница Иоанна Златоуста!
Вот она, эта гробница, – выдолбленная из светло-серого известняка, массивная, тяжелая (весом с тонну) и – без всякого сомнения – древняя. Гробница, рака, саркофаг – как ее еще назвать? Несколько лет назад во всю длину, а значит, в рост самого Иоанна Златоуста, ее накрыли иконой с празднично-каноническим изображением Святителя. Через некоторое время после этого в церкви, и как раз в левом приделе, случился пожар, многие иконы сгорели, обгорела и большая златоустовская. Очень отец Игнатий сокрушался и горевал, но выручили бывшие «олимпийцы», заказали (опыт был) и привезли точно такую же новую. Но и старую обитатели монастыря не выбросили, а поставили в углу как напоминание о пожаре.
Когда я увидела эту гробницу в первый раз, никакой иконы еще не было – ни новой, ни старой (интересно, была ли у нее изначально каменная крышка?). На гробницу было накинуто покрывало из красного бархата с вышитыми золотом знаменитыми словами Иоанна Златоуста – «Спасибо Господу за всё!». Можно было, приподняв край покрывала, заглянуть внутрь и подивиться узкому и тесному пространству, в котором он лежал, и уж наверное, совсем в иных, нежели на иконе, одеждах, а может, и вовсе спелёнутый, как принято было хоронить на Кавказе… Края гробницы местами выщерблены, но отполированы прикосновением тысяч рук – вот уже много лет паломники ради того и идут сюда, чтобы дотронуться до холодной, неровной поверхности древнего камня, погладить ее, пошептать какие-то свои просьбы Святителю. Говорят, помогает.
Другое сокровище храма – не такой древний, но тоже старинный артефакт – искусно вырезанное из дерева, до мурашек натуральное изображение… лежащей на блюде главы Иоанна Крестителя. Мало где такое увидишь, и смотреть даже страшновато... (Каково же было бесстыжей Саломее держать на золоченном блюде еще живую, дышащую и кровоточащую голову!). А главное, не отпускает мысль, как могла эта голова оказаться в здешних местах, столь далеких от Иудеи времен Иисуса Христа?
Увидеть бы своими глазами тот грот, где ее обнаружили. Но оказалось, что грот находится на довольно большом расстоянии от храма, не каждый осилит эту дорогу – далеко и высоко – более тысячи железных ступенек туда и обратно, вверх-вниз, вверх-вниз, с одного холма на другой. Ступеньки эти, говорят, кто-то из местных сделал (интересно, как же раньше туда добирались?). Сын ходил однажды к гроту Иоанна Крестителя со здешним послушником Ахазом. Ходили с посохами, здесь все с ними ходят, так легче преодолевать горный рельеф. Грот находится в скале, забраться в него можно, карабкаясь по разбросанным под ним валунам. Судя по сделанной там фотографии, он неглубок: присев на корточки, только вдвоем и поместились.
Говорят еще, что на внутренней стене грота, если внимательно присмотреться, угадывается как бы впечатанное в скалу изображение главы Иоанна Крестителя. Но это как в притче. Человек говорит: «Не увижу – не поверю», а ему отвечают: «Поверишь – увидишь».
В монастыре повсюду – камень и дерево. Камни и камешки разного цвета, разной величины и формы, порой самой причудливой, взятые в горах и на морском берегу, – разложены на подворье, на полу храма, на подоконниках, рядом с иконами… Что ж, камень – один из символов, на которых зиждется христианская церковь. (И сказал Господь: «Ты – Петр, и на сем камне Я созижду церковь свою…»). Да и в самом названии Каманы мне слышится слово «камень».
Что касается дерева, то это, согласно православной традиции, – символ райского сада. Вся Абхазия – рай земной. А здесь, в Каманском храме, окруженном густыми лесами, из дерева вырезана не только глава Предтечи, но и старинная Голгофа с распятием, достающая почти до потолка, некоторые иконы и кресты. Дерево и камень. Камень и дерево. Всё скромно и правильно, так, как и было задумано изначально.
Но где же третий святой, где покровитель этих мест Василиск Каманский? В храме – только икона, та самая, «олимпийская». А главный василисковский «объект» находится за пределами храма. Нужно спуститься с холма на дорогу и пройти метров триста в ту сторону, откуда мы приехали. Там, у подножия другого холма – хаотичное нагромождение камней-валунов, из-под которых сочится вода, образующая небольшое озерцо – мелкое, бирюзово-прозрачное и холодное. Это и есть источник святого Василиска. Воду его пьют, набирают с собой в бутылки, умываются ею, окунаются с головой. Говорят, исцеляет. Не знаю, как от других хворей, но точно известно и многажды проверено, что исцеляет от бесплодия, о чем рассказ будет отдельный. На Крещение здесь бывает настоящее столпотворение. Вода же зимой и летом имеет одинаковую температуру – примерно + 4 градуса.
Чуть дальше за источником есть неразличимая с дороги тропа (кому надо – знают), выложенная узкими, давно стертыми каменными ступеньками. Они ведут вверх по холму, к месту захоронения святого Василиска. Утверждают, что на этом месте когда-то были развалины еще одного древнего храма. Но храм так никогда и не был восстановлен, а вместо него здешние жители поставили небольшую деревянную часовню. (Какие все-таки молодцы эти здешние жители!). Само же захоронение – рядом, обозначено гробницей, сложенной из крупных диких камней, положенных в два ряда друг на друга. С двух сторон гробница огорожена каменной стенкой и накрыта от дождя и снега деревянным навесом. Деревянный крест, множество иконок в углу, лампадки, цветы… Наверное, вот так же местные жители устраивали могилы родных и близких. А Василиска все здесь таким и считают – родным и близким, своим. К нему ходят чаще, ступеней сюда гораздо меньше – всего девяносто, и все – в гору. В часовне святого Василиска молятся, записочки оставляют… Тоже, говорят, помогает.
Вот, собственно, расположение главных святынь Каманского монастыря – внутри и вокруг него. И знаете, что удивляет больше всего? Как все это сохранилось на протяжении не лет – веков! Я надеялась узнать это у нынешнего хранителя святынь – игумена Игнатия, но узнала и много другого, не менее драматичного из современной истории монастыря.
Черный монах
Впервые увидев отца Игнатия, я удивилась ему не меньше, чем самому храму. Совсем не похож он на тех современных батюшек, которых мы привыкли знать. Очень высок – под два метра ростом – и подтянут, у него длинные, седые волосы, завязанные на затылке хвостом, длинная седая борода конусом. На нем простая черная ряса, черная бархатная скуфья на голове и резной деревянный крест на груди. Он не стар – едва за шестьдесят, но выглядит гораздо старше, лицо и особенно взгляд больших, прикрытых тяжелыми веками глаз кажется измученным, страдальческим. Глядя на него, сразу понимаешь: перед тобой – настоящий монах и священник, вот таким он и должен быть, так и должен выглядеть. Очень он соответствует этому месту и этому храму, можно сказать, являет с ним гармоничное целое.
Но как он оказался здесь, в этих горах, в этом монастыре с невероятной судьбой? Терпение. Все постепенно узнается.
Утром, в канун Рождества, людей в храме еще немного – несколько женщин и мужчин, явно пришедших из окрестных селений, с ними дети лет семи-восьми, неподвижно стоящие девочки в платочках, похожие на маленьких старушек, и вертлявые мальчики, рассеянно смотрящие по сторонам. Батюшка строг с ними, как школьный учитель, сначала призывает к порядку в их рядах и лишь потом начинает молебен. Каково же было мне узнать, что в прошлом он и есть школьный учитель, да притом – английского языка! Вот это сюрприз…
Службу отец Игнатий ведет сначала на русском, голос у него низкий и глубокий, говорит безупречно, без всякого акцента, немножко растягивая слова, словно гудит. В конце переходит на абхазский. Впервые в жизни услышав православную молитву на абхазском языке, я была поражена, даже не знаю, с чем сравнить ее звучание. В абхазском всего 6 гласных и 56 согласных, оттого он такой резкий на слух, гортанный. Создатель первого абхазского алфавита П.К. Услар писал, что этот язык «напоминает жужжание насекомых». Я не согласна, мне он напоминает скорее клекот больших птиц или даже камнепад в горах. Когда Игнатий громогласно читает молитву на абхазском, он выглядит особенно строгим, даже грозным, и в эти минуты непослушные русские дети его явно побаиваются. Но те, кто видит каманского батюшку не впервые, знают: грозный вид его обманчив, на самом деле он добрый, каких поискать.
Всех своих, местных Игнатий знает – в лицо и по именам; чужих, приезжих обязательно спросит, прежде, чем благословить: «А вы откуда приехали? А, из Астрахани! У меня там знакомые есть…», или скажет: «родственники». У него везде – знакомые и родственники, даже не знаю, так это, или для него все люди – родственники, братья и сестры…
Несколько раз я видела здесь странного мальчика-подростка, явно больного, до того несчастного на вид, что хотелось немедленно что-нибудь ему подать – конфету, булочку или денежку. Он всегда один, стоит в углу, у иконы Василиска и истово молится, иногда поправляет свечи, убирает истаявшие вниз, в коробку. Видно, что он здесь свой и что ему здесь хорошо, как, наверное, нигде. Однажды после службы мы спустились к источнику святого Василиска, а он уже был там, сидел на жердочке, болтал ногами в резиновых сапогах. Игнатий его жалеет, называет «блаженным». Наверное, у каждого монастыря есть свой блаженный, но этот так еще мал (не понять, сколько ему лет – может, десять, а может и все пятнадцать) и так, кажется, «заброшен», что без слез не взглянешь. Впрочем, когда там, у источника, сын дал ему денег, он привычно сунул их в карман и перекрестился. Батюшка, заметив это, сказал: «Не надо ему денег давать, у него их все равно заберут». Ах, вот оно что…
Отец Игнатий служит в Каманах с 2009 года. До его приезда все тут было порушено, пусто и мертво. В августе 1992-го, в первые дни войны, на подворье монастыря погиб священник отец Андрей. После этого, вплоть до начала 2000-х, настоятеля как такового в Каманах вообще не было, лишь время от времени, по большим праздникам, наезжали отслужить молебен священники из соседних и дальних церквей, а постоянно никто не жил и не служил. Официально мужской православный монастырь Иоанна Златоуста открылся в 2001 году, но первые его настоятели тоже бывали здесь наездами. На какое-то время это место даже стало пристанищем загадивших его наркоманов, изгнал их уже отец Игнатий. И всё, что мы видим в Каманах сегодня, – его трудами сделано и устроено. Сегодня здесь чисто во всех смыслах этого слова, монастырь живет, службы служатся, люди идут и едут, по большим церковным праздникам очередь из машин тянется от самого моста через Гумисту.
Я не знаю, должно ли в монастыре быть так многолюдно, но Игнатий всем рад, всех встречает, как вообще принято в абхазском доме встречать дорогих гостей. Гость для абхаза – почти святое понятие, гостеприимство – один из главных принципов апсуара – морально-этического кодекса абхазов. В Каманах никогда не отпустят гостей, не угостив, не напоив чаем в монастырском доме, там всегда накрыт стол, скромный и зачастую постный, но голодным не останешься. Вот и сейчас, отстояв службу, мы сидим вместе с отцом Игнатием за длинным столом в трапезной, он угощает нас мамалыгой, фасолью и лепешками, приготовленными в маленькой монастырской кухне женщиной по имени Ирма. Первое время я не могла понять, кто эта милая женщина и что она делает здесь, в мужском монастыре, а спросить стеснялась. Потом сын объяснил: это его, Игнатия, невестка, жена его родного младшего брата Беслана, приезжает из Сухума, чтобы помочь по хозяйству. Тут и Беслан иногда помогает, и их с Ирмой младший сын, рыжий и шустрый парень Лука. (А у них в родне все рыжие, сам Игнатий в молодые годы был, оказывается, таким же). По праздникам, когда в храме полно народу, приходит из близлежащего села многодетная русская семья, ночуют в монастырском доме, мать и девочки 7-10 лет красиво поют на хорах, отец и мальчики управляются с монастырским хозяйством. Тут ведь по двору и живность всякая бродит – ослики, куры, собаки… Иногда можно и самого Игнатия застать с этими собаками и осликами, которых он кормит с рук и, кажется, получает от этого немалое удовольствие.
Бывает, он провожает нас до самого Сухума и там еще не сразу отпускает, зовет пройтись по набережной. С его ростом, да в черной монашеской рясе он резко выделяется из толпы полураздетых отдыхающих, те удивляются, подходят: «Батюшка, благословите!», он никому не отказывает, осеняет крестным знамением налево-направо. Еще он не прочь зайти в какое-нибудь кафе, чтобы угостить нас бокалом абхазского вина – «Лыхны» или «Чегема», там его тоже сразу замечают, подходят или издали приветствуют – кто по-русски, кто – по-абхазски. Кажется, его тут все знают, и он знает всех. «По-моему, – сказала я однажды сыну, – он сначала гостеприимный абхаз, а уж потом священник». Сын пожал плечами: «А по-моему, он подвижник. То, что он делает в Каманах, никто до него не делал – все время что-то строит, достраивает, ремонтирует, при нем монастырь живет, а раньше тихо умирал…».
Сегодня он проводит нас только до святого источника. Завтра Рождество, ему еще служить всенощную, а нам надо возвращаться домой.
Для самого отца Игнатия дом – это Каманский монастырь, семья – немногочисленная монастырская братия. Спит он в маленьком закутке на застекленной веранде с видом на лес, гору Гумбиху и протекающую внизу речку Гумисту. Много ли монаху надо?
А между тем, у него два диплома Сухумского университета – инязовский и факультета истории и права, он был первым в современной Абхазии, кто окончил Духовную семинарию в Москве, и сейчас, в свои 60, опять учится – в Санкт-Петербургской Духовной академии, ездит туда на сессии, как обычный студент-заочник.
Дело в том, что в Абхазии много десятилетий не было священников-абхазов, во всех храмах служили грузинские (редко – русские) священники, притом служили на грузинском (или русском) языке. Теперь абхазы наверстывают, хотят иметь свое, хорошо образованное духовенство.
Мне очень любопытен этот человек. Бывший школьный учитель, еще не старый, опять же – абхаз, кавказский мужчина, красавец… Что подвигло его стать черным монахом, священником? Доволен ли он своей судьбой? Не жалеет ли? Надо бы расспросить его обо всем, да не знаю, расскажет ли…
Забегая вперед, скажу: рассказал. И вы этот его рассказ прочтете.
А пока нам надо выяснить кое-что другое.
Глава 2. ЗАГАДКА ТРЕХ СВЯТЫХ
Впервые побывав в Каманах, я вернулась домой сильно озадаченная и тут же бросилась проверять сведения о трех святых. И все подтвердилось! В канонических Житиях местом кончины и погребения святого мученика Василиска (IV в.) и святителя Иоанна Златоуста (V в.) действительно значатся Каманы. И они же упоминаются во всех источниках как место, где в IX в. случилось третье обретение честной главы Иоанна Крестителя.
Кажущиеся невероятными, эти факты имели под собой вполне историческое основание, надо было лишь припомнить, что в означенные века нынешняя территория Абхазии принадлежала Византийской империи, была ее задворками, и сюда во времена гонений на христиан и иконоборчества ссылали христианских праведников и проповедников, здесь же прятали от поругания христианские святыни.
Я много думала о феномене Каман и однажды решила все-таки углубиться в тему, перечитать различные источники, сравнить, проанализировать. Постепенно картина стала проясняться. И прежде, чем продолжить рассказ про сегодняшнюю жизнь Каманской обители, окунемся ненадолго в древнюю историю этих мест. Она запутанная и во многом загадочная. Чтобы ее распутать и разгадать, надо ответить на несколько важных вопросов.
Кто такой Иоанн Златоуст?
Один из трех вселенских учителей Церкви (наряду с Василием Великим и Иоанном Богословом), автор Божественной литургии, по сей день совершаемой в православных храмах, Иоанн Златоуст появился на свет предположительно в 347 году в городе Антиохия – центре римской провинции Сирия. Если взглянуть на сегодняшнюю карту Сирии, то это к западу от Алеппо и Идлиба.
Но значит ли это, что Златоуст был сирийцем по происхождению?
Подлинные имя и фамилия его неизвестны. Иоанном он стал, вероятно, по крещению, в 20 лет. Златоуст (по-гречески Хризостом) – прозвище, данное ему, по одной версии, еще при жизни, прихожанами Антиохийской церкви, предстоятелем которой он был. По другой, – это прозвище уже после смерти святителя дали ему ученые-богословы, изучавшие его богатое риторическое и письменное наследие – около двух тысяч текстов.
Зато известны имена родителей Златоуста: его отец носил древнеримское имя Секунд, мать – древнегреческое имя Анфуса, из чего можно заключить, что Иоанн Златоуст был греко-латинского происхождения и проповедовал, скорее всего, на греческом, а возможно, еще и на арамейском языке – языке Иисуса Христа, который в те времена был общепринятым языком на Ближнем Востоке, в том числе и в Антиохии.
Мы мало знаем об этом городе, от которого не осталось и руин, а выросший на его месте и принадлежащий ныне Турции город Антакья представляет собой заурядный райцентр. Между тем, Антиохия – один из крупных и богатых городов древнего мира. За триста лет до Рождества Христова его основал один из военачальников армии Александра Македонского по имени Селевк Никатор (Победитель), назвавший город в честь своего отца Антиоха и сделавший его столицей государства Селевкидов. Город был настолько цивилизованным, что имел водопровод, бани (термы), фонарное освещение на улицах (освещались даже дороги в соседние города), был застроен богатыми виллами с великолепной мозаикой.
Во времена великой империи Антиохия была четвертым по величине городом после Рима, Эфеса и Александрии, во II веке н.э. здесь даже проводились Олимпийские игры.
Но самое важное, что Антиохия стала одним из главных центров христианства. Здесь, по преданию, рожден евангелист Лука. Здесь крестился апостол Павел, отсюда он отправился в миссионерское путешествие на Кипр и в другие земли. Здесь после проповедей апостолов Павла и Варнавы образовалась первая христианская община из обращенных язычников. А первым епископом Антиохийской церкви был апостол Петр. В Антиохии было проведено десять первых Вселенских соборов, и именно здесь последователей учения Христа впервые стали называть христианами.
Во времена Иоанна Златоуста Антиохия – крупный культурный и интеллектуальный центр Византийской империи, второй по значению после Константинополя. К тому времени (IV- V вв.) половина населения Антиохии, в основном греки и армяне, уже были христианами. Здесь существовала знаменитая школа риторики Либания, которого современники называли «малым Демосфеном». Любопытно, что, оставаясь язычником, Либаний обучал красноречию будущих столпов христианского богословия Василия Великого и Иоанна Златоуста, что впоследствии и прославило Антиохию как «колыбель христианского богословия». Здесь же зародилось монашество – как способ уйти от соблазнов большого, богатого города и вести аскетичный, истинно христианский образ жизни.
К своим двадцати годам Иоанн Златоуст был хорошо образованным человеком и даже получил работу адвоката, но, приняв крещение из рук Антиохийского патриарха Мелетия, решил отказаться от мирской жизни и целиком посвятить себя Богу. Осуществить это он смог только после смерти матери, которая очень рано, в двадцать лет, овдовела и всю себя отдала воспитанию сына, так что оставить ее он не мог. Похоронив мать, Иоанн все свое имущество (и немалое, поскольку отец его был военачальником) роздал бедным и, приняв иночество, покинул шум и суету города. Четыре года провел он среди отшельников, причем два последних – в уединенной пещере, в полном молчании. Тогда и начал писать свои богословские трактаты. И только подорванное пещерной жизнью здоровье вынудило его вернуться в Антиохию. Начав служение дьяконом Антиохийской церкви, Иоанн вскоре стал пресвитером, а там и архиепископом. В 397 году его призвали в Константинополь – на патриарший престол – так велика была его слава великого проповедника. Константинопольское служение, которое Златоуст начал с того, что удалил из храма излишнее богатство, раздав его бедным и нищим, и ограничил средства на свое содержание, продлилось не более шести лет, в течение которых он открыто обличал роскошь и разврат столицы, выступая не только против ведущих недостойный образ жизни богачей и самой императрицы Евдоксии, супруги императора Аркадия, но и против мало отличавшегося от них духовенства, благодаря чему получил еще одно прозвище – Иоанн Обличитель – и нажил себе немало врагов.
Сократ Схоластик так описывает характер св. Иоанна: «Он был, как говорят, самый строгий ревнитель целомудрия и, по свидетельству одного из близких к нему людей, с ранней юности обнаруживал в характере более суровости, нежели ласковости… Преподавая учение, он особенно старался об исправлении нравов в своих слушателях, а находясь в собраниях, казался гордым для людей, не знавших его характера».
Начиная с 403 года Златоуст дважды изгонялся с Константинопольской кафедры и высылался из столицы в глухие места империи. Из первой ссылки его быстро вернули по требованию народа, боготворившего своего патриарха, и по желанию самой Евдоксии, напуганной беспорядками в столице, вызванными удалением Иоанна. Но из второй ссылки – сначала в Кукуз (Малая Армения), затем – в Арависсу (там же), наконец – в Питиунд (нынешняя Пицунда, Абхазия), лежащий «в стране дикой и пустынной, почти всецело предоставленной варварам», Иоанн Златоуст уже не вернулся.
Нас интересуют обстоятельства и хронология второй ссылки, поскольку именно она окончилась смертью Святителя, происшедшей, согласно всем имеющимся источникам, в Команах.
Что сам Златоуст говорил о своей ссылке?
«Братия, вор не приходит туда, где хворост, сено и дрова, но — туда, где лежит золото, или серебро, или жемчуг; так и дьявол не входит туда, где прелюбодей, или богохульник, или хищник, или корыстолюбец, но — туда, где провождающие пустынную жизнь… Так, если изгонят меня, я уподоблюсь Илии; если бросят в грязь — Иеремии; если в море — пророку Ионе; если в ров — Даниилу; если побьют камнями — Стефану; если обезглавят — Иоанну Предтече; если будут бить палками — Павлу; если распилят пилою — Исайе; и о, если бы пилою деревянною, чтобы мне насладиться любовью ко кресту!»
Из писем диакониссе Олимпиаде
«Помимо всего того, что я претерпел в Константинополе, надо знать, сколько вытерпел я по удалении оттуда в продолжение этого длинного и трудного пути, вытерпел такого, что в большей части способно было причинить смерть, сколько затем, после прибытия сюда, сколько после переселения из Кукуза, сколько после пребывания в Арависсе.
Но всего этого мы избежали и теперь здоровы и находимся в полном благополучии, так что все и армяне изумляются, что при таком немощном и сухощавом теле я переношу такой невыносимый холод, что могу дышать, тогда как люди, привыкшие к зиме, немало страдают от нее.
…Ни суровость климата, ни пустынность мест, ни скудость съестных припасов, ни отсутствие прислужников, ни невежество врачей, ни недостаток бань, ни постоянное заключение, как будто в темнице, ни то обстоятельство, что я лишен возможности двигаться, в чем я всегда имел нужду, ни постоянное пребывание в дыму около огня, ни страх перед разбойниками, ни постоянные нападения, ни другое что-нибудь в этом роде – ничто не победило нас…»
«Не суждено было мне, очевидно, и удалившись из города, освободиться от тех, кто сокрушает мой дух. Встречающиеся с нами в дороге, одни с востока, другие из Армении, иные и из других мест вселенной, смотря на нас, проливают источники слез, рыдают и сопровождают нас сетованиями во время всего пути. Я сказал это, чтобы вы знали, что мне многие сострадают вместе с вами, а и это немало значит для утешения».
«Почти тридцать дней, а то и больше я боролся с жесточайшими лихорадками и в таком состоянии шел этим длинным путем, будучи осаждаем и другими тяжкими болезнями, происходившими от желудка. Представь, что отсюда происходило, когда не было ни врачей, ни бань, ни необходимых вещей...»
Из письма епископу Кириаку, находящемуся также в изгнании
«Много горя испытали мы в дороге, но не сокрушаемся ни о чем. Когда мы проходили по Каппадокии и Таврокиликии, то целые сонмы отцов, святых мужей, и многочисленные толпы монахов и девственниц выходили нам навстречу и проливали обильные слёзы. Смотря на наше шествие в ссылку, они рыдали и говорили друг другу: лучше было бы солнцу скрыть лучи свои, чем умолкнуть устам Иоанна. Это привело меня в большое смущение и печаль, так как я видел, что все обо мне плакали. О всем же другом, что случилось со мною, я не заботился».
Из письма пресвитерам и монахам, проповедующим в Финикии веру язычникам
«…Вспомните, сколько терпели блаженные апостолы и от своих, и от чужих; все время своей проповеди они провели среди искушений, опасностей и козней, томясь в темницах, в узах, в ссылках, изнемогая от бичеваний, от голода, от недостатка одежды. При всем том, находясь даже в темничном заключении, они не оставляли порученного им дела.
Так, блаженный Павел, будучи заключен в темницу, после бичевания, обливаясь кровью, забитый в колодки, несмотря на все эти страдания, священнодействовал в самой темнице и крестил темничного сторожа, всемерно исполняя свое дело».
Так и сам Иоанн Златоуст, находясь на большом расстоянии от столицы, в глухой армянской деревне и следуя примеру апостола Павла, продолжал проповедовать и собрал вокруг себя немалое количество христиан – в Кукуз шли к нему из разных уголков империи, в том числе – из его родной Антиохии. В ссылке он написал более двухсот писем, в которых продолжал учить своих учеников и последователей. Популярность и слава изгоя-святителя только росла, и это заставило его врагов в Константинополе (императрица Евдоксия) и Александрии (патриарх Феофил) требовать ссылки Златоуста в еще более удаленные и дикие места. Так возник Питиунт, до которого святитель в силу болезни и изнеможения не дошел, окончив свои дни в Команах.
Но тут все не так просто.
Команы. Но какие?
Во времена, когда жил и умер Иоанн Златоуст (347 – 407 гг. н.э.), в восточной части Римской империи – Византии – существовало два города с таким названием: Команы Каппадокийские (или Армянские) и Команы Понтийские. До наших дней сохранились лишь руины этих древних городов, вблизи которых расположены теперь турецкие села Шаркёй и Гуменек.
Зато по сей день существуют третьи Команы (Каманы) – Абхазские. А территория нынешней Абхазии в первые века христианства была, как уже говорилось, ничем иным, как восточной оконечностью Византийской империи, ее, можно сказать, задворками, куда во времена гонений на христиан ссылали неугодных римским императорам проповедников и праведников.
В каких же именно Команах окончил свои дни Иоанн Златоуст? Команы Капподокийские на эту честь никогда и не претендовали. Ученые спорят о двух Команах – понтийских и абхазских. И если вы откроете Википедию, то в статьях, им посвященных, прочтете одну и ту же, повторенную слово в слово информацию о кончине и погребении Иоанна Златоуста – так, будто это происходило одновременно в двух местах.
Попробуем разобраться.
Одним из первых источников, поведавших о самом существовании абхазских Коман и о вероятности пребывания в них Иоанна Златоуста, стала книга архимандрита Русской православной церкви Леонида – Льва Александровича Кавелина (1822-1891 гг.) – богослова, историка, архиографа, книговеда и переводчика, начальника Русской духовной миссии в Иерусалиме. Летом 1884 года он совершил путешествие по Абхазии, посещая древние христианские храмы и изучая быт и нравы местного населения. Итогом этого путешествия стала выпущенная в Москве уже в следующем, 1885 году, книга вот с таким необычно длинным названием на обложке:
«АБХАЗИЯ
и в ней Ново-Афонский Симоно-Кананитский монастырь.
С планом Абхазского приморского берега, с 21-м рисунком памятников христианства в Абхазии и с планом Ново-Афонского монастыря.
В пользу строящейся обители».
При том, что автором была проделана большая работа, архимандрит Леонид даже не указал на обложке книги свое имя, ограничившись скромным «Составил А.Л.».
Обратимся к одной из глав этой уникальной книги – главе 6-й, которая целиком посвящена месту кончины и погребения Иоанна Златоуста и из которой становится ясно, как именно возникла версия об абхазских Команах. Цитата будет большая, но она того стоит.
«В то время, когда составлялось это описание, мы получили из Ново-Афонского Симоно-Кананитского монастыря известие, что в ноябре месяце 1884 года прибыл к ним из Константинополя один ученый, грек-археолог Константин Вриссис и поведал им, что он, занимаясь церковной археологией, при помощи недавно открытой в одной из европейских библиотек пергаминной рукописи 7403 (995) года, нашел точное указание места города Команы, где скончался на пути в Питиус и был погребен св. Иоанн Златоуст в 404 году. Рукопись эта, по его словам, заключает в себе «археологические добавления» к известному ученому труду патриарха Фотия «Библиотека или описание 1000 книг».
Г-н Вриссис привез с собою и карту восточного берега Черного моря, им составленную на основании упомянутых «археологических добавлений». Из Сухума он взял проводника и отправился прямо на речку Гумисту, где в 12 верстах выше Сухума (древнего Севастополиса) на одном из притоков реки Гумисты, речке Гума (Кума), близ селения Гуми (ныне Михайловка), действительно указал, руководствуясь своей картой, развалины древнего поселка и развалины большого храма, доселе мало известные и никем не исследованные. Эти развалины, по его изысканиям, суть развалины г. Коман, или точнее – Коуман и его храма во имя священномученика Василиска, епископа Команского (IV века), где, как известно, были погребены в 404 г. и мощи св. Иоанна Златоустого, до их перенесения в Константинополь в 437 году».
Здесь, пожалуй, следует сразу указать на ошибку автора, имеющую принципиальное значение для дальнейшего исследования данного вопроса. Он называет Василиска «священномучеником» и «епископом Команским», тогда как речь идет о мученике Василиске, который не был ни епископом, ни вообще священником, а был простым воином-христианином, племянником другого мученика – Феодора Тирона. Позже станет ясно, почему это важно.
«Припомним, – пишет далее архимандрит Леонид, – как описаны последние минуты великого святителя в его Житии… Враги его исходатайствовали наконец у императора повеление сослать его (из Арабиссы) еще глубже, на поморье негостеприимного Понта (в Питиус – Пицунду). Три месяца продолжалось утомительное странствование; двое сторожей сопровождали святого, не давая ему ни малейшего отдыха; но один из них, более человеколюбивый, иногда оказывал втайне некоторое снисхождение; другой же воин нрава зверского и сурового, раздражался даже, если встречающиеся на пути просили его пощадить слабого старца. И в проливной дождь, и в знойный полдень выводил он нарочно своего узника, чтобы промочить до костей или опалить священное чело его, лишенное волос, и не позволял останавливаться в городах или селениях, чтобы укрепиться баней, необходимой для изнуренного тела. Так достигли они города Коман и прошли мимо, остановившись для ночлега в уединенной церкви мученика Василиска, епископа Команского… Ночью явился спящему труженику мученик Василиск и сказал: «Мужайся, брат Иоанн, завтра мы будем вместе», явившись заблаговременно и священнику той церкви, говоря: «Приготовь место брату Иоанну, ибо уже приходит». Наутро тщетно умолял стражей своих Златоуст остаться в церкви хотя до полдня, надеясь сложить к тому времени тяжкое бремя жизни; он принужден был продолжать путь, но болезнь его так усилилась, что сами мучители решили возвратиться. Тогда, предчувствуя скорую кончину, Иоанн, не вкушая пищи, изменил одежды свои и весь облекся в белое, даже до обуви, раздал присутствующим немногое, что имел с собой, и, причастившись страшных тайн Христовых, произнес пред всеми свою последнюю молитву, которую заключил обычными словами: «Слава Богу за все!», потом сказал тихое предсмертное «аминь» и, простершись на одре, испустил дух…».
И дальше – самое для нас главное.
«Где же Команы, место кончины Златоуста, до которого было (по словам его жизнеописателя) три месяца хода от Арабиссы? – снова задается вопросом автор книги, архимандрит Леонид. – До сих пор полагали, что это Комана Понтийская, значащаяся на древних картах на юго-запад от Трапезонда, между Амасиею и Токатом на р. Ирис (ныне Токат). Место это отстоит от Арабиссы верст 150, не более. Как же, спрашивается, согласить это указание с тем известием, которое находится в Житии св. Иоанна Златоустого, что он находился в пути от Арабиссы, первоначально до Коман (место его кончины) три месяца и веден был спешно по жестокосердию своих конвойных не как святитель, а как самый простой узник.
К. Вриссис на основании своих археологических исследований… говорит, что местом кончины св. Иоанна Златоустого были не Команы или Комана, а город Кумани, находившийся в нынешней Абхазии на р. Кум, приток реки Кумисты (по абхазскому выговору Гумиста, приток ее Гума, город Гум). Река Гумиста и развалины г. Гум находятся в Абхазии между Ново-Афонским Симоно-Кананитским монастырем и Сухумом в 12 верстах от последнего (см. карту этой местности). Упомянутые развалины отстоят от Арабиссы (в малой Армении) не менее 1000 верст, каковое расстояние, по тогдашнему состоянию путей и слабости узника, действительно могло быть пройдено в три месяца. Недаром и абхазско-грузинское предание, идущее из глубокой древности, твердит, что св. Иоанн Златоуст скончался и был погребен у них в Абхазии».
Главу о Команах архимандрит Леонид заканчивает такими словами:
«…Будем надеяться, что это открытие (г-на Вриссиса) подвигнет чье-либо благочестивое сердце к тому, дабы место, где находилась временная могила великого святителя востока православной церкви, где его святые мощи пролежали в течение 33 лет (до перенесения их в Константинополь в 437 г.) и где погребены святые мощи священномученика епископа Василиска – предстоятеля Куманской церкви, – не осталось навсегда в грустном запустении и чтобы был воздвигнут на оном храм во имя двух святителей первых веков христианства. Буди, буди!»
Из прочитанного становится ясно, что первооткрывателем «абхазской версии» местонахождения Коман был греческий археолог К. Вриссис. Найти какие-либо сведения об этом ученом, а тем более принадлежащие ему публикации на этот счет сегодня не представляется возможным, как невозможно и уточнить, что за пергаментную рукопись и в какой именно из европейских библиотек он нашел. Записка же Вриссиса, содержавшая сведения о его «открытии» и оставленная им в Ново-Афонском монастыре, к сожалению, не сохранилась. Однако очевидно, что архимандрит Леонид, который, напомню, и сам был человек высокоученый, архивист и библиограф, счел «абхазскую версию» убедительной и фактически поддержал ее в своей книге, которая на долгие годы стала самым достоверным источником знаний об Абхазии и ее христианских древностях. Судя по всему, никаких более глубоких научных исследований в этих местах не проводилось. Хотя, по некоторым сведениям, в начале ХХ века, а именно в 1904 году, когда (ошибочно) отмечалось 1500-летие кончины Иоанна Златоуста, Синод Русской православной церкви обращался к известным отечественным ученым с просьбой заняться исследованием вопроса о месте смерти и погребения Святителя, однако, по каким-то причинам это так и не было сделано. Вполне возможно, что столичные ученые сочли эту версию неубедительной и просто не захотели тратить на нее время и силы, и очень жаль.
Тем не менее, версия укоренилась, найдя горячий отзыв прежде всего в душах православных абхазов, и без того издревле называвших это место Ивановой горой. Возможно, именно с легкой руки архимандрита Леонида окончательно прижилось и название Команы. Во всяком случае, ранее конца XIX в. это название в топонимике Абхазии вроде бы не встречалось.
Два с лишним десятилетия спустя, в 1908 году, священник Александр Каменецкий издает в Воронеже небольшую (около 30 стр.) книжицу «Место блаженной кончины и погребения Св. Иоанна Златоустаго и Василиско-Златоустовский общежительный женский монастырь в Абхазии», где рассказывает о том, что происходило в Команах после «открытия» Вриссаса. В частности, пишет о появлении на месте, указанном греческим ученым, женской обители во имя двух святых и подробно ее описывает.
«Открытием Вриссиса, как открытием свыше, поспешили воспользоваться благочестивые труженицы Ново-Афонской обители и, благодаря содействию владыки Сухумского епископа Арсения, принялись за устройство обители.
Руководствуясь преданием, сестры в выборе места для обители остановились на холме, носившем искони название Ивановой горы, на которой также были развалины древнего храма. В 1898 году храм был возобновлен на уцелевших древних стенах и в 1900 году освящен во имя Св. Иоанна Златоустаго, а в 1901 году преосвященным Арсением открыт общежительный монастырь. Церковь и все монастырские здания сооружены на холме. Внизу обители находится источник-ручей с чистой и здоровой водой. Источник этот искони назывался источником Св. Василиска. Храм небольших размеров, в нем могут поместиться не более, как 300 душ. В некоторых местах храма сохранилась еще древняя постройка. Стены алтаря и половина свода – остатки древнего храма. Иконостас в нем дубовый, резной и с позолотой, весьма изящной работы. Стены храма выкрашены масляной краской и украшены живописью… Утварью храм снабжен достаточно. На помощь единственному штатному священнику иногда появляются из ближайшего (в 35-37 верстах расстояния) Драндского монастыря иеромонахи. Сестер в обители в настоящее время проживает около 200. Строительницей состоит с 1905 года мать Нина, полагавшая начало в одном из Московских женских монастырей. Сестры отличаются неутомимым трудолюбием: занимаются разными рукодельными вышиваниями, шьют одежду, обувь, обрабатывают огород, расчищают лес, разводят сады, занимаются шелководством и пчеловодством, имеют свой кирпичный завод, в котором трудятся тоже сестры…».
Не мог обойти А. Каменецкий и вопроса о Команах как месте смерти и погребения Иоанна Златоуста. Пересказывая архимандрита Леонида, автор задается вопросом: «заслуживает ли вероятия открытие Вриссиса?».
«Наши отечественные агиологи, руководствуясь летописными сказаниями древних историков-писателей: Св. Феолорита, Созомена, Сократа и других, говорят, что Св. Иоанн Златоуст скончался и погребен был в Команах Понтийской области. В последнее же время по вопросу о месте кончины и погребения великого Святителя явилось разногласие.
…Комана Понтийская могла быть на пути следования Святителя в Питиус, но эта Комана, соображая по карте Тардьё, находится от Арависсы в 5-6 днях пути, а при той спешности и безостановочности путешествия, какое выпало на долю Святителя, путь от Арависсы до Команы Понтийской мог быть пройден в 3-4 дня. Между тем, вышеупомянутые агиологи… говорят, что в путешествии Святителя от Арависсы до Команы прошло около 3-х месяцев. Остается допустить более чем вероятность сообщение Вриссиса, что местом упокоения и погребения Святителя была древняя Комана, или Коумана в Абхазии.
…Местность, обозначенная на карте Тардьё, Кумана, до основания монастыря имела одни только развалины на высоком холме. Нам передавали, что эти развалины с давних времен были в большом почете не только у христиан, но и у магометан, особенно абхазцев; небольшой холм, на котором расположен теперь монастырь, они называли горою Св. Ивана, а развалины на этих холмах называли церковью Св. Ивана; холм же вдали от монастыря называли горою Св. Василиска. Христиане и магометане часто приносили сюда больных, особенно детей, клали их на развалины и просили у Свв. Ивана и Василиска исцеления больных. Развалины храма Св. Василиска и теперь стоят в запустении; они ждут своего воскрешения. Отдаленность и уединенность развалин Св. Василиска от монастыря, расположенных на месте бывшего некогда селения, вполне сходствует с описанием предпоследней остановки Святителя в Команах».
Книжка А. Каменецкого была последним дореволюционным изданием на интересующую нас тему. В советский период, по понятным причинам, этим вопросом совсем уже никто не занимался. Хотя упоминания о Команах и Иоанне Златоусте встречались в работах советских ученых об Абхазии и ее древних памятниках. Вот что писал, например, в 1925 году в изданной в Сухуме книге «Руинная Абхазия» археолог и педагог В. Стражев (1879-1950).
«Ни систематического обследования и собирания абхазских древностей, ни раскопок с научной целью (кроме очень немногих и незначительных), ни детального изучения наиболее важных и чрезвычайно ценных памятников зодчества в крае, ни должной охраны старины все еще не было и нет. Многочисленные случайные находки бесследно расходились по неведомым рукам, старина вымирала и вымирает… А между тем руинное богатство Абхазии, еще почти нетронутое лопатой археолога, сулит много. Эпохи праисторическая, до-эллинская, древне-эллинская, римская, византийская, генуэзская, турецкая отслоились в той или иной степени явственности на восточном побережье Черного моря; но в то время, как на побережье северном, в раскопках, главным образом, Оливии, Херсонеса и Керчи уже взята значительная историко-археологическая жатва, на берегах Пицунды и Диоскурии еще не собрано почти ничего. Древности Абхазии еще не вышли из потемок. Нет даже точной локализации целого ряда исторических имен; на путаном предании, на бездоказательных догадках, на противоречивости мало проверенных литературных источников держится местная топонимика».
Полвека спустя, в 1978 году, известный ученый-кавказовед Ю. Воронов (1941-1995), живший в Абхазии и много сделавший для изучения ее древней истории, в своей книге «В мире архитектурных памятников Абхазии» писал о Каманах уже более подробно, правда, подробности в большей степени касаются архитектуры, нежели истории.
«С высоты, на которой расположено село Шрома (бывш. Михайловское), открывается вид на ущелья Восточной и Западной Гумисты. Между ними зеленой стеной поднимается гора Гумбиху с небольшим средневековым храмом на вершине. Шоссе несколькими крутыми витками опускается к мосту и, минуя мост, раздваивается. Мы направимся влево по берегу реки, к поселку Каманы. Вскоре впереди появляется небольшая возвышенность, поросшая густыми деревьями, между которыми виден красный конус колокольни. Это знаменитый Каманский храм. Древнейшая часть памятника представляет собой однозальное каменное здание без выступающей наружу апсиды с внутренним алтарным полукружием. Свод, покоившийся на двух арках, опиравшихся на выступающие из стен пилястры, теперь обрушился. Помещение освещалось с помощью двух узких окон, расположенных в алтаре и в западной стене. Поляна вокруг церкви окружена была еще в древности каменной стеной. Храм датируется временем не ранее XI века. В 1884 году эту местность посетил греческий археолог Вриссис, который связал ее старое абхазское название Гума – с городом Каманы, где был погребен известный христианский проповедник Иоанн Златоуст, один из величайших "отцов церкви". И хотя в действительности этот город находился в северо-западной части Малой Азии, "вывод" Врисиса способствовал тому, что абхазские Каманы стали одним из крупных центров паломничества верующих. Древний храм был восстановлен и получил дополнительные пристройки: с севера и с юга были возведены два придела, а с запада - трехэтажная колокольня, перекрытая высоким шатром. При строительстве колокольни в земле был найден саркофаг, высеченный из цельной глыбы известняка и весивший около тонны. После обновления храм был освящен во имя святого Василиска, епископа Каманского, а вокруг него поднялись корпуса женского монастыря, в которых теперь размещен Дом престарелых. Окрестности Каманского храма очень живописны. Здесь много и других памятников архитектуры: километром восточнее - развалины древней церкви, а несколько севернее ее, на скале, – руины башни римского времени. Еще дальше - развалины храма и крепости. В ущельях Шубары и Цумура прячутся развалины крепостей».
Советских ученых – археологов, историков, архитекторов – в первую очередь интересовали каменные руины – будь то крепости или храмы, и гораздо меньше – связанные с ними церковные предания, а у самой Церкви, видимо, не было ни средств, ни возможностей заниматься подобными изысканиями.
Такая возможность появилась после 1991 года. Российский археолог и искусствовед, доктор исторических наук, профессор МГУ и РГГУ Л.Г. Хрушкова в своей работе «Раннехристианские памятники восточного Причерноморья IV – VII вв.», изданной в Москве в 2002 году, высказала свой взгляд на тему Коман. Взгляд, надо отметить, очень осторожный. С одной стороны, она напрямую не поддерживает уже сложившийся культ Коман как места смерти и погребения Иоанна Златоуста. С другой, сами приводимые ею аргументы говорят как раз в пользу этой традиции.
«Самый знаменитый изгнанник этого времени, Иоанн Златоуст, по указу 5 июня 404 г. сначала был направлен в Кукус (Cucusus), а вернувшись оттуда в 406 г., вновь приговорен к ссылке, на этот раз в Питиунт. Не вынеся тягот пути, он скончался 14 сентября 407 г. в Камане (сейчас на территории Турции), не достигнув места назначения. В 438 г. его мощи были торжественно перенесены в Константинополь и помещены в церкви Св. Апостолов. Рассказывая о его второй ссылке, Феодорит Кирский отмечает, что враги Иоанна хотели ужесточить наказание, отправив его «на пределы Понта и Римской империи, на границу с самыми дикими варварами».
…В северном предместье Сухума находится деревня Камана/ Комана. Это дало повод исследователям XIX в. – греческому археологу Вриссису и архемандриту Леониду (Кавелину) – считать его местом кончины Иоанна Златоуста. Случайно или нет, эта Камана находится как раз на расстоянии 1000 верст от Арабиссы, откуда начал свой путь Иоанн Златоуст, т.е. в трех месяцах пути, как сказано в Житии святого. Высказывалось также мнение о том, что абхазское название местности, Гума, восходит к греческому Комана. Так или иначе, массивный каменный саркофаг, вывезенный из Каман в Сухумский кафедральный собор и приписываемый Иоанну Златоусту, действительно может относиться к раннехристианскому времени».
Важные замечания здесь – во-первых, о возрасте саркофага, во-вторых, о том, что во второй своей ссылке Иоанн Златоуст был отправлен «на пределы Понта и Римской империи, на границу с самыми дикими варварами». Где же это? Разумеется, на Кавказе, ведь «дикими варварами» в Римской империи считались обитатели этих мест, а никак не жители Коман Понтийских (по преимуществу греки), расположенных в центральной части метрополии.
В наши дни Русская Православная церковь однозначно почитает абхазские Каманы местом, где Святитель окончил свои дни и где на протяжении 30 лет пребывали его святые мощи. Каменный саркофаг является сегодня главной святыней Каманского монастыря Иоанна Злотоуста, поклониться и приложиться к нему приезжают в Каманы тысячи паломников.
Но парадокс в том, что в самой Абхазской православной церкви с недавних пор появилось два взгляда на этот вопрос, что прямо связано с произошедшим в этой церкви расколом.
История церковного раскола в Абхазии очень напоминает ту, что случилась в Украинской православной церкви, но конечно, имеет свои особенности, о чем разговор будет отдельный. Пока же скажу об одном: в Абхазии так же, как на Украине, нашлись священнослужители, пожелавшие перейти под крыло Константинопольского патриархата и, видимо, в качестве «приношения» Вселенскому патриарху отказались от своих же прежних убеждений относительно Иоанна Златоуста, заявив, что отныне полагают местом его кончины и нахождения мощей не Абхазию, а давно несуществующие Команы Понтийские.
Лидер раскольников – о. Дорофей (Дбар) в свое время (недолго) сам был настоятелем Каманского монастыря, где находится каменная гробница Иоанна Златоуста. В 2001 году В Московской духовной академии он защитил кандидатскую диссертацию по истории христианства в Абхазии, в которой достаточно аргументированно доказывал правоту абхазской версии смерти Иоанна Златоуста. После раскола и запрещения о. Дорофея к службе он уехал в Грецию и уже там, в 2012 году написал докторскую диссертацию на ту же тему, в которой доказывает… прямо противоположное, – что Иоанн Златоуст умер и мощи его хранились в Команах Понтийских.
В Абхазской церкви о. Дорофея считают раскольником, не признают полученного им в Греции чина архимандрита и не собираются на основании его новых «открытий» отказываться от того, во что свято верят.
Тем не менее нельзя не признать, что именно о. Дорофей, раскольник Абхазской церкви и архимандрит церкви Константинопольской, является на сегодняшний день исследователем, обладающим наиболее полными знаниями в вопросе, который мы здесь рассматриваем. Другое дело, как и в каких целях он эти знания использует. Обратимся теперь к его изысканиям.
Помимо общеизвестных источников, Д. Дбар приводит, например, утверждение графини П.С. Уваровой, которая «совершенно независимо от изысканий Вриссиса считала Каманы Абхазские местом заточения Иоанна Златоустого». Он цитирует ее путевые заметки под названием «Кавказ, Абхазия, Аджария, Шавшетия, Посховский участок» (М., 1891 г.).
«В этой местности, – писала П.С. Уварова, – по указаниям древних писателей, должны находиться развалины города Команы, куда был отправлен в заточение Иоанн Златоуст. Местность эта, осмотренная Никитиным, представляет следы множества развалин, которыми следует когда-нибудь заняться специально. Никитин же провел на месте несколько дней и успел только раскопать и изучить одну большую церковь, которой, по соображениям Чернявского, придал название св. Василиска».
Также Д. Дбар ссылается на известного абхазского ученого Ш.Д. Инал-ипа,
по сообщению которого, «в рукописной «Книге знаний обо всех королевствах», написанной в 1350-1360 годах анонимным автором – испанским миссионером-францисканцем и хранящейся в Национальной библиотеке Мадрида, находятся сведения о том, что основное население «королевства Сант-Эстрополи» (Сухум) состояло из коман-христиан...
Трудно сказать, – продолжает профессор Инал-ипа, – кого он имел в виду под названием команы. Скорее всего, это гумцы, гумские абхазы (о чем говорил и Вриссис – Д.Д.), жители Гумы – исторической области Абхазии в районе Сухуми и его окрестностей».
Тот же ученый, ссылаясь на другую рукопись, а именно «Историю путешествий на Кавказе в 1395 году, рассказанную очевидцем Франческо Аларо. Генуя, 1409 год», сообщает о том, что в XIV в. греки называли черкесских и абхазских пиратов «камаритами» и что это – «название племени, населявшего в древности Абхазию севернее Сухума».
«И графиня Уварова, и профессор Инал-ипа писали о «древней дороге», некогда проходившей через Команы, по которой, видимо, и следовал святитель Иоанн Златоуст с конвоем в Пицунду» – добавляет Д. Дбар.
Кстати, о существовании этой дороги упоминается во многих источниках, ее еще называют «Малый шелковый путь».
Справедливости ради, надо сказать, что, приводя эти и другие свидетельства и мнения, автор исследования не умаляет вероятности и «понтийской версии», но сами приводимые им факты говорят против нее.
«Итак, вновь возвращаясь к поставленному в начале вопросу: в какой из Коман скончался Златоуст, мы видим, что наиболее приемлемыми являются Комана Понтийская и Комана Абхазская. Но и здесь приведенные нами свидетельства совершенно одинаково говорят в пользу и той, и другой. Так, источники говорят о наличии двух храмов, одного в честь мученика Василиска, другого в честь Иоанна Златоуста и в Команах Абхазских, и в Команах Понтийских (Токат). В соответствии с этими источниками, вначале тело святителя было положено внутри храма мученика Василиска, затем гробница, оставшаяся после перенесения мощей святителя Иоанна в Константинополь была перенесена во вновь построенный храм, который в Команах Понтийских, по сообщению Павла Алепского, был в честь Воздвижения Креста Господня, в отличие от Коман Абхазских, где новый храм носил имя самого святителя. Но здесь обращает на себя внимание то, что храм Воздвижения Креста, где находилась гробница Златоуста, располагался не в самих Команах, а в деревне Бизари, тогда как храм святителя Иоанна в Абхазии, где и по сей день находится гробница, расположен на расстоянии 150-200 метров от храма Василиска. Следует заметить еще то, что и сама гробница Златоуста в Токате была сделана из «синего мрамора», что вряд ли можно было изготовить в V веке в тех условиях, в которых находился гонимый святитель. Напротив, массивная известняковая гробница святителя Иоанна из Коман Абхазских, как мы уже отмечали, на основании исследований Л.Г. Хрушковой, представляет собой типичный христианский саркофаг IV - V веков.
…Может быть, промысел Божий сам указывает на место кончины святителя Иоанна Златоуста? – пишет Д. Дбар. – Ведь сегодня на карте нет ни Коман Армянских, ни Коман Понтийских, осталась только Комана Абхазская, где стоит храм Иоанна Златоуста, куда стекаются сотни паломников, чтобы поклониться гробнице великого учителя Церкви».
Убедительно, не правда ли? Что же изменилось с тех пор, как о. Дорофей (Дбар) написал эти строки? И почему спустя одиннадцать лет тот же автор стал доказывать прямо противоположное? Сам он объясняет это тем, что, обучаясь в Московской духовной академии, не имел возможности «должным образом изучить этот вопрос». Продолжив исследование в Аристотелевском университете в греческих Салониках, где он изучил древнегреческий язык и получил доступ к другим источникам и рукописям, он пришел к иным умозаключениям, а именно, «что великий Иоанн Златоуст скончался не в Команах Абхазских, а Понтийских».
На чем же теперь основывается его вывод? Досконально судить об этом не представляется возможным, т.к. докторская диссертация Д. Дбара написана на греческом языке. Однако из интервью, статей и записей в сети (на русском) можно понять, что автор несколько сместил акцент с Иоанна Златоуста на мученика Василиска, доказывая, что вот его-то точно не было и не могло быть в Команах Абхазских. А если не было его, то, следовательно, не было и Иоанна Златоуста, поскольку эти два имени тесно связаны друг с другом в вопросе об их смерти и месте захоронения.
Здесь нам нужно сделать остановку и рассказать о том, кто такой был мученик Василиск.
Кто такой святой Василиск?
«Когда я читаю про Златоуста или вспоминаю про него, меня всегда интересует святой Василиск...»
протоирей Андрей Ткачев
Житие святого мученика Василиска во всех известных источниках выглядит примерно одинаково, различается разве что объемом текста. У св. Дмитрия Ростовского текст довольно пространный, у других авторов более сжатый, но все они восходят к первому житию святого, принадлежащему св. Евсигнию Антиохийскому, бывшему современником и собеседником Василиска, очевидцем его мученического подвига. Поскольку особых разночтений нет, ограничимся здесь кратким изложением из Православного календаря.
«Святой мученик Василиск был племянником святого мученика – Феодора Тирона и пострадал с его братьями Евтропием и Клеоником во время гонения на христиан императора Максимиана Галерия (305–311). Святые мученики Клеоник и Евтропий были распяты на крестах, а мученик Василиск был отправлен в Команы, где содержался в темнице. Правитель Агриппа, прибыв в город Амасию, начал преследовать христиан. Святой Василиск в темнице готовился к предстоявшему мученическому подвигу. Во сне ему явился Господь, обещавший мученику Свою помощь, и предсказал ему мученическую кончину в Команах. Святой Василиск просил темничных стражей отпустить его в родное селение проститься с родными. Его отпустили, так как почитали за святость жизни и совершаемые чудеса. Придя домой, святой Василиск сообщил родным, что видится с ними в последний раз, и убеждал их твердо стоять за веру. Когда Агриппа узнал, что святой Василиск отпущен к родным, то пришел в ярость. Жестоко наказав темничных стражей, он послал за мучеником отряд воинов во главе с жестоким магистрианом (помощник правителя). Встретив возвращавшегося святого Василиска, магистриан надел на него тяжелые оковы, а ноги обул в медные сапоги с вбитыми в подошвы гвоздями, и отправил в Команы.
Дойдя до одного селения, в знойный полдень путники остановились в доме женщины Трояны. Воины пошли в дом отдохнуть и подкрепиться пищей, а святого мученика Василиска привязали к сухому дереву. Стоя в тяжких оковах под раскаленным солнцем, святой молился Богу. Внезапно послышался Голос свыше: «Не бойся, Я с тобою». Земля заколебалась, и из скалы забил источник. Магистриан, воины и Трояна, испуганные землетрясением, выбежали из дома. Пораженные происшедшим чудом, они освободили мученика. К святому мученику приходили больные жители селения и получали исцеления по его молитве.
Когда наконец мученик предстал перед Агриппой тот повелел ему принести жертву языческим богам. Мученик ответил: «Я всякий час приношу Богу жертву хвалы и благодарения». Его повели в капище, где на святого Василиска мгновенно с Неба сошел огонь, который сжег капище, а стоявших в нем идолов сокрушил в прах. Тогда Агриппа в бессильной ярости приказал отсечь святому Василиску голову, а тело его бросить в реку. Кончина мученика последовала в 308 году. Христиане вскоре выкупили святые мощи мученика и ночью тайно погребли на вспаханном поле. Через некоторое время на этом месте была построена церковь во имя святого мученика Василиска, в которую перенесли мощи. По святым молитвам мученика стали совершаться исцеления. Святителю Иоанну Златоусту перед его кончиной, происшедшей в Команах, явился во сне святой мученик Василиск и произнес: «Завтра будем вместе». О подвиге святого мученика Василиска поведал миру очевидец его страданий святой Евсигний».
Как видим, в жизнеописании св. Василиска ничто, кроме названия «Команы» не говорит о том, что событие его мученичества и смерти происходило на территории Абхазии. Больше всего против этой версии свидетельствует тот факт, что перед казнью он был отпущен из темницы в родную деревню. Из более подробного жизнеописания известно, что это была деревня Хумиалон, недалеко от Амасии и что отпущен он был ровно на четыре дня. Если исходить из Жития Василиска, приходится признать, что будь он в Команах Абхазских, обернуться за четыре дня (пешком) он никак не мог бы. Другие косвенные сведения – о наличии в Команах тюрьмы, языческого храма Артемиды (или Аполлона), а также об участии в суде и приговоре правителя Агриппы, лично прибывшего для этого в Команы, – также говорят скорее в пользу понтийской версии.
Вряд ли на месте Коман Абхазских когда-либо существовал город, ведь это селение расположено хоть и не очень высоко, но все же в горах, в 15 км от моря, а города в ту раннехристианскую эпоху строились исключительно на морском побережье – как торговые и оборонительные форпосты – Себастополис (Сухум), Питиунт (Пицунда).
Повторю, что Д. Дбар, опровергая свои прежние утверждения о месте смерти и погребения Иоанна Златоуста в Команах Абхазских, апеллирует не столько к самому Златоусту, сколько к Василиску. По его логике получается, что если
Василиск был казнен в Команах Понтийских, то это автоматически доказывает, что там же умер и Златоуст. Но так ли это?
Что, если допустить следующее: Василиск действительно был казнен и погребен в Команах Понтийских, а Иоанн Златоуст принял смерть и был погребен в Команах Абхазских? Что, если вся путаница произошла из-за одного сюжета, в котором Василиск является Златоусту перед смертью? Если бы не данный сюжет в Житии Златоуста, эти двое святых спокойно почивали бы каждый в «своих» Команах. Ведь выражение «Завтра будем вместе!» не обязательно означает «в одной земной могиле», это скорее – о встрече там, наверху, в Царствии Небесном. С подобным призывом к Златоусту мог обратиться и любой другой святой, где бы ни обретались на тот момент его мощи. Почему же именно Василиск? Со Златоустом их разделяло почти 100 лет (Василиск умер в 308-м, Иоанн – в 407 году). Не спровоцирован ли сюжет Жития о их заочной «встрече» в Команах всего лишь однозвучным названием места?
Тут нам надо немного углубиться в вопрос о традиции написания житий святых. Традиция эта ведется с первых веков христианства, а именно со времен гонений на христиан и появления первых мучеников, на жизнеописании которых учился и воспитывался весь христианский мир. Первые жития мучеников были написаны очень строго, как протоколы допросов и судов над ними, но постепенно эти тексты стали приобретать всё более литературные формы, сложился своего рода канон, согласно которому в канву событий, происходивших со святым мучеником, обязательно включались такие сюжеты, как явление ему незадолго до кончины (казни) какого-либо святого, ангела или самого Господа Бога, а также сюжеты про чудеса исцеления, исходящие от мощей, гроба или даже самого места кончины мученика… Понятно, что традиция эта ведется от Евангелия, а сами мученики, в сущности, повторяли подвиг Спасителя, недаром же многие из них, начиная с апостолов, были распяты на крестах.
Теперь представим древнего летописца, который задался целью (или получил послушание) описать житие святого мученика за веру, того же Иоанна Златоуста. Летописцу известно, что святитель почил в Команах. Но что ему известно о самих Команах? А то, что за сто лет до этого там же окончил свои дни святой мученик Василиск. Логично предположить, что он и «встретил» Святителя в его последнем пристанище, на пороге смерти? Логично, особенно, если летописцу не было известно о существовании каких-то иных Коман.
Понятно, что те сюжеты жития святых, которые связаны со снами, видениями и чудесами, проверке не поддаются, это вопрос не исторической правды, но – веры. Место и обстоятельства смерти, напротив, – факт исторический, его можно установить по прямым и косвенным признакам.
Есть, по крайней мере два никем не опровергаемых факта. Первый: Иоанн Златоуст был сослан и – в сентябре 407 года – шел под конвоем в Питиунт (Пицунду), которая, слава Богу, одна, ни с чем другим не спутаешь, и она – в Абхазии. Второй неоспоримый факт – он шел туда три месяца и умер, не дойдя до конечного пункта своей ссылки. После трех месяцев пути он никак не мог находиться все еще на территории метрополии, иначе надо признать, что путь оттуда в Пицунду занимает чуть ли не полгода. Одного этого достаточно, чтобы признать: ссыльный Святитель заболел и умер уже в Абхазии.
Как следует из всех источников, мощи Иоанна Златоуста находились в Команах в течение 30 лет, после чего, в 438 году, по указу императора Феодосия (сына Аркадия и Евдоксии, сославших в свое время неугодного патриарха) были перевезены в Константинополь. Перевезены, как известно, морем – этого никто не отрицает. Если принять абхазскую версию, то ковчег с мощами должны были спустить по реке Гумисте, на берегу которой стоит храм и которая впадает в Черное море 15 километрами ниже, и там, из порта Себастополис (Сухум) плыть напрямую в Константинополь, где его (ковчег) с великими почестями встречали император Феодосий, патриарх Прокл (инициатор возвращения мощей Иоанна) и сотни христиан. Но будь мощи Златоуста в Команах Понтийских, довольно далеко отстоящих от моря, корабль просто не понадобился бы, стоит посмотреть на карту, чтобы понять: путь до столицы империи по суше гораздо ближе. Возвращение Константинопольского патриарха, наверное, потому и стало триумфальным, что возвратился он не из соседней области, а издалека, из-за моря, переплыв с восточного берега Черного моря на западный.
Наконец, никогда нельзя сбрасывать со счетов предания, живущие в самом народе и передающиеся из уст в уста, из века в век. А предание об Иоанне Златоусте еще задолго до Вриссиса бытовало и в грузинском, и в абхазском народе.
Но вернемся к Василиску. О нем ведь тоже сохранились народные предания, а они на пустом месте не возникают. Еще в начале прошлого века, в 1908 году, уже упоминавшийся священник А. Каменецкий в своем скромном труде об Абхазии высказал версию, на которую, кажется, никто не обратил особого внимания. А версия любопытная.
«Обращаясь мысленно в глубь давно минувших времен, – писал А. Каменецкий, – перед нами рисуется такая картина. Силы ада ополчились на церковь Христову: невинных и беззащитных христиан гонят, преследуют, налагают на них оковы, заключают в темницы, морят голодом… Вот они, страдальцы, бросают свои родные места и бегут; они берут с собой что только необходимо и что составляет драгоценнейшее их сокровище. А таким сокровищем и могли быть часто выкупаемые ими у палачей и скрываемые ими мощи святых, за которые они готовы были отдать жизнь свою. Куда же бегут? Бегут подальше от своих гонителей, где бы не достали предательские руки их врагов. Такими местами и могли быть далекие окраины обширной Римской империи. Одним из таких убежищ могла быть отдаленная от Римской метрополии Абхазия, дававшая возможность укрыться от врагов-притеснителей благодаря ее природным крепостям – Кавказским горам с их частыми отрогами. Выбрав одно из таких убежищ, удобное и для жизни, переселенцы-христиане, быть может, большинство которых было из Команы Понтийской и Армянской, и дали своему новому поселению название своей родины – «Комана», устроили здесь и храм в честь того святого, мощи которого, если не все, то часть их, они принесли с собою и честно положили во гроб в новосозданном ими храме. Могли попасть сюда и другого рода поселенцы – ссыльные христиане… Из таковых гонимых Христа ради и могли основываться на Черноморском побережье, в Абхазии, греческие поселения, каковым и могла быть Комана».
Версия А. Каменецкого, если ее принять, снимает многие противоречия. Да, святой мученик Василиск мог быть казнен и погребен в Команах Понтийских, но мощи его (или частица мощей) в более позднее время вполне могли быть принесены в Команы Абхазские. Мощи очень многих святых, в том числе, и Иоанна Златоуста, разделены и находятся в разных местах, так что предположение А. Каменецкого вполне реалистично.
Само название Команы действительно могло быть принесено сюда византийскими греками, как принесены в Абхазию русские названия деревень (например, Полтавская – переселенцами из Полтавы). Здесь и сегодня много греческих поселений, впрочем, как и на всем Черноморском побережье. Но почему же топоним Команы не встречался в абхазских источниках вплоть до конца XIX века?
Не будем забывать, что события, о которых мы тут рассуждаем, происходили 1600-1700 лет назад. За минувшие с тех пор века кто только ни приходил на эту землю, кто только ни насаждал здесь свои названия, свой язык, свою религию – греки, византийцы, генуэзцы, турки-магометане, грузины, русские… Здешняя топонимика не раз менялась, тот же Сухум был и Диоскурией, и Себастополисом, и Сан-Себастьяном, и Сухум-кале, и Цхумом… Так может, правы были архимандрит Леонид и археолог Вриссис, проводя аналогию между топонимами Гума и Кума, Куоманы и Каманы? Может, нынешнее название этого места вовсе не придумано заново в конце XIX века, а всего лишь возвращено из далеких веков?
Немало потрудились для этого и сестры-монахини построенного в 1898 году в Каманах монастыря, ведь это они назвали восстановленный из развалин древний храм Василиско-Златоустовским. Именно в те годы обнаружились и гробница Златоуста (напомню, ее откопали при строительстве колокольни), и развалины второй церкви на соседнем холме, и чистый источник под горой. Все совпало. И соединившись с древними преданиями живущего здесь народа об Ивановой горе и исцеляющем источнике святого Василиска, стало фактом истории Абхазской церкви.
Два Иоанна
Пересказывать здесь Житие Иоанна Крестителя представляется излишним, оно хорошо известно. Напомню лишь обстоятельства его мученической смерти: Саломея, дочь Иродиады – незаконной жены царя Ирода, плясала перед Иродом и его гостями и «заслужила» за свой бесстыжий танец исполнения любого желания, каковым и стало (по наущению матери) усекновение главы содержавшегося на тот момент в темнице Иоанна Крестителя. Впоследствии честная глава Предтечи Христа укрывалась простыми христианами, пропадала, дважды обреталась (на Елеонской горе в Иерусалиме и в сирийском городе Емесса), вновь пропадала…
К началу IX века она находилась в одном из храмов Константинополя, откуда во времена иконоборчества благочестивые христиане, бежавшие от преследований, принесли ее в Каманы и спрятали в горах (примерно в 810-820 гг.). Вновь обретена и возвращена в византийскую столицу глава Иоанна Крестителя около 850 года, после восстановления там иконопочитания.
Возникает вопрос: почему именно Каманы были выбраны местом сокрытия и спасения такой важной святыни? Не потому ли, что они уже были известны в христианском мире, в частности, в Константинополе, как место смерти Иоанна Златоуста и надежного хранения его святых мощей, к тому времени благополучно возвращенных?
У Иоанна Крестителя и Иоанна Златоуста – при всем неравенстве места каждого из них в христианской иерархии – обнаруживается немало общего. Оба звались Иоаннами, и, скорее всего, Златоуст был крещен этим именем в честь Предтечи Господня. Оба были великими аскетами, целомудренниками и праведниками; оба были любимы народом, который они обращали в христианскую веру. Оба выступали обличителями распутства и пороков власть имущих: Иоанн Креститель – против иудейского царя Ирода Антипы и его незаконной жены Иродиады; Златоуст – против византийского царя Аркадия и его жены Евдоксии. Оба пострадали от распутных царских жен: Иоанн Креститель был обезглавлен в угоду Иродиаде; Златоуст по воле Евдоксии изгнан из Константинополя и тем обречен на смерть.
Осуждая в своих проповедях Евдоксию, Иоанн Златоуст говорил о ней иносказательно: «Снова Иродиада беснуется… снова пляшет, снова требует у Ирода беззаконного усечения главы Иоанна Крестителя», то есть прямо сравнивал этих двух «безбожных женщин».
Главная же связь двух великих Иоаннов – духовная и нравственная. Златоуст, живший на рубеже IV и V веков, словно продолжал на земле дело Крестителя, погибшего в I веке, еще при жизни Иисуса Христа.
Вот что говорил Иоанн Златоуст о мученическом подвиге Иоанна Предтечи:
«Разве Иоанна кто-нибудь влек к жертвеннику или к курению ладана? Или принуждал к совершению жертвы и возлияния? Ведь никто не сказал: отрекись от Бога! Ведь никто не сказал: принеси жертву идолам! Но во имя целомудрия выступив со смелым словом обличения, он является мучеником целомудрия… Он говорит царю: не должно тебе иметь жену брата твоего (Мк. 6, 18). Видишь, как естественно добродетели господствовать над пороком? Ирод — царь, имеющий оруженосцев, изобилующий богатством, правитель, пользующийся царскою властью; Иоанн же — бедняк, без пристанища, без отечества, неимущий, голодный, съедающий столько, сколько требует природа. А между тем тот, кто одет в одежду из верблюжьей шерсти, является законодателем для того, кто одет в пурпуровую мантию; странствовавший в пустынях указывает правителю многолюдных городов; собиравший саранчу с трав и питавшийся диким медом властно наставляет того, который держал роскошную царскую трапезу: не должно иметь тебе!..».
Но наиболее очевидным связующим для двух великих святых являются сами Каманы – удаленное от больших столиц, крошечное селение в горах Кавказа, принявшее в свой срок и великого Предтечу Господня, и великого Святителя и хранившее святые мощи до их возвращения в Константинополь в обоих случаях на протяжении тридцати лет.
«После восстановления почитания икон в Константинополе, произошедшего в 843 году, святителю Игнатию, Патриарху Константинопольскому, во время ночной молитвы чудесным образом было явлено место сокрытия честной главы Иоанна Крестителя. Предстоятель сообщил об этом императору Михаилу III… В 850 году император организовал экспедицию в Команы, где святыня была обретена в том самом месте, которое было указано Патриархом.
По той причине, что честная глава Иоанна Крестителя до этого уже дважды утрачивалась и обреталась, именно это событие и празднуется 7 июня (25 мая) как Третье обретенье главы Предтечи и Крестителя Господня Иоанна». (Дм. Ростовский).
Из всех каманских историй лично мне самой загадочной представляется именно эта. Загадка не в том, как патриарх Игнатий прозрел место сокрытия святыни, на то он и патриарх. Любопытно было бы узнать, как именно искали и нашли это место в горах Кавказа, среди множества пещер и гротов. Увы, ни в одном источнике я не нашла описания путешествия посланной императором Михаилом III экспедиции. Видимо, важен был не процесс, а результат – летом 850 года главу Иоанна Крестителя доставили из Каман в Константинополь. Впоследствии мощи великого пророка оказались на католическом Западе и где они сейчас – доподлинно неизвестно, об этом до сих пор спорят Рим, Дамаск и французский Амьен.
Кстати, обратите внимание: имя Константинопольского патриарха – Игнатий – не самое распространенное среди православных священников. Но именно так, по совпадению, зовут нынешнего настоятеля Каманского монастыря – игумена Игнатия, чьим послушанием стало сохранять память и о мученике Василиске, и о Иоанне Златоусте, и о Иоанне Крестителе.
Еще один святой – Иван Русский
Размышляя о Каманах, я вспомнила одно путешествие, напрямую с ними не связанное, а пришедшее мне в голову скорее по ассоциации. Дочитав эту главку до конца, вы поймете, почему.
Однажды, отдыхая в Греции, на острове Эвбея, мы с мужем отправились в небольшой городок Прокопион, расположенный довольно высоко в горах. Нам сказали, что там есть храм святого Иоанна Русского, которого местные жители называют Иван Русский. К стыду своему, мы про такого святого никогда не слышали и очень заинтересовались этой историей. Как он здесь оказался, какой подвиг совершил, что ему даже храм поставили?
История оказалась замечательная. Иван Русский (настоящая его фамилия неизвестна) жил в начале XVIII века, был простым солдатом Российской империи, участником русско-турецкой войны 1710-1713 гг. Во время неудачного для России Прутского похода против османов вместе с другими русскими солдатами попал в плен, был переправлен в Константинополь и продан в рабство начальнику турецкой кавалерии по имени Ага. Тот привёз его к себе на родину — в каппадокийский Прокопион.
Там Иван подвергался пыткам и унижениям, жил в хлеву со скотиной, голодал, терпел всяческие лишения, но от предложения принять ислам отказывался и остался верен православию. Днём он трудился, а по ночам тайком ходил молиться в пещерную церковь святого Георгия. Еще при жизни Иван Русский стал совершать чудеса исцеления, его почитали и христиане, и мусульмане. В сорок лет он тяжело заболел и умер, и хозяин из уважения к своему рабу разрешил местному священнику похоронить его по православному обряду. Могила Ивана Русского рядом с церковью, в которой он молился, сразу стала местом поклонения местных христиан. Однажды, после чудесного явления над ней «огненного столпа» они решились ее открыть и обнаружили мощи нетленными. Их перенесли в церковь и положили в раку под алтарем.
В последующие годы мощи Ивана Русского несколько раз переносились: сначала в новую, большую церковь в честь святителя Василия Великого, потом – в храм, построенный уже в честь самого Иоанна Русского на средства Святогорского Русского Пантелеимонова монастыря. И только в начале ХХ века мощи его оказались наконец на православной земле – в Греции, где он был признан святым. В 1922 году, после поражения греков в греко-турецкой войне и изгнания их из Турции, христиане капподокийского Прокопиона перебрались на греческий остров Эвбея, в село Ахмед-Ага, которое они переименовали в Нео-Прокопион. С собой они забрали и мощи праведного Иоанна, разместив их в церкви святых равноапостольных Константина и Елены.
Вам это ничего не напоминает? Не так ли, по разумному предположению А. Каменецкого, могли поступить и греки из капподокийских (или понтийских) Коман, бежавшие от гонителей христианства на Кавказ? Могли они «прихватить» с собой мощи святого Василиска и назвать место своего переселения Команами? Очень даже могли!
Но еще немного о судьбе мощей Ивана Русского. В 1930 году в Нео-Прокопионе началось строительство большого каменного храма в честь этого святого, которое продолжалось более 20 лет. Храм был закончен и освящен в 1951 году, и с тех пор это место паломничества тысяч приезжающих на остров людей.
Мы добирались туда на машине по горному серпантину, а когда поднялись, оказались на довольно просторном плато, в городке с небольшими домами, среди которых высится стоящий на площади, окруженной парком, большой, красивый, светлый и нарядный храм, построенный в традиционной для Греции архитектуре — две звонницы при входе, трехнефная базилика, центральная часть увенчана «барабаном», перекрытым плоским куполом.
Мощи праведного Иоанна покоятся в основной части храма, слева от входа, в серебряной раке под беломраморным «балдахином». Видны нижняя часть лица и руки, забранные в золотой оклад. Сама рака украшена по бокам барельефами, изображающими сцены из жизни святого. Такими же сценами расписаны стены храма.
Было понятно, что храм Иоанна Русского – это центральное место городка, что именно вокруг него вращается вся его жизнь: людей в храме и вокруг него было много, как на праздник, хотя день был самый обычный. А к раке с мощами стояла целая очередь из паломников.
Все это было удивительно для нас. Как вообще удивительно, что мощи человека, жившего в хлеву, ходившего в лохмотьях и питавшегося объедками, обретаются в этом белокаменном храме, в золотых «одеждах», в сиянии свечей, и им вот уже третий век поклоняются толпы православных верующих, ждущих чуда…
Не меньше удивились мы, когда прочитали в купленной Нео-Прокопионе книге, что еще в 1962 году по решению церкви и государства в Греции был принят закон о создании Общества во имя святого Иоанна Русского. Этим Обществом построены два пансионата: один для приёма паломников (на 160 мест), другой — для собственных нужд, два приюта для сирот, детский лагерь на 1000 мест, две богадельни – в Халкиде и Нео-Артаки. Именем Иоанна Русского здесь освящена обширная благотворительная деятельность. Но это одновременно и бизнес. Общественная организация и государство, надо думать, неплохо зарабатывают на многочисленных туристах и паломниках.
Не то в Каманах. Великие святыни сохраняются здесь в своем первозданном виде, за много веков никто не построил над ними ни великолепного храма, ни города, не развернул здесь целой индустрии туризма и паломничества. Многие люди в России, не говоря уже о других странах, даже не слышали о Каманском монастыре и понятия не имеют, где он находится. Монастырь этот, если называть вещи своими именами, живет бедно, очень бедно, как, впрочем, и пристало настоящей монашеской обители. Но, как говорит отец Игнатий, на все воля Божья. И опять же: кому надо – знают.
Глава 3. ИСТОРИЯ ИГУМЕНА ИГНАТИЯ, рассказанная им самим (часть I)
Вернемся в день сегодняшний. Сомнения мои относительно того, захочет ли каманский батюшка рассказывать что-то о себе самом, оказались напрасными. Однажды мы с ним присели за небольшой столик на веранде монастырского дома, и он без всякого вступления, без всяких условий, можно или нельзя записывать, начал рассказывать мне свою жизнь. В один разговор она, понятно, не уместилась, мы потом еще встречались, и еще – то в Каманах, то в Сочи. Что меня особенно удивило в его прерывавшихся на несколько недель и потом возобновлявшихся точно с того же места рассказах – это его память на имена: он называл по именам-отчествам-фамилиям всех своих ближних и дальних родственников, которых у него несчетное количество, живых и давно умерших, и не только родственников, но и всех, даже мимолетно встреченных им в жизни людей, какую-то свечницу в Пицундском храме, какого-то пастуха на высокогорном пастбище он обязательно называл по имени и фамилии, да еще прибавлял, из какого они села, – ходячая энциклопедия абхазской жизни. Я не решилась пересказывать его жизнь своими словами, беллетризовать ее, лишь разбила на главки. Пусть будет все так, как рассказывал сам отец Игнатий, которого от рождения звали Нугзар Киут.
Деревня Киутов
«Мой дед, Киут Караман Хазаратович, родом – из деревни Киндги, это в Очамчирском районе, от Сухума 20-25 километров, на берегу моря. Там много людей носили фамилию Киут, ее так и считали – деревня Киутов, хотя, кроме абхазов, жили в ней и русские, и греки, и грузины. Довольно благоустроенная была деревня, со своей школой, асфальтовой дорогой, мельницей, магазином, птицефабрикой, тепличным хозяйством, чайной фабрикой всесоюзного значения. Еще там был санаторий Совмина Грузинской ССР и знаменитая эвкалиптовая роща, в эту рощу со всего Советского Союза приезжали.
Деда хорошо помню, он был голубоглазый, крепкий, широкоплечий. Прожил больше 90 лет. Бабушку звали Бабилла – в честь абхазской княжны, которая ее крестила, но родные называли ее Малха, она из рода Омичба, из селения Джгерды. Родители бабушки были потомками тех немногих абхазов, которые во времена турецкого присутствия приняли мусульманство и так, по инерции считали себя мусульманами. Но когда бабушка вышла замуж за дедушку, она оказалась в православной семье и приняла все правила и обычаи этой семьи, хотя и оставалась некрещенной. Мы окрестили ее, когда ей было уже сто лет, так что умерла она православной, каковой фактически и была всю свою жизнь.
У них в роду все были долгожители. Например, бабушкин родной брат – Омичба Мексуд – дожил до 125 лет. В советское время он был участником знаменитого Абхазского хора столетних стариков. Я даже помню, как они выезжали на международный фестиваль фольклорной музыки в Будапешт и заняли там первое место, привезли приз, который назывался почему-то «Золотой павлин». Им всем по такому павлину подарили. В эту поездку стариков сопровождали и врачи, и переводчики, вообще их берегли как национальное достояние Абхазии. Сейчас уже никого из них нет, и хора такого нет.
Дедушка с бабушкой никогда не работали, жили натуральным хозяйством, хозяйство было большое. У них был единственный сын (мой отец) и три дочери, мои тетушки, одна из них еще жива, слава Богу.
Среди Киутов было много известных в Абхазии людей. Троюродный брат отца Николай Киут в 60-70 годы был главным редактором республиканской газеты, потом работал министром культуры. Другой наш родственник – Заур Хасанович Киут был председателем колхоза, директором чайной фабрики. Но самым известным человеком в роду был Осман Киут, родной дядя нашего деда Карамана. Почему Осман? Так у них сложилось, что все они, хотя и были крещенными, имена носили мусульманские. Есть семейная легенда, которая гласит, будто бы Осман отказался от предложенного ему дворянского звания. История такая: было четыре семьи – Ашуба, Аршба, Шамба и Киут, они называли себя «вольными землепашцами», все – состоятельные и уважаемые люди. Главам этих четырех семей предложили дворянское звание. А у каждого из них было по несколько братьев. И наш дядя Осман спросил у предводителя местного дворянства: «Нашим братьям тоже дадите дворянское звание?» Тот сказал: «Нет». «Тогда мы отказываемся».
А в 1918 году он уже был членом Абхазского Народного совета, куда входило всего семь человек, из них двое были Киуты. Позже он стал народным судьей. Из всех своих многочисленных племянников почему-то выбрал нашего деда Карамана и держал его при себе, учил ораторскому искусству. Но оно ему не пригодилось. Как я уже сказал, дед никогда не работал, жил натуральным хозяйством. У самого Османа было много детей, но самая яркая из них фигура – его сын, наш двоюродный дед, Андрей Османович Киут. Он был очень грамотный и солидный человек, дружил с первым секретарем Абхазского обкома партии Бгашба Михаилом Тимуровичем (это при Хрущеве). В возрасте 100 лет дед Андрей Османович все еще работал – бухгалтером в колхозе…
Во время войны 1992-93 годов деревню Киндги сожгли. Хороших домов не осталось, одни сараи… Некоторые жители после войны вернулись, пытались что-то восстановить, но как восстановишь – у людей ни средств, ни стройматериалов, ничего нет… У одного из наших родственников, Сергея Киута и его русской жены Наташи от дома осталась одна лестница. Наташа шутила: «Это лестница в будущее…». Но уцелел сарай, они его отремонтировали, чтобы можно было летом приезжать и жить. Наш родовой дом тоже сожгли, нет его. Дедушки к тому времени уже не было в живых, а бабушку папа забрал к себе, в Сухум.
Давид и Зоя
Папу звали Давид, Давид Караманович Киут, он был 1929-го года рождения. Родился и вырос в той же деревне Киндги, там была школа-восьмилетка, в которой преподавал Дмитрий Гулия, народный поэт Абхазии. А в десятилетку он ходил пешком или ездил на велосипеде за 6-7 км, в село Тамыш. Дед и бабушка сделали все, чтобы их сын поступил в институт сельского хозяйства и субтропических культур в Тбилиси, на ученого-агронома. Учась в институте, папа раз в неделю поездом приезжал из Тбилиси домой, там была станция, от которой один километр надо было идти пешком. Приедет, дров наколет, по хозяйству поможет и возвращается в институт. Как единственный сын в армии он не служил. Впоследствии по полученной специальности папа не работал, но знания сельского хозяйства ему пригодились. В Москве он закончил двухгодичные курсы журналистов и потом всю жизнь работал в республиканской газете «Красная Абхазия». Она выходила на трех языках – русском, абхазском и грузинском. Отец работал в абхазской редакции – «Апсны Капш», заведовал сельскохозяйственным и краеведческим отделом, причем работал до самой войны 1992 года, то есть до 63 лет. Он бы и дальше работал, но война все изменила в его и в нашей жизни.
Маму звали Зоя Ашуба, их было две сестры – Сурья (Зоя) и Сарья (Лина). Они жили в селе Гвада, это 15 км от трассы, у подножия гор, выше этого места люди не живут. Их маму, нашу бабушку, звали Нара Хаджинба, а деда – Джавгет Миктакович, он был турок по отцу, из настоящей мусульманской семьи, они там все разговаривали по-турецки. Его собственный дед – Шаабан Папилла-Оглы – был табачный купец, который женился на абхазке Найме Чолокуа. У них родились две дочери – Арукия и Найма, которые вышли замуж за двух братьев Ашуба. Сын Наймы и Миктака Ашуба – Джавгет – это и есть мой дед по матери. Он был хорошим оружейным мастером и хорошо пел старинные абхазские песни. Его родной брат Джгус выучился, стал «красным профессором», преподавал на мехмате МГУ, а в 37-м его расстреляли. Другой брат, Кинта, во время войны пропал без вести. Деда Джавгета в 1945-м забрали на фронт, их тогда, в самом конце войны, тысячу человек забрали из Абхазии, и он погиб, не дойдя 19 км до Берлина, его похоронили сначала в Германии, а потом вместе с другими погибшими перезахоронили в Польше, в местечке Грыфино.
Мама, ее сестра и брат выросли без отца, но бабушка Нара тоже прожила долгую жизнь, больше ста лет. Мама была очень красивая, у нее были глаза необычного цвета – зеленовато-лимонного. Она закончила педагогическое училище, работала в школе и училась в педагогическом институте. За ней очень многие ухаживали, не было отбоя от женихов, приезжали к бабушке солидные люди, просили ее руки. Но бабушка всех сватов отвергала, а маму одну на работу в школу не отпускала, всегда кто-то из родственников должен был ее провожать и встречать. Но все-таки мама рано вышла замуж, лет в 19. Тут сыграла роль ее тетя Паша Аслановна, она была учительница, очень уважаемый человек. Она знала нашего папу и решила, что он – хорошая партия для Зои. Бабушка, для которой очень важно было, какого рода, какой фамилии молодой человек, хотела, чтобы у ее старшей дочери был муж из хорошей семьи и обязательно образованный. Про род Киутов она слышала только хорошее и потому согласилась. Папа был старше мамы лет на восемь. У него уже была своя квартира – однокомнатная, но своя, в самом центре города, была машина, он уже работал в редакции республиканской газеты, так что считался завидным женихом. Свадьба была, как принято в Абхазии, со всеми церемониями. Сначала едет делегация в дом невесты, сватают, и там все это возглавлял наш родственник, муж папиной двоюродной сестры Чичиго Колбая, очень уважаемый человек. Везли невесту из Гвады в Киндги целым кортежем автомобилей, а автомобили тогда еще в редкость были, это 1957 год. И когда они ехали, их остановили на трассе, и один из маминых ухажеров пытался ее отбить, увезти, но благодаря Чичиго, который сумел все это как-то уладить, невесту благополучно привезли в село Киндги, в дом папиных родителей. Свадьбу играли ночью, так было принято, ставили большие шатры и до самого утра гуляли, а утром расходились.
Я точно не знаю, видели ли папа с мамой друг друга до свадьбы. Если и видели, то наверное как-то тайком, издалека. Но жили они потом очень дружно, в любви и согласии. Сразу после свадьбы уехали в город, в папину городскую квартиру. Институт маме пришлось оставить, потому что один за другим родились трое детей. В Сухуме мама работала в детском саду, который располагался в красивом особняке, рядом с Союзом композиторов, мы, все трое, тоже ходили в этот детский сад. Работу мама очень любила, «своих» детей всех помнила, увидит уже взрослого парня, говорит: «Это мой мальчик!».
Мама очень много читала, помогала папе с переводами с русского на абхазский. Позже она перешла работать в министерство сельского хозяйства, не знаю точно, какая у нее там была должность, но помню, что они занимались шелководством, этому уделялось в те годы большое внимание.
Потом мама заболела. Папа отвез ее в Москву, устроил через родственников в больницу, она там лежала месяца три, ее готовили к операции. Но она успела подружиться с соседками по палате и очень тяжело переживала, когда одна из них после операции умерла. На маму это произвело такое впечатление, что она наотрез отказалась делать операцию. Отец забрал ее, и она долго и тяжело умирала дома. Помню, что к нам каждый день приходили родственники, сидели молча возле нее…
В то время у нас в доме не было икон, единственная маленькая иконка – Николай Чудотворец – была у мамы. В День Николая Чудотворца, 19 декабря, она и умерла. Ей было всего 45 лет. Помню, что очень много людей пришли с ней попрощаться, ее многие в Сухуме знали и любили, называли Зося, соседи звали Зосечка…
Похоронили маму не на городском, а на семейном кладбище Киутов в селе Киндги, рядом с нашим родовым домом. Это был 1982 год. До войны, которая разрушила и этот дом, и все село, оставалось еще 10 лет.
Папа тяжело переживал уход мамы и никогда больше не женился.
Руслан и Беслан
Когда мама умерла, в городе ходили такие разговоры, что вот, мол, умерла молодая женщина, осталось трое маленьких детей, бедный муж, сам их воспитывает… На самом деле мы со старшим братом Русланом были уже взрослыми людьми. Я учился в университете, Руслан отслужил армию. Служил он тяжело, в Монголии, на границе с Китаем, там морозы под минус пятьдесят. После армии закончил филологический факультет Абхазского госуниверситета, женился, уехал в Ленинград, там работал, но после войны 1992-93 года он с женой и дочкой вернулся в Сухум. Последние двадцать лет жена его тоже болеет, лежит, он сам за ней ухаживает, можно сказать, судьба родителей повторилась.
А младший наш брат, Беслан, был совсем еще мальчишкой, когда мама умерла, 16 лет ему было, вот ему труднее всех пришлось. Папа его любил и баловал. Беслан учился в хореографическом училище у нашего знаменитого танцора Эдуарда Бебия, занимался и в хореографической студии Людмилы Чихладзе, танцевал в Абхазском государственном ансамбле танца «Шаратын». Но все это ему не слишком нравилось, приходилось часто ездить на гастроли, а платили артистам в советское время мало. В 90-е он бросил все и устроился в кооператив по ремонту автомобилей, стал очень хорошо зарабатывать, женился. Во время войны с Грузией воевал в Сухумском батальоне, друзья его погибли, сам он горел в БТРе, но остался жив. У них с Ирмой трое детей. Все слава Богу.
Сухумский дворик
Дом, в котором мы все трое родились и выросли, стоит и сегодня в том же дворе на Проспекте Мира, 53, только теперь он называется проспект Аиааира, что значит – Победа. Это исторический центр Сухума, там недалеко – порт, три квартала – и море. Раньше эта улица была проезжая, потом ее закрыли, и она стала пешеходной. Все парады – 1 мая, 7 ноября – проходили через нашу улицу.
В моем детстве дома на нашей улице были двух- и трехэтажные, постройки XIX века, но, конечно, с более поздними пристройками. С улицы во двор вела арка. Рядом был спортивный магазин «Динамо» и охотничий магазин – единственный во всей Абхазии. Вдоль всей улицы росли камфорные деревья, да, те самые, лекарственные, их еще называют камфорный лавр.
А во дворе у нас было полно цветов – на всех окнах, верандах и просто во дворе в больших горшках росли цветы, а глухая стена соседнего дома, выходившая в наш двор, вся была увита плющом.
Квартира была двухкомнатная, раньше она принадлежала родственникам, там жила тетя, папина сестра, но в 1958-м году они получили от обкома трехкомнатную квартиру на Кипарисовой, а отцу отдали эту. В этой квартире я и родился 29 сентября 1959 года.
В нашем дворе жили шесть семей, среди них были разные интересные люди, например, знаменитый врач Карга (по национальности караим), жена его тоже была врач, работала во 2-й больнице, она дружила с моей мамой. Дочь этих врачей, Этери Капитоновна, работала в Обезьяньем питомнике. Другие соседи были русские – Дёмины, у них был сын Шурик, примерно нашего с братом возраста, а мы погодки. Папа Шурика в молодости был белогвардейцем, об этом все знали, но относились спокойно. Он еще в 20-е годы приехал в Абхазию и здесь обжился. В наше время это был уже пожилой человек, носил монокль, слушал радио на немецком языке, занимался тем, что чинил часы и радиоприемники. Мы с братом любили играть у Дёминых, потому что у них в квартире все было не так, как у нас, все старинное – мебель, посуда, альбомы со старинными открытками… Дети одеты были по-другому, не так, как мы. Его вторая жена, Валя, работала на уличных весах, взвеситься стоило 5 копеек. А первая его жена, Нина Бродская, тоже жила неподалеку, он ее навещал, помогал ей. Шурик Демин был нам, как родной брат, мы вместе играли у них в квартире, по двору на палочках скакали… Этот Шурик стал ученым-биологом, женился на полу-абхазке-полурусской, живет в Киеве…
На море нас одних не пускали, только со взрослыми. Городской пляж, он назывался Диоскурия, папа не любил, иногда он возил нас на пляж санатория Совмина Грузии, в свою родную деревню Киндги, там было не так многолюдно, как на городском.
Самые лучшие мои воспоминания связаны с этим двором, с этой улицей. Мы потом дважды переезжали. Первый раз – в дом, который находился рядом с Домом композиторов, там отдыхали многие известные советские музыканты и артисты, помню, что подолгу жили Щедрин и Плисецкая… Потом наш дом попал под снос, а Дом композиторов заняло Министерство обороны. Второй раз мы переехали в новый жилой микрорайон, папе там очень нравилось, потому что там была горячая вода, отопление, гараж, но мы этот новый район не любили, меня всегда тянуло туда, в центр, в наш старый сухумский дворик, где все жили очень дружно, вместе пили кофе, ходили друг к другу в гости, к Новому году обменивались подарками, ставили их в бумажных пакетиках под двери...
Дважды крещенный
Я с детства хотел стать священником, хотя в нашем роду священников никогда не было. Хотя нет, был один дальний родственник, муж нашей тетушки Саши Аслановны Ашуба, священник Бег Лагвилава, но в 1937 году ему запретили служить, и он вынужден был отойти от церкви и всю оставшуюся жизнь работал бухгалтером в колхозе. Когда он умер, Саша Аслановна передала мне его крест, большой, серебряный крест священника, она его хранила, и отдала его мне, когда я поступил в Духовную семинарию.
Рядом с тем домом, где мы жили в детстве, метров триста, – Сухумский кафедральный собор Благовещения Пресвятой Богородицы. В 1930 году его разрушили. Моя тетя, Лина Киут, девочкой видела, как его разоряли, как из стен брали кирпичи и строили из них магазин, как дети митрами играли… Позже храм восстановили, и уже в моем детстве он опять был действующим. Мне было лет семь-восемь, когда я зашел туда первый раз, и просто онемел от увиденного, потому что я такой красоты, такого великолепия никогда не видел. И потом стал туда ходить сам, это был единственный храм, где велись службы. В то время там еще стоял саркофаг Иоанна Златоуста, перенесенный из Каман, потому что там все было в запустении, а позже, когда Каманский храм восстановили, саркофаг вернули на место. Так вот я, мальчишкой, когда впервые увидел этот саркофаг, подумал, что там – Бог. Я тогда никого не знал, ни Златоуста, никаких других святых, я знал только, что есть Бог и Богоматерь…
Я был, наверное, в пятом классе, когда маме кто-то дал распечатанную на фотобумаге Библию, для нас это было что-то невообразимое. Мама читала нам вслух понемногу, и для меня Библия стала любимым чтением. Потом однажды приходит дочка папиной старшей сестры и говорит: вы что тут, Библию по вечерам читаете? Как не стыдно твоей маме, она образованный человек, в детском саду работает!.. Папа был член партии, работал в газете, он, конечно, не мог поддерживать интерес к Библии, но молчал, хотя очень боялся КГБ, многие из Киутов пострадали во время репрессий. Когда я решил поступать в Духовную семинарию, папу вызывали в КГБ, просили отговорить меня, но он не стал этого делать. А тетушки, сестры его, сказали мне: «Если ты поступишь, мы все будем дворниками работать». Потом-то все родные смирились и даже помогали мне, но это были уже другие времена. Когда отец умирал в 2014 году, а я к тому времени был священником в Каманах, он мне сказал: «Ты не думай, я по утрам молюсь». Это его последние слова были. Но священником я стал нескоро, это очень долгая история…
Первые четыре года после выпуска из университета, с 1981-го по 1985-й, я работал в разных школах учителем английского и русского языка. Первый год – в Бабушере, в школе-интернате, потом в Очамчире, в сельской школе, потом – в Пицунде, село Лидзава, там преподавал английский, историю и был завучем по воспитательной работе. А в 85-м меня призвали в армию, мне уже 26 лет было, служил в Нарве, в Эстонии, в военно-строительных войсках. Служба нетрудная была, я там вел всю документацию в штабе, мне зарплату начисляли. Два года служил. В 87-м вернулся домой и решил поступать в семинарию. До этого я уже пробовал один раз, еще во время учебы в университете, в 1979 году, но не получилось. Мне тогда пытался помочь Филипп Сниада, внук священника из Лыхны, его отец первым браком был женат на маминой тетушке Паше Аслановне. Но ничего не получилось, потому что грузинская церковь была против того, чтобы абхазы учились на священников, во всех храмах священниками были грузины, и службы велись на грузинском.
Я дружил с Натэлой Габуния, она была научный сотрудник музея народного поэта Дмитрия Гулиа. Она тоже бралась мне помочь, по ее просьбе писатель Алексей Гогуа хлопотал за меня в 1984 году, опять ничего не вышло. В Абхазии было на тот момент всего шесть действующих церквей – в Гагре, Гудауте, Лыхны, Сухуми, Илоре и еще на кладбище в селе Михайловском (это по дороге в Каманы). Из всех священников был один русский батюшка – отец Петр Самсонов, в Лыхнинском храме. Он меня и крестил, а крестным отцом сам назначил мне отца Виссариона Аплиаа. Крестился я поздно, в 28 лет. До этого почему-то думал, был уверен, что я крещеный. Но мамы уже не было, а папа мог этого и не знать, так что спросить не у кого было. Возможно, я два раза крещеный. Это допускается, если достоверно неизвестно, крещеный человек или нет, в этом случае таинство совершается с оговоркой «аще не крещен есть».
Долгая дорога в Лавру
Третья попытка поступить в духовную семинарию – это уже 1988 год, после армии. Тут мне уже помогали Владислав Григорьевич Ардзинба, он еще не был президентом, Абхазия еще не отделилась от Грузии, а он был директором Абхазского института, языка, литературы и истории, и Сергей Миронович Шамба, который был тогда председателем Народного фронта Абхазии. На Съезде народных депутатов СССР в 89-м году Ардзинба подошел к митрополиту Пятириму, который тоже был народным депутатом, и сказал ему обо мне , что вот, есть очень верующий человек, который хочет поступить в семинарию, а его не принимают. Видимо, Пятирим обратился с этим к тогдашнему абхазскому митрополиту Давиду (Чкадуа), тот меня пригласил и сказал: «Будешь учиться в Тбилиси». Я сказал: «Я не знаю грузинского языка». И поехал в Москву, был на собеседовании у ректора, владыки Александра Тимофеева. Сдал экзамены. Какие? По русскому языку было сочинение на тему «Рождение Царицы Небесной», потом церковное пение (соло), чтение церковного текста и Священное писание. Меня приняли кандидатом. Жду месяц, два, пять. Ничего. Сергей Шамба связался с Ардзинбой и своим братом Тарасом Шамба, который тоже был в Верховном Совете, и они опять надавили на Пятирима. Владислав Григорьевич сказал ему: «Я сейчас пойду на трибуну и скажу, что абхазов не допускают к духовному образованию по национальному признаку», а национальный вопрос тогда уже стоял очень остро. После этого меня опять пригласили на собеседование в Лавру, к архимандриту Бенедикту, он был проректор в Троице-Сергиевской духовной семинарии. Он мне задал вопрос: «Почему вы так поздно крестились?». Я объяснил. Он меня послушал и сказал: «Не теряйте надежды». Прошло еще какое-то время, и прислали письмо в Сухум: «Вы приняты».
Это был уже 1990 год. Взял десять дней отпуска, собрался и поехал. В семинарии учились в основном молодые люди, много было с Украины, из украинских сел. А мне уже 31 год. У меня была небольшая бородка, и мне разрешили ее оставить, хотя семинаристам не положено. На мой рост не нашлось одежды, и я первый год ходил в своем. Отучившись год, я понял, что надо заканчивать экстерном, и прошел четыре года за два. Дипломную работу на историческом факультете писал на тему «Николай II и Русская православная церковь с 1900 по 1920 гг.». Диплом мне вручал патриарх Алексий II. Духовная семинария давала право начать богослужение в храме, и я собирался вернуться домой и очень надеялся, что меня вскоре рукоположат в священники. Но через месяц в Абхазии началась война.
Горные перевалы
Это было 14 августа 1992 года. Я еще находился в семинарии, готовился к отъезду. Телевизоров там не было. Мне позвонил Михаил Анкваб и сказал: «Грузины бомбят Сухум». Сначала мы надеялись, что это быстро закончится, но вот уже 15-е, 16-е, а боевые действия не только не кончаются, но разгораются все сильнее. Связи с Сухумом, с родными не было, и мы решили ехать, я, Михаил Анкваб и Аслан Аппа, они оба давно уже жили в Москве. Помолились и поездом двинулись в путь, куда – мы точно не знали, граница с Абхазией была закрыта. Понимали только, что надо двигаться на Кавказ, а там видно будет. Доехали до Ставрополя. Там пошли в кафедральный собор, к митрополиту ставропольскому Гедеону. Он нас очень хорошо принял, накормил, напоил, благословил, еще и денег дал с собой, довольно много по тем временам. Дальше решили добираться через Майкоп, там уже формировался отряд добровольцев, этим занимался Народный фронт Адыгеи. Когда мы туда прибыли, нас разместили переночевать в адыгейской семье, а утром, сказали, что надо ехать в Грозный. Ехали туда долго, автобусами, поселились в гостинице «Кавказ», в центре города, там я встретил своего дядю Гену Ломия, он вообще поэт и писатель, но в тот момент занимался переправкой добровольцев в Абхазию. Нас повезли на военную базу, там было много разного народу – русские, казаки, чеченцы, Гилаев был среди них, журналисты, кинооператоры…. Дня два-три собирали группу для отправки. Человек двести собралось. Русские считали, что это война против России, поэтому добровольцев было много. Ехали автобусами с закрытыми шторами, на перевале Дамхуру нас остановил ОМОН, перекрыли дорогу, не пропускали. Я взял крест и пошел к ОМОНУ. Сказал: здесь едут христиане, я – выпускник Духовной семинарии, не знаю, где моя семья, я не уйду, пока вы нас не пропустите. Встал с крестом перед БТРом и мы так простояли несколько часов. Наконец, нас пропустили. Доехали мы до какого-то дачного поселка в предгорье, а дальше, как оказалось, дороги нет, надо идти пешком. И мы пошли. Михаил нес автомат, Аслан нес автомат, а я – ящик с патронами, довольно тяжелый. Можно ли священнику? Но я еще не был священником, а вообще, если родину защищать, то можно. Ночью разожгли костер на поляне, был август, но в горах холодно, у нас обувь обуглилась, когда мы грели ноги у костра. С нами были проводники. Когда поднялись в горы и вышли на абхазскую территорию, там нам встретились пастухи, четыре брата Абухава, один из них меня узнал, сказал: «Это – Нарын внук», они нас позвали в палатку. Кого они там пасли? Никого они не пасли, они оружие и деньги переправляли, я, оказывается, спал на мешке с деньгами. Нас напоили, накормили, дали лошадей, мы их навьючили, а сами так пешком и шли. Дошли до других пастухов, это уже была высокогорная деревня Аватхара, пастух Смыр там был. Аслана мучала старая травма позвоночника, он хромал, еле шел, но, слава Богу, в Аватхаре нас встретил водитель с уазиком, там всех, кто шел через горы, встречали, и на этом уазике мы спустились вниз, прямо в Гудауту. Вышли мы 19 августа, а в Гудауту добрались 28-го, как раз на Успение Пресвятой Богородицы. Толпа нас окружила, расспрашивали, тут Аслану стало плохо, он буквально падал, его сразу увезли в Афон, к родственникам. А нас с Михаилом поселили в санаторий «Черноморец», там директором был наш знаменитый тяжелоатлет Раш Хутаба. В санатории была горячая вода, смогли помыться, столовая работала, кормили гороховым супом, гречкой и хлебом, поели, отдохнули. Попытались связаться с родными, но связи не было. Потом уже я узнал, что мой папа еще в первый день, когда в Сухум въехали танки, а с вертолетов стали стрелять по пляжам, ушел в Джгерду, шел туда пешком 15 километров и практически нес на руках бабушку, которой уже 100 лет было. Туда дошли, но оказалось, что и там война, в двух километрах от Джгерды уже рыли окопы.
Брат Беслан в первый же день войны, 14 августа, вместе с одноклассниками организовали Сухумский батальон и вступили в бои, которые шли прямо на улицах города. А за три дня до этого, 11 августа, его жена Ирма родила их первенца, Инала. 14-го она еще находилась в сухумском роддоме. Его закрыли и никого не выпускали, так она выпрыгнула из окна, как была – в халате, с ребенком на руках и побежала по улице Краснофлотской домой, к отцу. Они взяли деньги, ценности, детские вещи и на машине хотели прорваться в Гудауту, но по пути их остановили грузины, выбросили из машины, все забрали у них, кто-то из своих потом подобрал их на дороге. Искали Беслана, но он был контужен. Никто никого не мог найти. А старший наш брат Руслан, когда все началось, тоже сразу прилетел с семьей из Питера в Сочи, но через границу не пропускали, и они там дожидались, когда можно будет проехать. И только, когда отбили Гагру, они туда смогли приехать, их поселили в чужом доме, кстати, по соседству с Владиславом Ардзинба...
Молитва о мире
…Но Ардзинбы там уже не было, все правительство Абхазии переехало в Гудауту, оставив Сухум, чтобы не подвергать его разрушению, а грузинская гвардия там уже вовсю бесчинствовала. В гудаутском храме Покрова Богородицы в то время служил отец Виссарион, мой крестный. Я стал ему в храме помогать, пономарил, был чтецом. В храме в то время крестились многие взрослые ребята, уходившие на войну, погибших отпевали… Иногда Виссарион отправлял меня в Лыхны, в храм Успения Пресвятой Богородицы, на помощь отцу Петру Самсонову. Отец Петр в этом храме с 1968 года служил, а к тому времени ему уже под семьдесят было. Он со многими, кто в боевых действиях участвовал, разговаривал, призывал их к одному: не брать грех на душу, не убивать никого. Еще помню, была там такая женщина, матушка Зосима, послушница, она была певчая, ну и всякую другую работу делала в храме, она из него и не выходила. Однажды я такую картину наблюдал: прилетел грузинский самолет, начал бомбить, а матушка Зосима вышла на крыльцо и стала этот самолет крестить и приговаривать: «Улетай отсюда, улетай, лети в свой Тбилиси!».
В 20-х числах сентября, перед Рождеством Богородицы, сказали, что пойдет корабль из Гудауты, который заберет беженцев. Объявили перемирие и сказали, что не будут бомбить. Ирма с ребенком хотела выбраться на этом корабле из Абхазии и через Сочи уехать в Черкесск, где была у нее родня. Я ее провожал, но на пристани оказалось столько народу, что протиснуться на корабль никак невозможно было. С нами была моя знакомая, Эсма Аршба, в камуфляжной форме и с оружием, она как пальнет в воздух, нас сразу пропустили. А в Сочи Ирму ждала уже машина из Черкесска, где брат ее бабушки был главой администрации. Отправил я их, сам наутро тем же кораблем – назад, в Гудауту. Но еще до отъезда случайно встретил в Сочи троюродного брата Виталия Гамисония, он говорит: покрести меня, я еду в Грозный, оттуда вертолетом в Ткварчел. Пошли с ним в сочинский храм Михаила Архангела, нашел там батюшку, он брата и окрестил, а я крестным его стал. И больше я его не видел, убили его. А Инал, которого Ирма, дважды спасла в те первые дни войны, сначала убежав из роддома, потом увезя его в Черкесск, слава Богу, вырос, сейчас ему 28 лет, 190 см рост, военврач в Питере…
Пока шла война, я все время из одного храма в другой ездил, то в Гудауте, то в Лыхны, то в Новом Афоне помогал, был в послушниках, поскольку еще даже не принял постриг монаха, война помешала. Жил то там, то там, в основном у дальних родственников.
Когда война окончилась, через некоторое время написал прошение в Патриархию Русской Православной церкви, повез его сам в Москву, пришел в канцелярию Патриархии, в Чистом переулке, 5, а мне говорят: вам надо не сюда, а в Тбилиси подавать прошение, улица Сиони, 4. Это после войны с Грузией, когда мы с ней и с ее церковью окончательно порвали все отношения!
Что мне было делать? Я не знал. У Миши Анкваба был знакомый священник, отец Петр Пиголь, настоятель московского подворья Святой горы Афон. Я поселился в этом подворье и стал помогать отцу Петру, а он в это время как раз готовил экспедицию в Абхазию с целью возобновления службы в Новоафонском монастыре. Там ведь в советское время была турбаза, а во время войны с Грузией – госпиталь. Но, между прочим, когда бомбили, бомбы всегда мимо монастыря ложились, так что повреждений не было, но запустение и разруха внутри были страшные. Стараниями отца Петра Пиголя собрали большую машину церковной утвари, облачения, богословских книг, свечей и т.п. и отправили в Абхазию, в Новоафонский монастырь. А мы, несколько послушников, полетели самолетом. Госпиталь к тому времени перебазировали в Сухум, и мы начали уборку монастыря. Много женщин из местных стали нам помогать, помню, приехали даже прихожанки из Лазаревского района Сочи. Убрали все кельи, приготовили их для будущих паломников, использовали для этого ту мебель, посуду и белье, что остались от турбазы и госпиталя, все перестирали, вымыли. Местный умелец там был, Григорий Новгородский, он восстановил всю электрику, все печки отремонтировал. Послушница еще была, Людмила, специалист по озеленению, и когда мы расчистили от камней и мусора территорию монастыря, она сделала везде обрезку, а там даже окна заросли, очистила их, устроила красивые газоны, клумбы, высадила растения…
Из пяти церковных приделов только в одном – Александра Невского – сохранился иконостас, остальные уничтожены были. Где престол – стоял бюст Ленина и висели плакаты, убрали мы все, привели в порядок.
И приехал из Греции, из Свято-Пантелеимонова русского монастыря на Святой горе Афон, отец Епифаний, назначенный сюда на служение, и начали потихоньку служить, начал монастырь оживать, появились прихожане, паломники, многие люди из России приезжали, в основном женщины. Тогда женщин через границу пускали, а мужчин призывного возраста – нет. Женщины привозили с собой продукты, готовили, помогали чем могли.
Я при монастыре и жил, келья №7, до меня в ней жил хирург Андрей Тушба. Для службы мы подготовили сначала нижний храм, Симона Кананита, что возле фонтана, чтобы людям высоко не подниматься.
Приехал в монастырь и иеромонах Паисий (Уваров), пустынножитель. Он много лет провел в горах, в уединении, но к тому времени уже стал болеть и пришлось ему спуститься с гор и поселиться в Новоафонском монастыре.
Так прошло два года, а в 1996-м поехали мы в Пицунду – Паисий, я и еще два молодых послушника, Прохор и Василий, чтобы и там, в храме апостола Андрея Первозванного, организовать богослужение. Когда я в Пицунде работал учителем, я там жил в гостинице при храме, позже часть этой гостиницы отдали под музыкальную школу, но несколько комнат для гостей все же остались, вот нам выделили там четыре комнаты, причем я попал в ту самую, в которой жил, когда учительствовал. Стали мы в Пицундском храме служить – отец Паисий вел службы, хотя ему это было уже тяжело делать, нашелся и хор. Служили не в самом храме, превращенном еще в советское время в органный зал, а позади него, в малой часовне. Стали постепенно люди приходить, крестные ходы мы устраивали. Но недолго мы там служили…
Здесь я прерву историю, рассказанную отцом Игнатием (продолжу ее в одной из следующих глав), а сейчас хочу добавить в его рассказ о войне несколько документальных свидетельств и личных впечатлений. Это важно. Во-первых, потому, что выросло уже не одно поколение, смутно представляющее себе причины и характер тех событий. Во-вторых, именно там, в той войне, заключается корень всех сегодняшних проблем Абхазской православной церкви, о которых мы будем подробно говорить в следующих главах.
Глава 4. БЕЛАЯ КНИГА АБХАЗИИ
«Здесь, в крохотной Абхазии, ты знаешь не только всех бойцов в лицо и по именам – ты знаешь их матерей! После смерти сына ты должен взглянуть женщине в глаза. Это страшно. Этого врагу не пожелаешь».
Владислав Ардзинба
«Белая книга Абхазии. 1992-1993» была выпущена к годовщине начала грузинской агрессии – 14 августа 1993 года, когда до победы в войне, которую в Абхазии называют Отечественной, оставалось чуть больше месяца. Это сборник документов, личных свидетельств, списки убитых и ограбленных, перечень разрушений и т.д. – всего 218 страниц. Одним из авторов книги был Ю.Н. Воронов (тот самый ученый-кавказовед, которого я цитировала, разбирая вопрос о месте смерти и погребения Иоанна Златоуста – так сходятся история и современность). В этой главе будут процитированы несколько фрагментов «Белой книги», касающихся в основном гуманитарного ущерба, нанесенного войной.
Сегодня, спустя 27 лет, эта книга стала библиографической редкостью как в Абхазии, так и за ее пределами.
Вандалы ХХ века[i]
«Общее число жилых домов и квартир, разрушенных в ходе десятимесячной "миротворческой миссии" Шеварднадзе в Сухуме, определяется в 800. Помимо разрушения жилого фонда, в Сухуме оккупационными властями было организовано планомерное разграбление и уничтожение общественных зданий: Верховного Совета и Совета министров Республики Абхазия, городской администрации, Абхазского Государственного университета, телецентра, Института экспериментальной патологии и терапии, Сухумского физико-технического института, НИИ "Атолл", Абхазского государственного музея и мемориальных музеев Н.А. Лакоба и Д.Г. Гулиа, многих десятков государственных и частных кооперативных магазинов и лавок, редакций республиканских газет и журналов, винзавода, таможни, складов, баз и т.д., в том числе, и зданий, внесенных в списки памятников культуры, охранявшихся государством. Сожжены здания Центрального государственного архива, Центральной государственной библиотеки, Абхазского института языка, литературы и истории им. Д.И. Гулиа, кинотеатра "Алены", ресторанов "Москва" и "Сухуми", Союза писателей и Союза художников, детских садов и др.».
«Разграблены и сожжены базы и хранилища археологических экспедиций – Всеабхазская (на Лечкопском плато), Тамышская и Цебельдинская, вместе с которыми погибли уникальные коллекции, отражающие замечательную культуру древнеабхазских племен и их разнохарактерные связи с соседними народами Кавказа, со Средиземноморьем и Европой. Разграблены и сожжены издательства и типографии вместе с печатавшимися там монографиями и сборниками по истории, филологии, этнографии, топонимике и другим разделам кавказоведения. Вне закона как "враги грузинской нации" были поставлены многие исследователи (Б. Сагария, А. Гварамия, Ю. Воронов, С. Лакоба, П. Квициния, О. Дамения, Ю. Анча-бадзе, Н. Аршба, Г. Копешавидзе, Т. Ачугба, В. Логинов и др.), а их дома, квартиры и рабочие места подверглись целенаправленному разгрому и разграблению. Множество квалифицированных специалистов – математиков, физиков, химиков, биологов, геологов, конструкторов, инженеров и прочих НТР не только абхазского, но и русского, украинского, еврейского и иного происхождения было изгнано из республики, а выдающийся исследователь, узник ГУЛАГа, лауреат Ленинской и Государственной премий профессор В. Каржавин умер от голода. Вынуждены были стать в окопы десятки молодых специалистов, выпускников и аспирантов различных вузов и институтов Абхазии и России. Геройски погибли кандидат наук, специалист по истории абхазо-армянских связей В. Бутба, археологи: палеолитчик М. Хварцкия и медиевист Л. Когония».
«Свидетельствует заведующая библиотекой Абхазского института языка, литературы и истории им. Д.И. Гулиа Е.В. Маргания: "... 22 октября 1992 года наш институт был подожжен грузинскими гвардейцами... В поджоге принимал участие Дима Чургулиа, отец которого работал санитарным врачом в г. Сухуме и часто приходил как читатель в нашу библиотеку. Библиотека Абхазского института по содержанию своих фондов являлась уникальнейшей не только в Абхазии, но и по всему Кавказскому региону. Особенно уникальны были фонды по абхазоведению. Например, все издания ученых-путешественников: Атлас Дюбуа де Монпере (Париж, 1837), Путешествие Шардена на Кавказ (издание начала века), книги Н.Я. Марра о языке и истории абхазов, многотомное издание Актов Кавказской археографической комиссии под редакцией акад. Берже (ХIХ в.), энциклопедии Граната, Брокгауза и Эфрона, многотомная серия "Материалы по археологии Кавказа" (под редакцией графини П.С. Уваровой), многотомные издания "Кавказский календарь", "Сборник сведений о кавказских горцах", все издания Абхазского института с момента его основания: Известия Абхазского института краеведения, "Труды" и "Известия" Абхазского института, труды отделов археологии, этнографии, языка, экономики ... "Сборник материалов о местностях и племенах Кавказа" в 47 томах, уникальное издание "Гербы России", огромное количество словарей: народов Северного Кавказа, народов СССР, народов Европы и земного шара, уникальная литература по археологии, этнографии, истории, литературе, обществоведению, музыковедению, философии и т.д. – в общей сложности до 150 тысяч изданий. Погибли все книги, оттиски статей и картотеки сотрудников института за всю его более чем 50-летнюю историю, а также исследователей из других научных центров, занимавшихся абхазоведением и кавказоведением. Уничтожена вся литература, изданная на абхазском языке на латинской, грузинской и русской графике. Погибло около 4 тысяч книг на грузинском языке, 987 книг, изданных в XIX – начале XX вв. на французском, английском, немецком и турецком языках. В основном это были книги русского мецената Н.Н. Смецкого, жившего в Сухуме в начале XX века. Вместе с книгами сгорел очень богатый газетный фонд – газеты, издававшиеся в Абхазии с 1917 года по август 1992 года, журнальный фонд – научные, популярные, литературно-художественные, общественно-политические издания дореволюционного и советского периода. Невосполнимую утрату представляют антикварные книжные фонды... С уничтожением этой и других библиотек в Сухуме наука и культура Абхазии на долгие годы лишились цивилизованной книжной базы».
«В области культуры Абхазия также понесла невосполнимый урон. 1) Разграблен Абхазский государственный драматический театр, в фойе которого разжигают костры солдаты грузинской береговой охраны; разграблены и сожжены Государственный Русский драматический театр, кинотеатр "Алены" и ряд других зрелищно-культурных объектов в городах и селах оккупированной зоны, Дом творческих союзов (писателей, художников, архитекторов, композиторов и журналистов), редакции журналов "Алашара" и "Искусство Абхазии" и др.; Дом творчества композиторов переоборудован в казарму для грузинских гвардейцев и место пыток заложников. 2) Разграблены и сожжены Абхазская республиканская библиотека, ряд городских, сельских, учрежденческих и личных (Какуева, Тополяна, Воронова и др.) библиотек, в результате чего погибли сотни тысяч книг, в том числе, уникальных и антикварных изданий как на абхазском, русском, грузинском, армянском и других языках народов бывшего СССР, так и на языках ведущих стран Запада, изданных в Лондоне, Риме, Париже, Берлине и других городах в XVIII- XIX веках. 3) Погромлены, разграблены, а кое-где и сожжены Абхазский государственный музей краеведения, литературно-мемориальный музей Дмитрия Гулиа, Дом-музей Н.А. Лакоба, Государственная картинная галерея, Историко-археологический музей в Гагре, Мемориальный музей-усадьба Вороновых "Ясочка" в Цебельде, ряд школьных и клубных музеев, частные коллекции. 4) Разграблены культпросветучилища, в музыкальных школах и в квартирах педагогов музыки уничтожались (расстреливались из автоматов, рубились топорами) рояли, пианино, скрипки, проигрыватели и наборы грампластинок, нотные библиотеки; музыкальные классы использовались в качестве туалетов. 5) Преследованиям и ограблению подверглось большинство культурных деятелей Абхазии – писателей, поэтов, артистов, художников, композиторов, музыкантов. Ограбили и неоднократно водили на расстрел известного писателя и общественного деятеля Абхазии А. Гогуа; ограблению и жестоким избиениям, попав в плен, подвергся другой известный писатель Д. Ахуба, снарядом в своей сухумской квартире убита народная артистка Абхазии и Грузии Э. Когониа, разбиты и осквернены памятники абхазским литераторам Д. Гулиа, Г. Гулиа, С. Чанба, И. Когониа, русскому поэту А.С. Пушкину, Пантеон на Сухумской горе».
Абхазские новомученники
«Свидетельствуют беженцы из Абхазии. - Родом я из Ткварчели, – рассказала Изольда Хашба. – До начала декабря находилась там. В Ткварчели много разных национальностей. И люди по-разному относятся к абхазцам. У нас был начальником связи абхазец. Где-то случился обрыв провода, и он поехал за город искать. Гвардейцы поймали его и зверски казнили. А простые грузины нашли тело и передали родным. Недавно в доме, где я жила, умер грузин. А как там похоронишь? Сосед-абхазец сделал гроб, мы собрали деньги, похоронили, как подобает. Меня с тремя детьми вывез из Ткварчели в Очамчирский район к родственникам грузин. Так что не в национальности дело, а в совести людей. А еще – во власти. Если власть преступна, то и для преступлений все шлюзы открываются. Сверху командуют: абхазцам не место на их земле – и, конечно, находится немало подонков, которые ревностно исполняют это. В Очамчирском районе нам стали угрожать даже соседи. Пришлось бежать. У меня был заграничный паспорт, где национальность не указана. Знаю грузинский язык. Только благодаря этому удалось убежать и увезти детей. В Тбилиси на вокзале видели такую картину. К молодому парню подошли военные: что тут делаешь? Он показал студенческий билет. Они его избили, приговаривая: если настоящий грузин, должен не учиться, а идти с абхазцами воевать. Сейчас живу в Москве у знакомых. Шестилетняя дочка даже здесь все еще боится признаться, что она абхазка, всем говорит, что грузинка. Сердце кровью обливается...
- Когда началась бандитская агрессия Шеварднадзе, – рассказала 65-летняя Циба Цвижба, – я не собиралась уезжать из Сухуми. Ведь и представить не могла, что грузинская армия будет воевать с детьми, женщинами, стариками. Как-то вечером возвращалась с огорода домой. Встретили соседки, сказали, что у двери моей квартиры гвардейцы поставили пост, ждут меня. Пришлось скрываться без денег, без документов. Позже в Гудауте встретила убежавших от гвардейцев знакомых. Они рассказали следующее. Оказывается, задолго до вторжения в Абхазию были составлены списки жителей. В список №1 (немедленное уничтожение) вошли члены общества "Народный форум Абхазии", наиболее активные в общественной жизни люди. В список №2 – остальные абхазцы и даже русские, стоящие на проабхазских позициях. Я попала в первый. Поэтому ко мне первой из нашего дома и пришли. Когда поняли, что ждать бесполезно, гвардейцы разломали стену (у меня дверь металлическая). Что-то там грабили. Потом подложили, идиоты, мне, пожилой женщине, два автомата и план взрыва Ингурской ГЭС. "Изъяли" все это при понятых. Собрали сход и начали всех ругать, мол, как же вы не распознали диверсантку, почему не заявили, молчали. Нашлись в доме грузины, которые на сходе сказали гвардейцам: не волнуйтесь, вернется – мы ее сами растерзаем. Покончив с первым списком, гвардейцы принялись за второй. Зверски убили заслуженного артиста Абхазии и Грузии Зухба Мажара. Ему вначале отрезали кисть, потом всю руку, выкололи глаз, вырвали язык. Бросили. Только через несколько дней его похоронила мингрелка во дворе дома. Уничтожили семью Тужба: сначала изнасиловали маленькую девочку, потом ее вместе с матерью и бабушкой искололи ножами. Добрались и до русских – зверски убили прекрасного человека, отличного врача Раису Акимовну Бывшеву».
Нелли Эшба, директор и художественный руководитель театра-студии "Время": «...Я с ужасом думаю об Элеоноре Козмиди, которая не смогла бежать из Абхазии, не пожелала оставить там больную мать. Гречанка, она "провинилась" тем, что опубликовала статью в местной печати, где доказывала право абхазов на свою землю. Дом, где она жила, был разграблен, а сама Элеонора подверглась насилию… После надругательств ее бросили в тюрьму, а дальнейшая судьба Козмиди неизвестна. Джума Ахуба - писатель, чьи произведения проникнуты добротой и солнцем родной земли, также подвергся пыткам и издевательствам. Уже существует целый архив свидетельских показаний о зверствах так называемых гвардейцев. Китовани отдал, как он сам цинично заявил по телевидению, на разграбление город Сухуми, чтобы его бойцы не роптали. Поэтому сказка о мнимом "наведении порядка" на железной дороге уже никого не вводит в заблуждение. Идеей здесь и не пахнет. Это были откровенно бандитские налеты и грабежи. Но самое "замечательное", что вооруженные до зубов танками, пулеметами и другой техникой уничтожения оккупанты до сих пор обижаются, что абхазы не пустили их за Эшеры, не дают себя уничтожить, сопротивляются. Каратели жалуются всему миру, что им не дают добить абхазов!».
«Из показаний жителя Сухума М.К. Джинджолия: "17 августа я шел со своим 67-летним дядей Г.Д. Джинджолия к жене. За ИЭПиТ стоял танк, рядом с ним – гвардейцы. Остановили нас за то, что абхазцы. Били нас, топтали ногами. Имитировали расстрел, стреляя поверх головы. Потом бросили в машину и повезли к так называемому министру внутренних дел Абхазии Г. Ломинашвили. По его команде заперли в подвал, а затем повезли в Драндскую тюрьму. В автобусе марки ПАЗ уложили 42 человека в кучу, один на одного, непрерывно стреляя поверх тел. Старика 65 лет спросили, где он живет, и, услышав в ответ, что в Абхазии, зверски избили прикладами, ногами. Когда привезли в Дранды, то от автобуса до тюрьмы сделали живой коридор из гвардейцев, через который задержанных проводили по одному. Били всех жестоко, чем попало. Особенно сильно били врача Сурена Кейяна, живого места не оставили. Один парень, грек по национальности, упал, и ему давили ногами кисти рук. Но сильнее всех били Т. Джганджгава, менгрела по национальности, протестовавшего против бойни в Абхазии, организованной Шеварднадзе. 21 августа меня обменяли. Обмен был в с. Ачадара, перед домом Т. Хибба. Несмотря на то, что обмен снимался иностранными журналистами, гвардейцы в это же время грабили дом".
«Количество абхазов, проживавших в г. Очамчира, с 7 тысяч человек сократилось за 8 месяцев войны до 80-100 человек, в основном стариков и женщин, измученных пытками и издевательствами. Так, страшным избиениям был подвергнут 82-летний Илларион Виссарионович Лабахуа, заслуженный педагог республики, бывший зав. РОНО. Вместе с семьей был взят в заложники Илья Соломонович Ашуба, мудрый и уважаемый человек, ветеран Великой Отечественной войны в возрасте 70 лет. После неоднократных избиений и пыток скончался 85-летний ветеран труда Алексей Мерабович Бжания. После очередного прихода к нему гвардейцев старик выпил ядохимикат и умер на месте. Сожжен, разграблен дом пенсионерки Лиды Тарба (65 л.). Сотни людей замучены, сожжены и зверски убиты гвардейцами-маньяками из банды "Бабу", главаря которой грузинское телевидение показывало в белой бурке, как национального героя. На глазах у мужа – Гено Самушия была изнасилована, а затем расстреляна его жена, Римма Джобава, а позже был убит и сожжен и сам Гено. Тогда же были зверски убиты и сожжены: Сосо Гварамия, его отец Костя Гварамия, мать Соня, сестра Валя, их соседи…».
Напоминаю, здесь процитированы отдельные фрагменты «Белой книги Абхазии», написанной и напечатанной непосредственно во время грузино-абхазской войны. Тяжело читать эти страницы, трудно поверить, что люди, только что отколовшиеся от нашей общей большой Родины, могут так быстро переродиться, стать настоящими варварами, мучать и убивать своих же вчерашних соотечественников. Но все это было, было! И абхазский народ никогда не сможет этого забыть. Странно после всего случившегося рассчитывать, что Абхазия вернется в лоно Грузии и станет жить с ней, как прежде, единым государством. «Как прежде» не будет уже никогда.
Глава 5. ВОЗВРАЩЕНИЕ В ГУДАУТУ
В августе 1993 года, за месяц до окончания войны, я ездила в Гудауту, чтобы встретиться с лидером воюющей республики Владиславом Ардзинбой и взять у него интервью. Эта встреча оставила у меня сильное впечатление, и я написала тогда большой материал, занявший в газете «Советская Россия», собственным корреспондентом которой я в те годы работала, целую страницу. Вспомнив сейчас о той встрече, я решила рассказать о ней читателям этой книги. Мне самой интересно посмотреть на события тех лет с высоты сегодняшнего дня.
Феномен Владислава Ардзинбы
Гудаута была единственным местом в Абхазии, куда так и не вошли войска госсовета Грузии. Абхазское руководство, перебравшееся сюда после грузинского вторжения в Сухум, находилось тут все время, пока шли боевые действия. Я помню широкую улицу, уходящую куда-то вверх, словно за горизонт, двухэтажный дом с открытой верандой и двор с железными воротами, у которых топтались в вольных позах молодые парни с автоматами.
Меня проводили вглубь двора, где была окруженная густой зеленью и незаметная с улицы площадка, там стоял небольшой стол и несколько стульев. Возможно, в душные летние вечера именно здесь заседал военный штаб, а может, сюда просто выходили покурить, выпить кофе.
Ждать пришлось недолго. Очень скоро на дорожке, ведущей от дома, появился и быстрым шагом подошел к столу среднего роста, худощавый и черноволосый человек в светлой летней рубашке и таких же светлых брюках, с пристегнутой к ремню кобурой. Это и был Владислав Ардзинба – тогда еще не президент, а председатель Верховного Совета Абхазии. До этого я много раз видела его по телевизору, в прямых трансляциях с заседаний Верховного Совета СССР, депутатом которого он был. Уже тогда он отличался от других представителей национальных республик, вовсю «качавших права» с трибуны союзного парламента, сдержанностью и интеллигентностью.
Наш разговор в саду гудаутской резиденции, длившийся не менее часа, подтвердил это впечатление, Ардзинба оказался действительно сдержанным, деликатным и очень интеллигентным человеком. И мне хотелось понять, как такой человек мог не просто стать лидером нации, воюющей за свою независимость, но и одержать победу (формально она на тот момент еще не состоялась, но по всему было уже видно: войне конец, Абхазия побеждает). И вот фрагменты статьи, написанной тогда об этом человеке.
«…Владислав Ардзинба – один из новых, но уже общепризнанных национальных лидеров Кавказа. В недалеком прошлом – ученый-историк, специалист в уникальной области – хеттологии (наука об одном из древнейших народов Востока), проведший большую часть своей сознательной жизни в тиши архивов и библиотек Москвы. В известный момент всеобщего разлома и хаоса он вдруг возвращается в родные места, становится руководителем республики, фактически возглавляет национальное движение за ее независимость. И – что самое удивительное, – будучи сугубым гуманитарием, никогда, наверное, не державшим в руках оружия, принимает вызов более сильного противника и не сдается, не бежит, не трусит, а хладнокровно и четко организует свой народ, успешно руководит боевыми действиями и, спустя год с начала этой войны, все еще остается непобежденным. Война, кажется, подходит к концу. Неужели и вправду конец? В ответ на мой вопрос Ардзинба с сомнением качает головой, он не верит «белому лису» (Шеварднадзе), ему известно, что грузинская сторона еще далеко не полностью выполнила условия соглашения. Так что рано говорить о победе.
Но о чем говорить уже наверняка можно – это о несостоявшемся поражении. Подавить, подчинить себе Абхазию силой Грузия не смогла. Я ищу ответ на один-единственный вопрос: почему такой искушенный политик, как Шеварднадзе, проиграл в этой войне такому, казалось бы, неопытному, начинающему политику, каким является в сравнении с ним Ардзинба? Мысленно ставя рядом и шаг за шагом анализируя действия обоих лидеров я прихожу к убеждению, что различия между ними имеют, прежде всего, нравственную основу и, быть может, она-то и предопределила, в конечном счете, исход их противостояния.
Оставим в стороне предшествующую жизнь этих людей, в которой один был сначала первым секретарем ЦК республики и членом Политбюро, потом министром, прослывшим «выдающимся демократом», а другой – всегда только одним из представителей национальной интеллигенции и патриотом своей малой родины. Начнем с момента, когда оба они должны были прервать один политическую, другой – научную карьеру и вернуться из Москвы на Кавказ. В самих способах их возвращения уже есть существенная разница. Шеварднадзе вернулся к власти в Грузии в результате заговора политической элиты, военного переворота и изгнания законно избранного президента (З. Гамсахурдиа). Одно неправедное деяние всегда тянет за собой цепь других: в Тбилиси разгоняется парламент, прекращается действие Конституции, подавляется несогласие с происшедшим части населения…
Ардзинба возвращается в родные места по призыву своего народа. Сначала его, сотрудника Института востоковедения АН СССР, доктора исторических наук, избирают директором Абхазского института языка, литературы и истории. Затем – народным депутатом СССР, членом Верховного Совета Союза. Наконец, в декабре 1990 года Верховный Совет Абхазии практически единогласно избирает его своим председателем. Как видим, путь вполне законный и естественный, дающий полное моральное право действовать от имени народа.
Когда в Тбилиси объявили о возобновлении деятельности Конституции 1921 года, это означало фактическую ликвидацию автономий на ее территории. …Тогда в качестве ответного шага ВС Абхазии объявил о прекращении действия своей Конституции 1978 г. и возобновлении Конституции 1925 г., по которой Абхазия была союзной республикой. При этом В. Ардзинба официально заявил, что этот акт не означает выхода Абхазии из состава Грузии, а лишь предполагает установление с ней новых договорных отношений. Проект договора с Грузией был разработан, опубликован в абхазской печати и должен был рассматриваться на заседании Верховного Совета 14 августа 1992 г., но в ночь с 13-го на 14-е в Абхазию вошли войска госсовета Грузии.
...Война не может быть нравственной и все же – когда войска госсовета подошли к Сухуми, руководство Абхазии, чтобы не допустить стрельбы и разрушений в городе, приняло решение не вступать в бой, отошло само, и отвело свои небольшие на тот момент вооруженные формирования за реку Гумисту, предложив грузинской стороне вступить в переговоры. Таким образом, Сухум не завоевывали, в него вошли, но в последующие дни надежда не переговоры была похоронена под обломками от снарядов… Ардзинба говорит, что он не мог и предполагать подобного варварства. Когда же в свою очередь абхазская армия, накопив силы, получила реальную возможность освободить Сухуми, как еще раньше были освобождены Гагра и вся прилегающая к границе с Россией территория, она все–таки приостановила свое наступление, не желая множить разрушения и жертвы в столице.
– Многим в России непонятно, наверное, – говорит Ардзинба, – из-за чего там эти дикие кавказцы сражаются, стреляют, убивают друг друга. Зачем им это надо? Да нам этого не надо! Но поймите, когда стоит вопрос о самом существовании народа, ничего другого не остается, как встать и защищаться.
Тысячи погибших с обеих сторон, материальный ущерб, который предварительно оценивается более чем в два триллиона рублей, – вот итог 12 месяцев этой бессмысленной войны.
… «Шеварднадзе надо было, – говорит Ардзинба, – утвердиться во власти, а для этого разогнать наш парламент, создать и здесь маленький госсоветик, чтобы напрямую командовать Абхазией. Он представлял себе, что для этого достаточно будет ввести танки на два – три дня, пострелять тех, кто окажет сопротивление, и на этом кончить дело. Но все оказалось не так просто».
Во всем – в том, как началась эта война, в том, как она велась и как теперь заканчивается, проявилась политическая безнравственность грузинского лидера. Популярность и авторитет Владислава Ардзинбы, напротив, выросли за этот год до размеров едва ли не национального героя. Разобраться в этом феномене не так уж трудно: с ним отождествляется сегодня идея национального возрождения и самостоятельности одного их многочисленных кавказских народов.
Какими качествами должен обладать лидер, воплощающий в себе эту идею? Интеллектом? Да, безусловно. Но мы знаем примеры, когда ученые мужи, такие же, как Ардзинба, гуманитарии, едва став лидерами, вскоре бесславно сходили с дистанции (вспомним того же Гамсахурдиа или Эльчибея). Сила? Да, конечно. Но боевые афганские генералы, ставшие лидерами некоторых горских республик, пока не могут справиться с раздирающими эти республики противоречиями.
Ни боевого опыта, ни средств у Ардзинбы не было, когда он вступал в эту войну. Вот уже три года, как Абхазия не получает денег из бюджета Грузии, живет, что называется, на своих хлебах. Курорты не действуют, производство остановлено, но люди засеяли кукурузой все, что могли засеять. Главная статья дохода – табак и чай. Но есть, я думаю, кое-что и поважнее – сила духа, удесятеренная стремлением к свободе. Пытаясь разобраться в феномене Ардзинбы, я снова прихожу к убеждению, что в основе его лежит самое, пожалуй, нетипичное для современных политиков качество – высокая нравственность. Все твердят, что политика – это грязное дело, и тем оправдывают любые отступления от морали, ставшие сегодня обыденными. Тем удивительнее столкнуться с человеком, это качество в себе сохранившим.
Владислав Ардзинба признается, что в союзном парламенте, каждый раз выходя к микрофону, преодолевал в себе природную стеснительность. «Но поскольку это было важно для дела, я шел и говорил». За три года, что руководит Абхазией, он даже собственным жильем не обзавелся. Кроме старого отцовского дома в селе Эшеры, где он родился вскоре после Победы, в мае 1945 года, и был назван славянским именем, – дома, в котором он вырос, у него здесь ничего нет. Работая директором Абхазского ИЯЛИ, он так и жил в Эшерах, у родителей, и каждый день ездил на работу в Сухум. Эшеры подверглись большому разрушению, много людей погибло там, и неизвестно, уцелел ли дом, из которого он успел забрать в Гудауту своих стариков–родителей. А вот школа, в которой его отец Григорий Ардзинба, инвалид первой группы, получивший в 43-м тяжелое ранение в боях под Харьковом, проработал учителем истории и директором 40 лет, школа эта полностью разрушена…
Мне кажется, Ардзинба начисто лишен амбиций, политическая карьера как таковая не стала для него целью в жизни, напротив, он мечтательно говорит о том времени, когда сможет вернуться к своей научной работе, книгам, и становится понятным, что нынешнюю свою миссию он рассматривает ни больше, ни меньше, как исполнение своего патриотического долга перед Родиной. Так уходят на войну, чтобы победить врага и вернуться к обычной жизни. Сегодня «враг» Абхазии даже не Грузия, а тот всеобщий разлад и хаос, которые наступили в межнациональных отношениях на просторах бывшего Союза. Отменены законы, нарушены все моральные обязательства, разорваны связи, отброшены традиции. Спасайся кто может! И каждый народ спасается в одиночку, пытаясь строить свою собственную государственность как залог для выживания на этом изломе истории…».
В чем сегодня, спустя почти тридцать лет, я вижу феномен Ардзинбы? Прежде всего в том, что время не стерло в сознании абхазского народа благодарную память о нем. До сих пор на трассе, ведущей в Сухум, можно видеть старые билборды с его портретом в камуфляжной форме и надписью по-абхазски: «Аиааира» (Победа). Мы привыкли к тому, что бывших лидеров не просто забывают, но и подвергают остракизму, а то и вовсе вычеркивают из истории. Ничего подобного не случилось с Владиславом Ардзинбой. В Абхазии он и сегодня – национальный герой, непререкаемый авторитет, можно даже сказать, тот идеал лидера, к которому стремятся сменяющие друг друга абхазские президенты.
В те дни, когда мы встречались с Владиславом Григорьевичем, из Абхазии уходили, разоружаясь, отряды добровольцев (те самые, с которыми в августе 1992 года переходил Кавказский хребет отец Игнатий). Помощь Абхазии со стороны народов Северного Кавказа – это еще один удивительный феномен той войны, о котором нельзя не вспомнить.
Как известно (хотя некоторые этого до сих пор не понимают), грузины и абхазы – два совершенно разных народа. Абхазы этнически примыкают к северокавказской семье – адыгам, абазинцам, черкесам, кабардинцам. И отклик этнических братьев на случившееся тогда в Абхазии был моментальным. В те дни августа 1992 г., когда президент России Б. Ельцин еще отмалчивался на своей сочинской даче, по всему Северному Кавказу прокатилась мощная волна поддержки Абхазии и осуждения действий Грузии. Отряды добровольцев один за другим переходили Кавказский хребет и спешили на помощь абхазским братьям. Тысячи представителей российских республик – Адыгеи, Кабарды, Чечни, Северной Осетии – встали в этой войне на сторону Абхазии. В том, что она устояла, заслуга горских народов России неоспоримо велика. Мало того, русские области юга России – Дон, Кубань, Ставрополье – все это время оказывали Абхазии посильную гуманитарную помощь. Это был поразительный опять-таки с позиции нравственности человеческий порыв – прямой укор нашим облеченным властью политикам, чьи действия в очередной раз не совпали с настроениями собственного народа.
В тот день, по пути во временную резиденцию Ардзинбы, я заехала в заброшенный, пустующий пансионат «Гудаута» и встретила там уже частично расформированный отряд – особую донскую казачью сотню атамана Юрия Блинова, в которой оказались не только ростовчане. Сам атаман был из Волгодонска, были в ней даже москвичи. История трех девушек поразила меня особо, и вот что я о них тогда написала.
«В брюках-«афганках» и тельняшках-безрукавках, загорелые и обветренные подошли они к нам и сели на скамейку, закурили. У Ани Марченко это третья война. Сама она из Тирасполя. Когда начались боевые действия в Приднестровье, никто из ее семьи не смог – по возрасту и здоровью – идти воевать, поэтому, объясняет, пошла она. Была санитаркой, разведчицей, «вообще приходилось делать все, как любому бойцу». Когда в Приднестровье немного улеглось, она с отрядом донских казаков, в который ее приняли, подалась на другую войну – в Нагорный Карабах, была там пять месяцев, а в августе этого года пришла с казачьим десантом в Абхазию. У нее три контузии и три ранения – два осколочных и одно пулевое, а всего-то ей 20 лет. Вместе с Аней воюет двоюродная сестра.
- Ульяна Смирнова из Ленинграда, 23 года, – так она представилась.
А третья, Марина Пилиева, совсем ребенок – 16 лет. Родители где-то в Башкирии; когда началась война, она отдыхала у бабушки в Гаграх.
– Сначала мы просто сидели и ждали, что будет. Потом я не выдержала и пошла туда, где был фронт.
Я рассказала Ардзинбе об этой встрече, он как-то напрягся, глаза его еще больше потемнели, и мне показалось даже, что в них блеснули слезы. Руководство Абхазии, испытывая неимоверные трудности, конечно, не может сегодня, сейчас по достоинству воздать каждому, кто пришел и помог ей в этот трудный час. Но когда-нибудь это обязательно произойдет. - - Мы обязательно доживем и напишем в нашей истории об этом, – говорит Ардзинба.
А пока нужно собрать ребятам хоть какую–то одежду, чтобы было в чем ехать домой, выделить хотя бы по 10 тысяч рублей на дорогу, а больше денег нет. Вопреки слухам, добровольцы не получали на этой войне никакой «зарплаты».
За что же вы воевали?
Как за что? За справедливость, – говорят казаки.
Ардзинба много курит, часто поглядывает на часы. С утра он встречался с Сергеем Шойгу, председателем трехсторонней комиссии по урегулированию грузино–абхазского конфликта. Сейчас от работы этой комиссии зависит, кончится ли действительно эта война или нет. На днях комиссия перебазируется из Сочи в Сухум, откуда вести контроль за разведением войск будет намного легче. Впервые за многие месяцы ее работы появилась надежда, что огонь больше никогда не возобновится.
…Когда мы въезжали в Гудауту, прочли на бетонных плитах, перегородивших дорогу, надпись: «Родина зовет!» Выезжая из города, мы увидели с обратной стороны другую надпись: «Подумай что ты сделал для победы?» Владислав Ардзинба, которого Абхазия призвала к себе в трудный час, сделал для ее победы все, что мог».
После войны мне довелось еще несколько раз встречаться с Владиславом Ардзинбой, и всякий раз я любовалась этим человеком, его скромностью, выдержкой, достоинством.
Однажды, уже после войны, мы с мужем приехали на базу миротворцев в Сухуме. Командовал миротворческими войсками генерал-майор Сергей Николаевич Коробко, совершенно неожиданно оказавшийся однокашником мужа по Кавказскому Краснознаменному суворовскому военному училищу. Встреча была бурной, они не виделись тридцать лет, со времени окончания «кадетки» и даже не знали, что теперь служат рядом – Сергей в Сухуме, Алексей – в Сочи. Свидетелями этой встречи были Владислав Ардзинба и отец Виссарион. Нам даже удалось тогда посидеть за накрытым столом и «поднять по чарке», как любил выражаться мой муж, – за победу, за кадетское братство и за российско-абхазскую дружбу. Я уверена, что Ардзинба искренне любил Россию и никогда не сделал бы ничего такого, что могло этой дружбе навредить.
Помню, что воспользовавшись дружеской обстановкой, я сказала ему потихоньку: «А вы знаете, ведь отец Виссарион – мой крестный, крестил меня в 93-м году в Гудауте». Ардзинба усмехнулся: «Это вы мне, старому язычнику, рассказываете?». Он, конечно, не был язычником, просто пошутил, но и верующим, скорее всего, не был. Что не мешало ему с уважением относиться к отцу Виссариону, советоваться с ним.
Это был человек высокой культуры, обладавший к тому же хорошими дипломатическими способностями. Останься он жив, вопрос о статусе Абхазской православной церкви и самой Абхазии, возможно, был бы давно решен.
В 1994 году он был избран президентом Абхазии и отработал на этом посту два пятилетних срока, залечивая раны, нанесенные войной и в тяжелейших условиях экономической блокады строя новое, независимое Абхазское государство. Но собственное его здоровье было уже подорвано всем пережитым. В 2004 году он был вынужден окончательно уйти из политики.
Последний раз я видела его, когда он уже сильно болел, в vip-зале аэропорта Шереметьево. Он сидел в кресле, один, выглядел неважно. Я заметила его издали и не решалась подойти. Говорили, что у него нарушена речь, значит, лучше не тревожить, да и вряд ли он узнает меня… Вдруг он посмотрел в мою сторону и улыбнулся, я подошла, села напротив, сказала: «Здравствуйте, Владислав Григорьевич! Как я рада вас видеть…». Он ответил: «Я тоже». Мне показалось, что говорить ему действительно трудновато, и боялась о чем-нибудь спрашивать, но он сам спросил: «Как Алексей?». Это было спасение для меня, я стала рассказывать про мужа, где он и что… Он молчал, слушал. На столике перед ним остывала чашка кофе. Не помню, курил он тогда или нет. Скоро к нему подошли и пригласили на посадку, мы распрощались, он медленно пошел на выход, а я расплакалась…
4 марта 2010 года Владислава Григорьевича не стало, похоронить себя он завещал в своем родовом селе Эшера, на линии проходившего здесь Гумистинского фронта… Ему было всего 65 лет.
С тех пор многое изменилось. Новые поколения политиков выстроили новые трехсторонние отношения. События августа 2008 года в Южной Осетии наглядно показали: когда Россия занимает твердую и принципиальную позицию, война может закончиться за пять дней, а не длиться целый год, как это было пятнадцатью годами раньше в Абхазии. Главный же результат этих событий – Россия наконец признала независимость Абхазии и Южной Осетии.
Но окончательного решения абхазского (как и южно-осетинского) вопроса до сих пор нет, поскольку Грузия так и не отказалась от своих притязаний на бывшие автономные республики. В частности, не решен и остается очень болезненным церковный вопрос: Абхазия и Южная Осетия де-юре все еще считаются каноническими территориями Грузинской православной церкви, хотя де-факто давно вышли из-под ее влияния и живут хоть и чрезвычайно сложной, но своей жизнью. В нынешней церковной ситуации, как в зеркале, отражается ситуация политическая, но образца не 2008, а 1992 года: Абхазская церковь настаивает на своей независимости, Грузинская не хочет ее признавать, а РПЦ выжидает.
Боевое крещение
А теперь я должна рассказать историю с моим крещением в Гудауте. Это очень личная история, но раз уж я о ней упомянула…
Мой покойный муж, Алексей Николаевич Шишков, возглавлял в то время Службу ФСБ в городе Сочи и имел самое непосредственное отношение к урегулированию вооруженного конфликта между Абхазией и Грузией. Вместе с тогдашним министром МЧС Сергеем Шойгу и представителями других силовых структур он входил в государственную комиссию по разведению воюющих сторон. В Сочи то и дело приезжали большие чины из разных военных ведомств и отсюда в сопровождении членов комиссии выезжали, как они говорили, «на сопредельную территорию».
Однажды, это было раннее утро 28 августа 1993 года, суббота, день Успения Пресвятой Богородицы, муж сказал мне: «Сегодня везу за речку генерала В., хочешь поехать с нами»? Я сказала: «Хочу. А зачем?». «Ну ты ж некрещеная? Вот мы тебя заодно с ним и окрестим». Я немного подумала и согласилась. «За речку» означало на их языке за реку Псоу, по которой проходила (и сейчас проходит) российско-абхазская граница. Мы приехали в Гудауту, в небольшой храм Покрова Пресвятой Богородицы, где нас уже поджидал отец Виссарион. Как я поняла, муж заранее договорился, что привезет к нему на крещение одного генерала, который хочет покреститься, но не хочет делать это там, где служит, где его знают. Про меня он ничего не объяснял, сказал просто: «Это моя жена Светлана, ее тоже надо окрестить», и Виссарион откликнулся совсем для меня непривычно: «Здравствуй, матушка!». Никто никогда меня так не называл, но сколько нам ни приходилось потом видеться, отец Виссарион всегда именно так ко мне обращался – «матушка», меня это и смущало, и трогало.
С крещением вышла заминка. Храм был совсем небольшой, сороковых-пятидесятых годов постройки, внутри, когда мы туда заглянули, было много народу, оказалось, шло отпевание молодого парня, погибшего накануне, ведь война еще не кончилась.
А российские генералы (муж и его товарищ) торопились, у них была запланирована встреча с абхазским руководством. И тогда отец Виссарион предложил провести обряд прямо во дворе, в тылу храма. Мы переглянулись, но возражать не стали, все равно условия военно-полевые, так какая уж разница. Батюшка принес все, что необходимо, под заднюю стену храма, поставил перед нами и начал обряд. Крестным генерала В. стал мой муж, а меня окрестили без воспреемника (что в крайних случаях дозволяется, если крестится взрослый человек, и крестным в таком случае считается сам батюшка). Все произошло так быстро, так неожиданно для меня, что я, кажется, и понять, и прочувствовать ничего не успела. Но с тех пор я считаю себя духовно связанной с Абхазией. И может, потому и пишу сейчас эту книгу.
Глава 6. ИСТОРИЯ ИГУМЕНА ИГНАТИЯ, рассказанная им самим (часть II)
„Душа, претерпевшая много искушений и подвергающаяся великим скорбям, привыкнув к трудам и приобретя навык к терпению, бывает не боязлива, не робка и не смущается приключающимися скорбными обстоятельствами, но от постоянного упражнения в случайностях и частого испытания разных приключений делается способной переносить с великой легкостью все случающиеся бедствия.“
Иоанн Златоуст
Хождение по кругу
Шел уже 95-й год. В какой-то момент позвал меня Владислав Ардзинба: Назарий, говорит, (меня все почему-то не Нугзаром, а Назарием звали) надо тебе ехать в Москву, в Белый дом, там будет конференция, ты должен выступить и рассказать об Абхазии, объяснить, что абхазы – не мусульмане, что Абхазия – это древняя христианская страна, что у нас полторы сотни православных храмов и ни одной мечети. Про себя скажи, что закончил духовную семинарию и готов служить, что церковная жизнь у нас есть, что нужны свои, абхазские священники. Я поехал, выступил, в газете даже упоминали про мое выступление. Обращался там к разным митрополитам, но никто не решился благословить меня на служение. Удрученный вернулся в Пицунду, в храм, где мы служили с отцом Паисием и двумя послушниками… И в один прекрасный день отец Паисий сказал мне: езжай в Россию, добивайся рукоположения, а ты, Прохор, езжай в Лавру, поступай учиться. А мы с Васей в пустынь вернемся.
И вот я опять в Москве, в гостях у дальних родственников, они меня познакомили со священником Геннадием Героевым, служившим в Отделе внешне-церковных связей РПЦ. Он написал письмо обо мне епископу Майкопскому Филарету (Карагодину), что вот такой-то Назарий Киут уже четыре года после окончания семинарии ходит в послушниках, а хочет и готов служить. Приехал я с этим письмом в Майкоп. И так совпало, что в Краснодаре в это время находился патриарх Алексий II и туда съехались из разных церквей епископы, и был наш отец Виссарион, который за неимением епископа тогда уже возглавлял Абхазскую церковь. Он тоже пожаловался насчет меня Патриарху, и тот дал мне свое благословение, только, сказал, будешь служить в России. Назначили мне клиросное послушание в кафедральном соборе Майкопа. Но сначала надо было постричься в монахи и рукоположиться.
Когда-то в Москве я встречался с архимандритом Кириллом (Павловым), и решил ему позвонить, думая, что он, наверное, меня забыл уже, а он сразу вспомнил: «Киут из Абхазии?». И он поручил игумену Пантелеймону (Бондаруку) постричь меня в монахи. Несколько дней и ночей я провел в алтаре Майкопского собора, и наконец это свершилось. Был я от рождения Нугзаром, звался Назарием, а стал Игнатием – в честь святителя Игнатия Брянчанинова. После пострига отправили меня на Кубань, в Лабинск, там рукоположили в иеродиаконы, а через 40 дней, которые я провел в молении в Свято-Троицком храме, в праздник Всех святых, в земле российской просиявших, – в иеромонахи.
А за несколько лет до того был со мной такой случай. Ехал я поездом из Питера в Абхазию. Вдруг объявляют, что смерч снес мост в Сочи, и дорога закрыта. Вышел я в Белореченске, оттуда доехал автобусом до Майкопа, переночевал в гостинице «Колос» и наутро решил съездить в Лабинск к двоюродной сестре Свете Киут, она там жила замужем. Иду по Лабинску и встречаю на дороге семью – отец, мать, детишки, все босые идут, остановился с ними, спросил, кто они, оказалось, верующие люди, поют в церкви, пошел я с ними, и привели они меня в тот самый собор, в котором потом, через несколько лет меня и рукоположили в священники.
Так Бог указал мне мое будущее.
В Абхазии в это время совсем некому служить было, на шесть действующих храмов осталось всего три священника – о. Петр (Самсонов) в Лыхны, о. Петр (Харченко) в Гаграх и о. Виссарион (Аплиаа) в Сухуме. Виссарион попросил епископа Майкопского Филарета вернуть меня в Абхазию. Филарет согласился и направил меня в Сухумский кафедральный собор Благовещенья Пресвятой Богородицы, тот самый, в который я мальчиком первый раз зашел и увидел там «гробницу Бога». Но у отца Виссариона, как вскоре оказалось, были насчет меня свои планы. Однажды поехали мы с ним в Илор, в храм Георгия Победоносца, там служили большой молебен, и после него он мне говорит: ты здесь останешься. А в том храме ничего не было – ни хора, ни послушников, ни даже утвари церковной. Жить тоже было негде, я первые дни спал на лавке, пока это не увидела и не позвала меня в свой дом одна прихожанка, Лиана Пачулиа: батюшка, говорит, как же так, вы на лавке спите, пойдемте к нам, у нас дом большой, место вам найдется. Начал я чистить храм, приводить в порядок, как когда-то в Новом Афоне. Тут приезжают из Майкопа, из моего собора, женщины-послушницы, зашли, посмотрели, головами покачали, вышли мы с ними во двор, сели на скамью, беседуем, и вдруг где-то рядом раздались оружейные выстрелы. Женщины испугались, заохали, тут же позвонили в Майкоп, Филарету, и сказали, что, вот, наш отец Игнатий находится в такой церкви, где ничего нету для служения, да еще и стреляют. На другой день звонит мне сам Филарет и говорит, чтобы завтра, в 9 утра, я был у него в кабинете. Я на поезд – и в Майкоп. Утром был у него. Филарет говорит: как же так, я тебя отправил служить в Сухумский храм, а тебя куда заслали? И тут же назначил меня штатным священником Майкопского кафедрального собора, духовником. И целых пять лет я служил в этом кафедральном соборе, возглавлял там паломнический епархиальный центр, преподавал в открытой как раз в те годы православной гимназии, руководил епархиальной пресс-службой, мы издавали газету, делали теле- и радиообозрение. В Майкопе жил сначала в доме у прихожан Музыченко, у них там была молитвенная комната, вся в иконах, еще был у них магазин секонд-хенд, и они очень много вещей отправляли в Абхазию как гуманитарную помощь. Потом стало уже неудобно людей стеснять, снял себе комнату.
Когда в начале 2000-х Филарет уехал в Пензу, а на его место прибыл епископ Пантелеймон, я еще какое-то время с ним служил, но вскоре он мне сказал, что я могу возвращаться в Абхазию. Как я к этому отнесся? С одной стороны, рад был вернуться на родину, а с другой, переживал, понимая, что никакой стабильности не будет, так оно и вышло, опять пришлось служить по кругу – то в Новом Афоне, то в Лыхны, то в Сухуме. В это время, по-прежнему в отсутствие епископа, Пантелеймон назначил руководить Абхазской церковью как бы сопредседателей – отца Виссариона и молодого, только что окончившего Духовную академию отца Андрея (Ампара). Оба они находились в Новоафонском монастыре, Виссарион служил, Андрей занимался всеми хозяйственными делами. Я тоже вел там службы, исполнял требы, но у Андрея, видимо, уже зрел план изгнать всех прежних священников, что они потом и сделали вместе с Дбаром, фактически захватив Новый Афон и не допуская туда никого из нас, включая и самого Виссариона. Но это было еще впереди, а пока Виссарион велел мне подчиниться о. Андрею и оставить монастырь. Вот тогда он мне и сказал: твое послушание – Каманы.
Заброшенная обитель
В первый раз я был в Каманах летом 1994 года, через год после войны. От селения ничего не осталось, все было разрушено, потому что здесь проходили очень тяжелые бои, отсюда наступали грузинские войска, двигавшиеся к Сухуму со стороны гор. Все село было сожжено. Храм уцелел, но находился в страшном запустении, а вокруг него лежали просто горы металла, железных обломков, всякого мусора, нанесенного войной. В первые дни войны здесь погиб священник отец Андрей. Обстоятельств его гибели я точно не знаю. Рассказывают, что грузинские гвардейцы установили на колокольне храма пулеметы и вырыли окопы вокруг монастыря. И когда бойцы подразделения Рафика Айба обходили храм, по ним открыли огонь из автомата, говорят, это была женщина. И нескольких абхазских бойцов она уложила. В ответ на монастырский двор полетела граната. И якобы именно в этот момент из храма вышел отец Андрей. Как почти все священники в Абхазии, он был грузин, Курашвили… Видимо, осколками той гранаты его и убило на месте. Его потом сами же абхазы похоронили прямо на территории монастыря, и мы его могилу сохраняем. Но это был не единственный случай, еще один священник погиб в Сухуме, а другой пропал без вести, при артобстреле храма погибла женщина-гладильщица, Марией звали…
После войны Каманский храм остался бесхозным и безлюдным. В 94-м году я еще был послушником у отца Виссариона. Однажды он сказал мне: к нам едет архимандрит Феофилакт, настоятель Иерусалимского подворья в Москве, везет группу из тридцати паломников, они едут в Каманы, ты должен их встретить и сопроводить туда. А как это сделать? Ничего же нет. Нужен транспорт, нужно людей накормить… Обратился к одному, к другому, так и так, гости из Москвы едут… А для абхазов гости – это святое понятие, помогли мне, и автобус дали, и продукты, повез я эту группу… И несмотря на то, что после войны всё там было в неприглядном виде, и паломники, и архимандрит Феофилакт остались довольны. В храме тогда уже стоял саркофаг Златоуста, его вернули из Сухумского кафедрального собора в конце 80-х. И саркофаг, и могила Василиска, и святой источник – всё произвело на них сильное впечатление. Может, даже большее, чем если бы все было чистенько и ухожено. Ну а сам я, беспокоившийся больше всего о том, чтобы достойно сопроводить гостей, в тот первый раз своего посещения Каман еще мало что понял про это место. О нем даже у самих абхазов в советское время было весьма смутное представление. Говорили, что место это – святое, но в точности мало что знали. Паломники туда и в советское время ходили, поскольку все там было открыто, но никто не молился, службы не велись.
Как настоятель я приехал служить в Каманы только в 2009 году, после того, как Минюст Абхазии зарегистрировал АПЦ – Абхазскую православную церковь (а до этого она называлась Сухумо-Абхазская епархия, как при грузинах). Направляя меня туда, отец Виссарион даже не знал, что там время от времени служит иеромонах Григорий Хоркин, тот приезжал редко, только по престольным праздникам. А постоянно жил другой человек, трудник Адам, он был абазин по национальности, и вот он там полностью хозяйничал, ходил в подряснике, хотя монахом не был. Он много лет отсидел, а когда вышел на свободу, нашел себе пристанище в Каманах, но вел себя неподобающе, попрошайничал у туристов и паломников. Еще я застал там Андрея Струцкого, он раньше был полковником миротворческих войск, а потом стал священником. Отец Григорий допустил его служить в Каманах. Никто из них ничего не делал, храмом не занимался, все было запущено, неопрятно, убого. Когда я приехал, Хоркин оставил мне печать и какие-то деньги и больше не появлялся.
Первым делом я вычистил алтарь, стал служить литургию. По воскресеньям на службу стали собираться люди. Они же помогли убрать территорию вокруг храма, особенно потрудились пограничники, их Абхазская церковь официально окормляет, вывезли с подворья тонн двести железного мусора, оставшегося после войны. С Божьей помощью сделали ремонт второго этажа, поменяли всю электрику, достроили притвор из дикого камня (а прежде было просто деревянное крыльцо), в левом приделе поставили печку, потому что зимой было очень холодно и сыро. Я сам приобрел несколько икон, и люди тоже стали приносить из дому иконы. А когда паломники спрашивали, что привезти, я говорил: масло и свечи. Адама пришлось выселить, уж очень недостойно он себя вел. Отец Андрей Струцкий сам уехал, он теперь настоятель в Драндском монастыре. А в Каманы пришли другие добрые люди – свечница Наталья Авксентьевна и сын ее Авксентий, первые мои помощники в храме. Позже мы достроили и обжили соседнее с храмом помещение, устроили там трапезную и комнаты для проживания, ничего же этого не было. Так потихоньку началась новая жизнь храма.
Однажды случилась у нас беда. Взорвалась наша печка, и возник пожар, Авксентий выскочил, кричит: «Горим, горим!», и действительно, много икон сгорело, стены закоптились… Мог бы и весь храм сгореть, если бы Бог не послал нам именно в этот момент доброго человека – Сергея Анатольевича Терентьева, представителя МВД России в Абхазии. Он часто бывал у нас, и так совпало, что он приехал помолиться в храм, а тут пожар. Мы хотели водой тушить, а он скомандовал: «Отставить! Надо песком!». Рядом со входом в храм как раз гора песка была, оставшаяся от ремонта, и он стал сам этот песок таскать и засыпать огонь, и мы с ним, так и потушили. Но ущерб был немалый. И Сергей Анатольевич сказал: «Раз это при мне случилось, я вам помогу с ремонтом». Честно говоря, я не поверил, ну, сказал человек и сказал, может, сгоряча, а он – нет, действительно организовал ремонт и сам оплатил. Потом приехали ребята из духовного училища, все отмыли. Службу мы не прекращали, в одной части храма служили, другую реставрировали, потом – наоборот. Полгода ушло на это дело. До сих пор помню мастеров – Гошу, Алхаза, Андрея-американца (его так называли, потому что он действительно какое-то время жил в Америке), прораба Игоря Павлюченко – всем им благодарен, молюсь за них.
Среди обожженных икон была и большая икона Иоанна Златоуста, которая накрывала саркофаг, мы ее оставили в память об этом пожаре, а для саркофага добрые наши друзья, за которых я всегда молюсь, заказали новую икону, в точности такую, как была. Ну вы эту историю знаете, потому что ваш Леша во всем этом участвовал.
И в другой раз они же, можно сказать, спасли храм от разрушения. Это когда в зиму 2017-2018 года у нас в горах были обильные снегопады, и земля под фундаментом в задней части храма отошла. Мы очень переживали, так как у нас самих не было никаких возможностей укрепить эту стену, это очень сложная работа, требующая больших затрат. А они прислали рабочих, стройматериалы, выстроили новую подпорную стену и тем самым остановили оползень и спасли храм, несмотря на то, что некоторые местные чиновники пытались тут чинить препятствия, мол, россияне не имеют права вести на территории Абхазии какие-либо работы. Но вот уже две зимы стена стоит, и, слава Богу, угрозы оползня нет.
Будущие священники
В 2014 году мы открыли при Сухумском кафедральном соборе духовное училище, я набрал группу студентов из числа своих прихожан – двенадцать человек. А поскольку мне служить приходилось везде, то и ребята пришли из разных приходов – и Сухумского, и Каманского, и Очамчирского – те, кто успел «прилепиться» ко мне в этих приходах. Нам выделили первый этаж в четырехэтажном здании рядом с храмом. Принимали только с высшим образованием, поэтому практически все были выпускниками Сухумского университета. Занимались мы по вечерам – с 17 до 20 часов, чтобы не в ущерб семье и работе, если у кого она была (хотя в Абхазии очень большая безработица, устроиться куда-то молодым людям очень трудно, почти невозможно).
Я взялся быть ректором, а проректором стал отец Давид (Газава), иеромонах из Сухумского собора (он в свое время работал в школе). Преподаватели подобрались, хорошие, знающие. Литургику стал вести иеромонах Василиск (Лейба), катехизис – Александр Студеникин, он человек хоть и мирской, но глубоко религиозный, окончил высшие богословские курсы. Нравственное богословие преподавал отец Долмат (Гопия), он служит в храме Ильи Пророка в Агудзерах. Общецерковную историю – Резо Николаевич Кация, советник президента Абхазии по делам религии, профессор и завкафедрой Сухумского университета. Сам я вел несколько предметов – Ветхий завет, Новый завет, церковно-славянский язык и английский.
Самым первым пришел к нам Давид Чхеидзе, я его давно знаю, у него всегда было сильное тяготение к церкви. Его прадед и прапрадед были священниками. А если брать весь род Чхеидзе, то там были и епископы, и архиепископы, и чуть ли не каталикосы… Да, это знатный грузинский род, но предки нашего Давида уже лет двести живут здесь, в Абхазии, всегда женились на абхазках, так что давно «обабхазились», как у нас говорят. Мама у него ученый-историк, папа был инженером, он умер еще до войны, когда Давид с братом были маленькими, так что выросли они без отца. Давид начинал учиться в мединституте, в Туле, но заболел и пришлось бросить, вернуться домой. Позже закончил экономический факультет Сухумского университета. Женился, двое детей у него. Но все-таки пришел в духовное училище, успешно окончил и теперь заочно учится в Московской духовной семинарии.
В Давиде я абсолютно уверен, из него получится хороший священник, и лично я считаю, что его уже сейчас можно рукоположить. Но вот пока не получается, в нашем Совете АПЦ считают, что они (мои выпускники) еще недостаточно готовы к службе. А время-то идет. Давиду уже 35.
Другому выпускнику нашего духовного училища, Ахазу Джелия – 29 лет. Когда мы набирали курс, он на месяц опоздал, но очень хотел учиться, и мы его приняли. Ахаз тоже окончил Сухумский университет, работал в школе, сейчас очень серьезно готовится к монашеству, живет непосредственно в Каманском монастыре и тоже заочно учится в Московской духовной семинарии. Вам кажется, он повторяет мой путь? Ну да, похоже… Только у него нет таких препятствий, какие были у меня.
Еще один мой выпускник и послушник, идущий тем же путем – университет – духовное училище – духовная семинария – Гена Ардзинба. Не родственник ли он Владиславу? Точно не знаю, но если родственник, то дальний. У нас все друг другу родственники, страна-то совсем маленькая, а этнических абхазов и ста тысяч не набирается. Вот, например, новый президент Абхазии Аслан Георгиевич Бжания приходится двоюродным дядей нашему Давиду.
Так получилось, что мы смогли сделать только два выпуска из духовного училища, в 2016 и 2018 годах. Потом пришлось прерваться на два года, и вот сейчас хотим возобновить обучение в заочном формате.
А тех, кто уже закончил и ходит пока в послушниках, я учу быть терпеливыми, добрыми, тихими и мягкими, миролюбивыми, не позволять себе вспыльчивость, раздражение.
Недавно собрал их всех в Каманах, и устроил им и себе общее послушание –отремонтировать пешеходный мост через Гумисту, это чуть выше монастыря. Дружно поработали, заменили прогнившие шпалы бревнами, сделали бамбуковые, а под ними еще и веревочные перила (я в магазине скупил весь запас веревки, какой там был). А раньше вообще никаких перил не было, ходить по мосту было опасно, случалось, люди даже падали в реку. Отремонтировали мост, освятили его. Теперь можно, не опасаясь, пройти от нашего монастыря к селу Верхняя Эшера и к храму Ильи Пророка, это в километре отсюда.
Хорошие они ребята, мне нравится их стремление выучиться, стать настоящими священниками. Я мечтаю, чтобы все они закончили еще и Духовную академию в Москве или в Санкт-Петербурге, потому что именно они – будущее Абхазкой церкви.
Отец Игнатий замолкает и смотрит в окно. За окном сияет разноцветными огнями Сочи, погружаясь в шумную и веселую вечернюю жизнь. Сейчас мы допьем кофе, я провожу его до машины, и они с Ахазом помчатся в сторону границы. Огни большого города будут сопровождать их до Псоу, а там, за речкой, они погрузятся в абсолютную ночную тьму, и только свет фар будет освещать им дорогу домой, к храму…
Глава 7. ОЧЕВИДНОЕ – НЕВЕРОЯТНОЕ
Посох
Рассказывая о Каманах, я часто упоминаю своего сына. Ничего не поделаешь, именно он открыл это удивительное место для меня, для всей нашей большой семьи и для многих своих друзей и знакомых.
Я должна кое-что объяснить. Сын мой Алеша – первый человек в нашей семье, который сам, без всякого моего, отцовского или бабушек-дедушек участия стал глубоко верующим человеком.
Я не перестаю этому удивляться. Однажды спросила: «Сынок, ну как ты таким стал?». А он говорит: «Я еще не стал, я на пути…».
Пять раз ездил паломником на Святой Афон – и с другом, и с двоюродным братом, а последний раз – с десятилетним сыном.
Когда в первые два года после Олимпиады, работал в Москве и жил там один, без семьи, оставшейся в Сочи, практически каждое воскресенье путешествовал по подмосковным монастырям и храмам. Особенно полюбил бывать в Борисоглебском мужском монастыре (г. Дмитров), ездил туда и один, и со своим другом Володей Столицыным, который сам растит маленькую дочь и везде возит ее с собой. В этом монастыре они познакомились с иеромонахом Феодором. Оказалось, что тот стоял у истоков создания в СССР школы каратэ, тогда еще запрещенной у нас, и у него учились многие будущие спецназовцы. А в монахи он ушел уже в возрасте 50 лет. Чудны дела твои, Господи!..
Там же встретились и как-то сразу подружились с известным артистом Анатолием Гущиным, который тоже время от времени наведывался в Борисоглебский монастырь. Разумеется, сын рассказывал своим новым друзьям о Каманах, звал их туда. И однажды они приехали. Володя Столицын с дочкой прилетели из Москвы, а Толик Гущин, снимавшийся в наших краях в очередном детективном сериале («Ищейка»), как только выдалось «окно» на съемках, примчался в Сочи из Геленджика. Алексей повез их в Каманы. И с тех пор они ездят туда практически каждое лето. На многочисленных фотографиях их можно видеть и на источнике, и у часовни святого Василиска, и у грота Иоанна Крестителя, опирающимися на посохи, подаренные Игнатием, – знак особого доверия и благорасположения.
В Абхазии посох (алабашьа) – очень важная вещь. Во-первых, это один из атрибутов президентской власти, символизирующий государственную мудрость. Президентский посох выглядит, конечно, иначе – более утонченный, с металлическим наконечником (в былые времена такой посох мог служить оружием). Абхазский национальный посох вырезается из кизилового дерева, дикой груши или красного кавказского тиса, его используют в хозяйстве, на охоте, а также в качестве ритуального и культового предмета. Посох православного священника (не только в Абхазии, но и в России) – символ духовной власти, он имеет Т-образную или слегка закругленную рукоять, бывает украшен крестом, железной или серебряной инкрустацией.
А бывают совсем простые посохи – без наконечника и рукоятия, без каких-либо украшений – толстая, гладкая, местами узловато-бугристая и довольно тяжелая палка, с которой удобно подниматься в гору, ходить по лесу и по бездорожью. Вот такой посох и подарили однажды в Каманах моему сыну. «Ну вот, – пошутил тогда Алеша, – первый шаг к монашеству…». Отец Игнатий шутку поддержал, сказав: «… или к владычеству». Как в воду смотрел. За ним вообще это водится – точно предугадывать некоторые события.
Буквально через три дня, совершенно неожиданно сын знакомится в Сочи с владыкой Марком – митрополитом Вятским и Слободским и привозит его в Каманы.
Митрополит на мотоцикле
Было это летом 2018 года, владыка проводил отпуск в Сочи и собирался отсюда ехать дальше, в Крым (на чем ехать – рассказ отдельный). Алексей застал его в гостях у своего товарища Константина Мищенко, тот некоторое время назад работал вице-губернатором Кировской области (то есть той же Вятки, где сейчас служит владыка Марк). Собственно, Костя сам Алексея и позвал: «Приезжай, я тебя познакомлю с очень интересным человеком».
Узнав, что в отпуске владыка посещает разные храмы и монастыри, сын спросил, а слышал ли он о Каманском храме, бывал ли там. Владыка сказал, что нет, не бывал, в Новоафонском монастыре был, а в Каманах нет. И еще сказал, что посетить место, связанное с именем великого Святителя Иоанна Златоуста, для него – большая честь и радость. Решено было ехать, и дня через два двинулись целой компанией на двух машинах. Отец Игнатий был упрежден и ждал.
Марк стал, вероятно, первым из нынешних иерархов РПЦ, кто посетил Каманы. Но как человек простой и доступный, он легко нашел общий язык с отцом Игнатием. Они почти ровесники, в одни и те же годы обучались в Московской духовной семинарии, но друг друга тогда не знали, во всяком случае, не запомнили.
«Тогда все мы иначе выглядели, – объяснял потом отец Игнатий. – Молодые, худые, безбородые, да и имена у всех поменялись после пострига».
Нынешний митрополит Марк в годы учебы в семинарии звался Алексеем Тужиковым. Он москвич, сразу после семинарии окончил там же, в Москве, Духовную академию. Карьера его разительно отличается от карьеры отца Игнатия. Уже во время учебы он был принят послушником в Троице-Сергиеву лавру, в том же году пострижен, во время учебы в Академии рукоположен в иеродиаконы и дальше – по восходящей: священник, епископ, архиепископ... Как говорится, почувствуйте разницу. Когда Игнатий все еще ходил в послушниках и не мог добиться даже пострижения в монахи, Марк уже был епископом Хабаровским и Приморским. В 2011 году он назначен на Вятскую кафедру, а через год возведен в сан митрополита. Игнатий в это же время, уже пройдя все круги своих мытарств с рукоположением, начинал обустраивать Каманский монастырь…
Каманы владыку впечатлили и в сердце, видимо, запали (хотя и заметил с горечью, что время здесь, как и во всей Абхазии, как будто остановилось). Помолившись у гробницы Златоуста и у могилы Василиска, окунувшись в святой источник, обещал приехать еще и привезти специально написанную для Каман икону. И глубокой осенью того же 2018 года обещание свое выполнил, привезя в подарок монастырю икону святого новомученика и исповедника Виктора Вятского.
Я не могу не воспользоваться случаем, чтобы дать о нем хотя бы короткую справку, ведь мы с вами так мало знаем о «местных» святых.
Епископ Глазовский, викарий Вятской епархии Виктор (в миру – Константин Островидов), начиная с 1922 года, 12 лет провел в тюрьмах, лагерях и ссылках. На Соловках он находился одновременно с Д.С. Лихачевым и даже, по свидетельству самого Дмитрия Сергеевича, спас его от неминуемой смерти, добившись перевода из сырого и холодного подвала, где ссыльный студент Лихачев «выздоравливал» от тифа, в чистую и теплую камеру. Мало того, подкармливал его салатом из зеленого лука со сметаной, доставая их в местном сельхозе в обмен на какие-то свои вещи.
Впоследствии в питерском кабинете Д.С. Лихачева всегда висел на стене портрет епископа Виктора.
«Он был очень образован, имел печатные богословские труды, но вид имел сельского попика, – писал Лихачев. – От него исходило какое-то сияние доброты и весёлости. Всем стремился помочь и, главное, мог помочь, так как к нему все относились хорошо и его слову верили...».
Находясь на Соловках, он организовал в лесу тайную церковь под открытым небом, где молился вместе со своими единомышленниками. Умер от менингита в 1934 г., возрасте 58 лет, и погребен в глухом селе Нерица (Коми-Зырянской АО). В 1997 г. мощи его перенесены в храм Свято-Преображенского монастыря в г. Вятке, где и находятся до сих пор. К лику святых Виктор Вятский причислен юбилейным Архиерейским собором РПЦ в 2000 году.
Теперь икона святого Виктора Вятского с маленьким мощевиком есть и в Каманском монастыре. Отец Игнатий говорит, что прихожане ее заметили, спрашивают об этом святом, свечки ему ставят, как и своим, каманским.
А владыка Марк, отправившись в следующем, 2019 году, в отпуск-путешествие, снова заехал в полюбившиеся ему Каманы. Его ждали, уже звонили колокола (так положено, если в храм приезжает владыка), отец Игнатий выстроил всех насельников монастыря во дворе, сам вышел на порог… И вот представьте себе картину: под колокольный звон на монастырский двор с ревом въезжают… два мощных мотоцикла. Когда управлявший одним из них «спешился» и снял шлем, все с изумлением увидели владыку Марка! Даже не так. Увидеть-то увидели, но сразу не признали, можно сказать, глазам своим не поверили. И только, когда он, зайдя в монастырский дом, переоделся, облачившись в рясу, окончательно убедились, что перед ними тот самый митрополит Вятский.
Что это было? А то, что владыка Марк – не только митрополит, но и известный в России байкер, а также мастер рукопашного боя. В отпуск он ездит – в Сочи, Крым, на Кавказ – исключительно на мотоцикле. Вместе с байкерским клубом «Ночные волки» ежегодно совершает мотомарш по пути исторического похода святого Александра Невского: Москва – Троице-Сергиева лавра – Суздаль – Владимир – Городец – Кострома – Переяславль – всего 5 тысяч километров. Или вот еще одно его путешествие, интересный фоторепортаж о котором я нашла в интернете. Опять же на двух мотоциклах: на одном владыка Марк, на другом – председатель Сергиево-Посадского отделения мотоклуба «Ночные волки» Алексей Вайц и присевший к нему на заднее сиденье журналист Александр Егорцев отправились из Москвы на Кавказ. В станице Манычской за Ростовом-на-Дону участвовали в патриотическом фестивале под эгидой местной епархии и МЧС. В горном селении Архыз (Карачаево-Черкессия) побывали на слете байкеров, оттуда – по Военно-Грузинской дороге добрались до древней Мцхеты, с ее средневековыми монастырями и храмами... И уже оттуда – назад в Москву. Всего 4500 километров. Экстремальное путешествие!
Недаром на защитном жилете у владыки с одной стороны металлическая эмблема – крылатый лев с книгой в лапах – символ апостола и евангелиста Марка; а с другой – планка с надписью: «Митрополит Марк» (как у военных и космонавтов), ведь дорога есть дорога. Кстати, молитвенный девиз байкеров – «С Богом по всем дорогам». И владыка Марк действительно путешествует с Богом: молясь в местных церквях, беседуя у ночных костров с братьями-байкерами о православии, посещая древние монастыри и храмы…
Кого-то это восхищает, кого-то смущает и даже возмущает, но есть, оказывается, среди священников Русской православной церкви и последователи владыки, так же, как он, время от времени меняющие церковное облачение на костюм мотоциклиста.
Как все это сочетается с духовным саном? Ну вот так и сочетается.
Каманские дети
У нас в доме гости. Старший товарищ сына по работе в олимпийском проекте Юрий Рейльян, его жена Маша и двое их детей – близнецы Сережа и Саша (Саша – крестник моего сына). Мы сидим за большим столом, накрытым во дворе, под тентом, обедаем, ведем умные разговоры, а дети – их и наши – носятся по двору, периодически подбегают к столу, что-нибудь с него хватают и убегают. Близнецам около пяти. Абсолютно одинаковые белобрысые крепыши, очень похожие на своего папу, они называют друг друга «брат». Причем, один из них не выговаривает «р» и у него получается «бгат».
-Бгат! – зовет он откуда-то из зарослей сада. – Бгат, сюда!
У сына двое из шестерых его детей – тоже близнецы, вернее, – двойняшки, мальчик и девочка, Леша и Аня. Наши на год старше. Леша наблюдает за чужими мальчиками с изумлением. Когда они кричат друг другу «Брат!» он смотрит на свою маму и, кажется, хочет спросить: «А что, так можно было?», в смысле, чтобы два мальчика. Свою сестру-двойняшку он, конечно, любит, но уж очень она им командует. А после того, как его единственный старший брат Гоша поступил в кадетское училище, он и вовсе остался «один на один» с четырьмя сестрами. Ясно, что Саше с Сережей он завидует.
Признаться, мы все наблюдаем за мальчиками-близнецами с откровенным любопытством. Ведь это не просто дети, это – каманские дети.
Юрий и Мария познакомились, работая в олимпийском проекте: он (на тот период замминистра РФ) был одним из руководителей строительства, она – корреспондентом ВГТРК. Он – коренной сочинец (а вот отец его родом из эстонского села Сулево, что за речкой Псоу, то есть уже в Абхазии). Маша – коренная сибирячка, из Кемерово.
История этой пары каким-то удивительным образом пересекается со святыми местами и датами.
Мало кто знает, что параллельно с олимпийскими объектами в Имеретинской долине строился новый большой храм – Нерукотворного образа Христа Спасителя. Выполненный в неовизантийском стиле и расписанный художниками Академии живописи Ильи Глазунова, этот храм сегодня – самый величественный и, пожалуй, самый красивый из всех сочинских. Освящен он был накануне открытия Олимпиады-2014, тогда же российскую сборную благословил под сводами нового храма Патриарх Кирилл.
Так вот, Юрий с Машей познакомились как раз на строительстве этого храма, когда оно находилось еще на уровне стилобата (верхняя поверхность цоколя). Юрий был одним из кураторов строительства, членом попечительского совета будущего храма. Можно сказать, стоял у основания.
Для Маши все было точно по классике: «Ты чуть вошел, я вмиг узнала, вся обомлела, запылала и в мыслях молвила: вот он!». Вошел он на совещание по строительству, а она уже сидела там, и ее, что называется, «накрыло» с первого взгляда. Юра – очень видный мужчина, высокий, крепкий, светловолосый и светлоглазый (эстонская кровь). Маша и сама похожа на эстонку – тоже высокая, стройная, светловолосая… Но он в тот раз – опять же по классике – не обратил на нее внимания. Прошло какое-то время, и был брифинг, где они снова встретились, и вот там уже «накрыло» его тоже.
Шел 2011 год, ему было 46, ей – 30. У него – взрослая дочь от первого брака. Она замужем не была, детей нет. О свадьбе речь не шла. «Сначала надо провести Олимпиаду». Просто стали жить вместе. Как говорит Маша, «Бог дал нам такую сильную любовь, что мы сразу стали планировать ребенка». Откладывать было некуда – возраст! Однако год и два ничего не получалось. Они обращались к врачам, сдавали анализы, пили витамины – безрезультатно.
И однажды Юрий позвонил Алексею: «Ты мне рассказывал о монастыре в Абхазии, что батюшка там какой-то необыкновенный. Мы готовы. Маша хочет с этим батюшкой поговорить». И они втроем поехали в Каманы. Это было 16 ноября 2013 года. И если бы кто-нибудь сказал им в тот день, что ровно через год, 15 ноября 2014 года у них родятся дети, они бы, наверное, не поверили. Но именно так все и случилось!
Я спрашивала у Маши, что, собственно, они делали тогда в Каманах, как все это было. Оказалось, ничего такого, специального. Помолились у Иоанна Златоуста, у святого Василиска, попили из святого источника, Маша побеседовала с отцом Игнатием, спросила совета, что делать. Он сказал: «Молись Богородице. А мы здесь будем за вас молиться». И дал ей тонкий богородицкий поясочек. Такие поясочки привозят из Вотапедского монастыря на Святом Афоне, где хранится фрагмент пояса Пресвятой Богородицы (помните, как его привозили в Москву и какое столпотворение было в храме Христа Спасителя?). Ну и все. Побыли и уехали. Дома Маша, не переставая, молилась Пресвятой Богородице, поясочек носила, не снимая … Надо заметить, что оба они – и Юрий, и особенно Мария – люди очень набожные, а в таких делах вера – и есть самое главное. И все это время в Каманах молился за них отец Игнатий, человек он обязательный, если обещал – не забудет.
Тут пора рассказать об одном удивительном событии тех лет. Когда в 2010 году начинали строить дорогу к Олимпийскому парку, были обнаружены остатки древнего византийского храма VIII-IX вв., а под его алтарем ученые-археологи нашли захоронение неизвестного святого. (В православной традиции под алтарем хоронили только святых). После этого строящийся Имеретинский храм стали считать как бы преемником древнего византийского храма, недаром же он и вырос вблизи того раскопа, и архитектуру имеет византийскую. Один большой камень, извлеченный из древнего фундамента, был вмонтирован в стену нового храма с медной табличкой, рассказывающей об археологической находке.
Когда храм Нерукотворного образа Христа Спасителя был готов, освящен и начал действовать, мощи неизвестного святого торжественно перенесли внутрь и поместили в специальное помещение под алтарем.
- Я же была на той церемонии! – говорит Маша. – И отец Флавиан сказал мне, что в такой день может свершиться чудо. И для меня оно действительно совершилось! Именно в тот день я почувствовала, что беременна. Но сама себе не поверила. А потом было Вербное воскресенье. Накануне мне приснился чудесный сон, в котором были и дети, и ангелы. Утром я решила еще раз проверить, сделала тест и – все подтвердилось. Ну а про то, что будет двойня, узнала уже на первой Пасхальной неделе.
Маша трудно вынашивала своих деток, семь из девяти месяцев провела на сохранении в московской клинике. Но мальчики, слава Богу, родились здоровыми. Как я уже сказала, это произошло ровно через год после посещения Каманского монастыря и ровно через девять месяцев после закрытия Олимпиады, в ноябре 2014-го. Благодарные родители, успевшие к тому времени пожениться, назвали сыновей в честь русских святых Александра Невского и Сергия Радонежского.
С тех пор они не раз бывали в Каманах. А мальчиков своих впервые повезли знакомить с батюшкой Игнатием, когда тем исполнилось по три года.
Остается сказать, что Юрий, после Олимпиады руководивший в Москве большой строительной компанией, как раз и был тем человеком, который помог построить в Каманском монастыре новую подпорную стену. Символично, не правда ли? Стена – опора храма. Дети – опора семьи.
Вы думаете, это какой-то исключительный случай? Нет! Каманы давно славились, помимо всего прочего, тем, что помогали бездетным семьям обрести детей. Помните подполковника МВД Терентьева, потушившего пожар в Каманском храме? Они с женой тоже долго были бездетными и тоже не раз приезжали в Каманы причаститься, помолиться, окунуться в святой источник. Как говорит отец Игнатий, Бог услышал их молитвы и дал им дочку, Катюшу, на которую они не нарадуются.
У сочинцев Митраковых детей не было долгих восемь лет, а после «каманских бдений» благополучно родился на свет прекрасный мальчик Иосиф. К нему у Игнатия особое чувство, потому что это первый «каманский ребенок», родившийся на свет в бытность Игнатия настоятелем монастыря.
Потом было много других. Вот Элена Кишмария (ее дядя был во время войны министром обороны Абхазии), у нее тоже никак не получалось стать матерью, а в Абхазии с этим строго, женщина просто обязана родить наследника. «Она, бедная, и летом, и зимой окуналась в источник святого Василиска, мокрая стояла в воде, молилась, – рассказывает отец Игнатий. – И вымолила! Сейчас у нее уже двое мальчиков – Кирилл и Никон».
Алена Гулевич работала на Олимпиаде, а после ее окончания вышла замуж за сотрудника МОК, переехала в Швейцарию. Все хорошо, только детей не было. Она сильно переживала, плакала, приезжала причащаться в Каманы вместе с мужем. Вскоре после этого у них один за другим родились два мальчика – Максимилиан и Леон. Теперь она просит батюшку Игнатия их окрестить. «Но знаете, это непросто для меня, – говорит батюшка. – Нужно визу оформлять, ехать туда… Не знаю… Может, они сами приедут и мальчиков своих привезут».
Дети – удивительный каманский феномен. Сегодня известно уже о 235 (!) малышах, родившихся в семьях, долго бывших бездетными. На застекленной веранде монастырского дома одна из стен вся увешана разноформатными фотографиями детей – совсем маленьких и постарше, в рамочках и без. Это и есть «каманские» дети, или, как их здесь называют, «каманята». Они живут сегодня не только в Абхазии, но и в России, Греции, Швейцарии, Германии…
Как объяснить этот феномен? Святая земля, святой источник, святая вера. Другого нет объяснения.
Внуки мои, хоть они и не «каманята», тоже любят ездить в Каманы. И батюшка их любит, называет «мои барашки», всегда чем-нибудь одарит, угостит. А «барашкам» очень нравятся ослики, живущие на монастырском дворе, нравится их кормить, ходить за ними. Недавно батюшка позвонил и сообщил: «У нас в монастыре родился маленький осленок, девочка. Надо бы имя придумать, а мы что-то никак не можем». Мы с детьми сели и стали думать. А ослик (батюшка и фото, и видео прислал) – весь черненький, только нос – белый, круглый, как Луна. И мы придумали назвать его, вернее ее – Ночка. В монастыре имя всем понравилось. Батюшка сказал: «Так и будет! Ночка! Тем более, она ночью родилась».
Похоже, он сам и роды принимал, на видео держит на руках ослика, завернутого в полотенце, и обтирает ему еще влажную мордочку…
Записки, оставленные в храме Иоанна Златоуста в Каманах.
«… Сначала, когда я вошла в храм, я немного испугалась. Думаю, надо же, какой грозный батюшка. Но когда он начал говорить проповедь, слезы так и покатились из моих глаз. Теперь я уже думала: какой же это любвеобильный батюшка, какой глубины, мудрости! Побольше бы нам таких священнослужителей. Святителю отче Иоанне Златоусте, моли Бога о нас, грешных! И молитвами святителя И. Златоуста даруй, Господи, батюшке Игнатию многая лета! р.Б. Фотиния, Татарстан».
«Выражаю Вам большое, сердечное спасибо за служение на этой Абхазской земле в мире и благодати, да хранит Вас Господь! С уважением, Дзядук Людмила Юрьевна, г. Надым, Ямало-Ненецкий округ».
«Большое спасибо отцу Игнатию за теплую, отцовскую встречу, благодарим Вас! И будем всегда помнить эти драгоценные минуты. Александр и сын Лев, паломники из г. Кировска Мурманской области».
«Мы, жители Приднестровской республики, искренне восхищены замечательной церковью. Уверены, что наши молитвы именно здесь обязательно дойдут до Бога. Благодаря игумену Игнатию мы все почувствовали, что мы стали ближе Богу, так искренне звучали его благословения и молитвы. Спасибо от всех за Ваше гостеприимство и Вашу несгибаемую веру».
«От всего сердца благодарим Вас за гостеприимство, за Вашу волю и духовный подвиг! Уверен, что духовное братство Абхазии и Приднестровья будет только крепнуть! В. Ястребок, МИД Приднестровья».
«Слава Господу за возможность познакомиться с Каманским монастырем – представителем древнейшей православной веры и услышать потрясающе сильную проповедь – глубокую и духовно насыщенную – игумена Игнатия. Благополучия и процветания монастырю, Вам и Вашей пастве! Л.М. Никонов, доктор экономических наук, профессор, Н.В. Даюлова, консультант министерства образования и науки, Москва».
«Храм одухотворяет священник. Спасибо Господу, что у этого храма такой замечательный батюшка, отец Игнатий, который смог восстановить по крупицам эту святыню. Уважаемые братья и сестры! Давайте всем миром поможем восстановить до конца это место. Мы, московские телевизионщики, постараемся рассказать всем, какое здесь чудо! Лариса Кривцова, телеканал Россия, Евгений Кривцов, телеканал Культура».
«Приятно удивлен переменами в монастыре и гостеприимством отца Игнатия. Божьей помощи и здоровья настоятелю сего монастыря и многая лета. Свящ. Александр, Ирина, мл. Александр Овчинниковы. Камчатка, Елизово, храм Успения Божьей Матери».
«Огромное спасибо за гостеприимство. Дай Бог Вам долгих лет жизни и здоровья. Людмила, Валерия, Дария, г. Сургут».
«Бесконечно счастливы! Огромное спасибо за гостеприимство и общение! Процветания, здоровья, развития!!! Татьяна, Дима, Софья, Наталья Аркадьевна. гор. Чайковский, Пермский край».
«Благодарим Господа за посещение Каман со всей семьей. Прот. Иоанн Яворский, матушка Ирина Яворская, дети: Вера, Лида, Богдан, Серафим, г. Пенза».
«Чистое и очень светлое место!!! Здесь отдыхает душа. Ты сам становишься чище. Уютно, хочется возвращаться вновь. Отец Игнатий впечатляет, дай Бог ему здоровья! Казаки 4-го дивизиона Иванов Сергей, Кирилл Пакулин, Саша Пантелеймонов, Никита Шеронов».
Глава 8. АБХАЗИЯ, КОТОРОЙ МЫ НЕ ЗНАЛИ
Согласитесь, что с этой стороны мы Абхазию не знали. Некоторые до сих пор думают, что это мусульманская страна, а на самом деле там – ни одной мечети (у мусульман есть, правда, свои молельные дома) и полторы сотни православных храмов, в том числе, древнейших. Один из них я уже упоминала – это храм Успения Пресвятой Богородицы в селе Моква – единственный в Абхазии пятинефный крестово-купольный храм, построенный в X веке при абхазском царе Леоне III. В свое время Моквский храм поразил меня своим огромным, пустым, гулким внутренним пространством с редкими островками древних фресок на стенах. Некогда великолепный образец византийской церковной архитектуры, расписанный при императоре Алексее Комнине и абхазском царе Давиде (XII в.), в последующие века храм этот не раз подвергался разграблению. Реставрации, проведенные в XIX-XX вв., не вернули ему былой красоты, но масштаб и мощь видны и сегодня, во многом благодаря месторасположению – храм стоит на совершенно пустой, открытой со всех сторон возвышенности. Сегодня он, можно сказать, заброшен, посещают его только туристы, хотя изредка, по большим праздникам, бывают и службы. Привести Моквский храм в порядок и сделать действующим – непосильная задача для сегодняшнего государства Абхазия, ведь до сих пор восстановлено далеко не всё, что было порушено последней войной.
Возможно, древние развалины привлекательнее для туристов, но тут уж надо выбирать, для кого и во имя чего стоят на земле эти храмы…
История христианства на земле Абхазии – очень древняя и очень непростая. Крещенная прежде, чем Россия, еще в первые века н.э., Абхазия то откатывалась назад, в язычество, то подвергалась католическому соблазну, то насильно вовлекалась в магометанство, пока наконец окончательно не утвердилась в православии.
Что значит быть маленькой страной, маленьким народом, который, к тому же, угораздило поселиться в таком благословенном месте! Кто только ни покушался на этот райский уголок земли, кто только ни завоевывал и ни подчинял себе ее народ, какие только языки, обычаи и религии ему ни навязывали! И уже утвердившись в православии, Абхазская церковь побывала под юрисдикцией разных поместных церквей – Антиохийской, Константинопольской, Русской, Грузинской… Лишь однажды, и то непродолжительный период, она была самостоятельной…
Но такого статуса, какой она имеет сегодня, не было еще никогда. Его даже сформулировать сложно. Непризнанная? Самопровозглашенная? Неканоническая? Или просто брошенная на произвол судьбы? Чтобы разобраться во всем этом, сделаем еще один, очень краткий экскурс в историю.
«Христолюбивые абазги»
Начнем с самого начала. Уже в I веке по земле Абхазии, где тогда жили племена абазгов, апсилов и санигов, ходили святые апостолы Андрей Первозванный и Симон Кананит. Как они оказались здесь? Согласно преданию, двенадцать апостолов после сошествия на них Духа Святого, бросили жребий, кому в какие страны идти, чтобы проповедовать учение Христа. Страны, лежащие вдоль побережья Черного моря, достались Андрею Первозванному и Симону Кананиту (кстати, если кто не знает, он был тем самым женихом, на чьей свадьбе в Канне Галилейской совершил Иисус свое первое чудо, превратив воду в вино).
Святой Андрей проповедовал в Иверии (Грузия), Алании (Осетия) и Абазгии (Абхазия), на Балканах, в Таврии (Крым), дошел до Киева и Валаама… Он – единственный из апостолов, кто посетил славянские земли и предрек славу христианства земле русской. Свою мученическую смерть Андрей Первозванный принял в греческом городе Патры, где был распят на косом (в виде буквы Х) кресте в 62 г. от Рождества Христова. При Петре I Андреевский флаг с косым крестом был учрежден как флаг Российского флота, «того ради, что от сего апостола приняла Россия святое крещение».
Симон Кананит, начав свою миссию в Иудее, Сирии и Египте, также пришел на Кавказ, благовествовал в Армении, Иверии и Абазгии, здесь и остался после двадцати лет своего миссионерства, поселившись в небольшой пещере в ущелье реки Псырцхи. Пещера эта сохранилась по сей день. По преданию, Симон Кананит, был первым, кто начал крестить местных жителей, отучать их от языческого обряда жертвоприношения. Но его, как и других апостолов, ждала мученическая смерть от рук то ли римских стражников, то ли местных язычников, которые его то ли обезглавили, то ли даже «распилили пилой». На месте погребения святого апостола-мученика впоследствии и был построен Новоафонский Симоно-Кананитский монастырь.
В IV в. в Питиунте (Пицунда) возникает первая на Кавказе христианская община. О значении ее говорит тот факт, что первый питиунтский епископ – Стратофил – в 325 году принимал участие в I Вселенском церковном соборе в Никее. Вторая христианская община образуется уже в V в. в Себастополисе (Сухум). В этих же причерноморских городах строятся первые православные храмы – кафедральная базилика в Питиунте и храм в честь мученика-воина Ореста в Себастополисе. В то же время горная Абхазия еще долго остается языческой. Только в середине VI в. начинается христианизация языческих племен на всей ее территории. Византийский император Юстиниан Великий посылает с этой миссией на восточную окраину империи своего главного евнуха Евфрата Абазга – родом из этих мест, который становится здешним архипастырем. Помимо двух существующих епархий, создаются еще несколько – в Цандрипше, Анакопии (Новый Афон), Цебельде и Гоэносе (Очамчира). Все они объединяются в Абазгскую автокефальную епархию с кафедрой в Себастополисе и подчинением ее Константинопольской церкви. В византийской столице учреждается специальная школа для обучения абазгских мальчиков. Византийские источники того периода называют этот народ «христолюбивыми абазгами».
Расцвет христианства в Абхазии приходится на VIII – IX вв. В это время возникают Абхазское царство и независимая от Константинополя Абхазская церковь. Первый абхазский каталикос Иоанн, рукоположенный в обход Константинополя в Антиохийской церкви, переносит кафедру из Себастополиса в Пицунду (где она и была изначально). Строятся новые храмы – в Бзыби, Лыхны, Анакопии (Новый Афон) и других местах. Все храмы богато украшаются и расписываются фресками, в них привозят святые реликвии христианства (так, в Моквском храме хранились частица креста, на котором был распят Иисус Христос, и частица мощей Николая Чудотворца, впоследствии утраченные). В богослужение впервые наряду с греческим вводится абхазский язык. В Абхазии находят убежище христиане, гонимые за веру из Армении и Восточной Грузии во время господства там арабских завоевателей.
В конце X в. в Абхазском царстве происходит смена династий. После смерти бездетного абхазского князя Феодосия Слепого на престол садится его племянник Баграт III (грузин по отцу). На этом прерывается династия абхазских царей и начинается формирование объединенного царства абхазов и картвелов (грузин), которое просуществует три века. В это время растет влияние грузинской церкви, абхазский и греческий языки в богослужении заменяются грузинским. Происходит вытеснение абхазских и греческих епископов и замена их этническими грузинами.
В XIII – XV вв. Абхазия попадает под влияние Генуи, основавшей на Черноморском побережье Кавказа и Крыма ряд торговых факторий. Себастополис начинает именоваться Сан-Себастьяном. Сюда же устремились миссионеры католических монашеских орденов, однако их миссия не увенчалась успехом, Абхазия осталась в лоне православия.
В 1390 году Константинополь наконец признал полученную еще в IX в. независимость Абхазской православной церкви от Вселенского патриархата.
Но уже в 1453 году сам Константинополь захвачен турками-османами, что означало окончательное падение Византийской империи. Еще через год турки захватили Себастополис, переименовав его в Сухум-кале. Начинается упадок христианства и исламизация Абхазии, на которую поддались в основном знатные слои, не желавшие терять торговых связей с османами. В то же время часть абхазов-христиан, уходя от исламизации, мигрирует за Кавказский хребет.
При османах кафедра абхазских каталикосов переносится из Пицунды в Гелатский монастырь (Западная Грузия), происходит удаление архипастырей от народа Абхазии и, соответственно, – отход самого абхазского народа от церкви. Так называемое «имеретинское пленение» продолжалось вплоть до конца XVIII века. После смерти последнего Имеретинско-Абхазского каталикоса Максима II (Абашидзе) Абхазская православная церковь фактически прекратила свое существование.
В дальнейшем (XVII – XVIII вв.) древние храмы Абхазии приходят в запустение, разграбляются и поджигаются турками-мусульманами. Помимо продолжавшейся исламизации, происходит и постепенная трансформация христианства в язычество. Запустевшие храмы превращаются в языческие капища.
Перелом в истории и судьбе Абхазской православной церкви наступил в начале XIX в. В 1810 году Абхазское княжество входит в состав России, сохраняя при этом автономное управление, которое было определено манифестом русского царя и действовало до 1864 года. Император Александр I заинтересован в возрождении на этой территории православия и церковной жизни, парализованной, кроме всего прочего, длительной Кавказской войной. К этому времени в Абхазии действуют только три храма – Пицундский, Лыхненский и Илорский.
В 1851 году открывается Абхазская епархия в составе Грузинского экзархата Русской православной церкви, она просуществует до 1885 года. Из четырех грузинских епископов этого периода только один – епископ Гавриил озаботился возрождением христианства в Абхазии. При нем началось массовое крещение абхазов, стали открываться новые приходы, строиться храмы в деревнях. Тогда же появились первые священники-абхазы, было переведено на абхазский язык Священное писание, возродилось богослужение на абхазском языке. Однако в этот же период Абхазия пережила этническую катастрофу – в результате Кавказской войны и антиколониальных восстаний 1866 и 1877 гг. более половины населения вынуждено было покинуть родину и стать беженцами (махаджирами) в Турции. Новопоселенцами Абхазии во второй половине XIX века, кроме русских, становятся греки, армяне, болгары, немцы, эстонцы… Но главными «заместителями» махаджиров стали представители картвельских народов, в первую очередь, мингрельцы.
За неоднократные бунты повелением Александра III (1880 г.) абхазы были признаны «виновным населением», со всеми вытекающими отсюда последствиями, вплоть до выселения в центральные районы России и в Сибирь. Сняли «вину» с абхазского народа только в 1907 году, уже при Николае II.
В 1875 г. начинается строительство Новоафонского Симоно-Кананитского монастыря, куда могли бы переселиться русские монахи в случае захвата греками Русского Пантелеимонова монастыря на Святой горе Афон (слава Богу, этого не случилось). При монастыре открывается школа для абхазских мальчиков. В 1885 г. проводится реорганизация Абхазской епархии в Сухумскую с канонической территорией от реки Ингури до Анапы. В это время епископами в Абхазии служат в основном русские священники, выпускники духовных академий, среди которых были даже кандидаты богословских наук.
К началу XX в. Сухумская епархия имела уже 125 приходов (61 абхазский, 36 русских, 16 греческих, 4 мингрело-грузинских, 8 смешанных); два мужских монастыря – Новоафонский и Драндский – с типографией и школой для абхазских детей (основан в 1808 г.); два женских монастыря – Василиско-Златоустовский в Каманах (1898 г.) и Успенский в Мокве (1902 г.). Появилось и хорошо образованное абхазское духовенство. Были переведены и изданы на абхазском языке Богослужебное Евангелие, Литургия св. Иоанна Златоуста, Требник и другая церковная литература. В деревнях уже работали 100 церковно-приходских школ.
После февральской революции 1917 г. была провозглашена автокефалия Грузинской церкви. Абхазское духовенство отказалось присоединять к ней свои приходы. В августе того же года Поместный собор Русской православной церкви во главе с патриархом Тихоном рассматривал абхазский церковный вопрос и согласился с переименованием Сухумской епархии в Абхазскую и выделением ее из состава Грузинского экзархата в самостоятельную епархию в составе РПЦ. Однако это решение не было реализовано из-за изменившейся политической ситуации.
В 1918 г. Абхазию оккупируют грузинские меньшевики. Грузинская церковь открывает на канонической территории Сухумской епархии свою, т.н. Цхумо-Абхазскую епархию, в которой все епископы – снова из этнических грузин. Сухумская епархия фактически прекратила свое существование, но еще долго, до конца 30-х годов тайно рукополагала своих епископов, окормлявших небольшое число т.н. «тихоновских» приходов, не вошедших в Грузинскую автокефалию.
В марте 1921 г. на территории Абхазии установлена советская власть и провозглашена советская социалистическая республика Абхазия, формально независимая как от Грузии, так и от России. Но через год под нажимом Сталина и Орджоникидзе Абхазия подписала «особый союзный договор» с Грузией на условиях равноправия обеих республик. «Договорной» статус сохранялся до 1931 года, когда опять-таки под нажимом из Москвы ССР Абхазия была преобразована в автономную республику – Абхазскую АССР – в составе Грузинской ССР.
К началу 30-х гг. советская власть закрыла на территории Абхазии все монастыри и большинство приходов. Почти все священники и монахи были расстреляны или отправлены в лагеря. Монахини Василиско-Златоустовского женского монастыря в Каманах убиты и утоплены в реке. Не осталось ни одного священника-абхаза. В 1937 г. взорван Сухумский кафедральный собор.
Во время Великой Отечественной войны, в 1943 г., РПЦ признала провозглашенную 25 лет назад автокефалию Грузинской церкви и возобновила с ней молитвенно-каноническое общение. Тогда же уцелевшие «тихоновские» приходы на территории Абхазии без их на то согласия были переданы в ведение Грузинской церкви.
Весь период после Великой Отечественной войны вплоть до грузино-абхазской войны 1992-1993 гг. Сухумо-Абхазскую епархию возглавляли епископы, присылаемые из Грузии, в их числе с 1967 по 1977 гг. абхазским епископом был Илия (Шилошвили), нынешний глава Грузинской церкви каталикос Илия II. В эти годы в Абхазии не было ни одного монастыря, действовали всего шесть храмов. В то же время в горах Абхазии, в пещерных монастырях, как и во времена гонений на первохристиан, находили убежище монахи из разных мест Советского Союза.
После выхода Грузии из состава СССР и развала Союза (1991 г.) автономная республика Абхазия также взяла курс на независимость. Дальнейшее уже описано в этой книге: 14 августа 1992 г. войска госсовета Грузии вошли на территорию Абхазии, началась кровопролитная грузино-абхазская война, длившаяся 13 месяцев и 13 дней. Бывший на тот момент главой Сухумо-Абхазской епархии митрополит Давид (Чкадуа), публично поддержавший ввод грузинских войск, вскоре умер в Тбилиси при неизвестных обстоятельствах. Сменивший его архиепископ Даниил (Датуашвили) также поддерживал в этой войне грузинскую сторону, а после освобождения абхазскими войсками Сухума в сентябре 1993 года покинул город вместе со всем грузинским духовенством. Победа Абхазии в войне с Грузией означала окончательный разрыв между Абхазской и Грузинской церквями.
Куда ж нам плыть?
Вот как, спустя годы, рассказывал об этом нынешний глава Абхазской православной церкви о. Виссарион (Аплиаа).
«После того, как в результате кровопролитной войны грузинский архиерей покинул Сухумскую кафедру, она осталась вдовствующей. Грузинские священники вслед за своим архиереем в полном составе также покинули свою паству. Это время вспоминать очень тяжело. Оставшимся в Абхазии немногим священникам, а нас осталось фактически трое — отец Павел в Гаграх, отец Петр в Лыхны и я, было очень сложно совершать пастырское служение, но Господь помогал нам, и я успевал и в окопах бывать, и везде, куда меня звали.
Наконец закончилась война, мы стали думать, что делать дальше, как быть… О возвращении грузинского духовенства не могло быть и речи. Тогда мы с отцом Павлом стали просить отца Петра принять на себя временное управление епархией до нормализации церковной ситуации.
Он ответил так: «Я капитан другого корабля, служу в Лыхнах и не покину свою паству, а ты, — сказал он мне, — служил в Сухуме, так что бери бразды правления и управляй. Что будет непонятно — спрашивай, поможем. Веди, как можешь, брошенный корабль».
Впоследствии совет Абхазской Церкви, состоящий уже из 17 священнослужителей, утвердил меня исполняющим обязанности управляющего епархией.
…Я обратился за советом к духовнику Троице-Сергиевой Лавры архимандриту Кириллу, он в свою очередь посоветовал мне обратиться к монахам Русского Афонского монастыря, потому что духовный центр Абхазии — Новоафонский Симоно-Кананитский монастырь — исторически связан с Пантелеимоновым монастырем на Афоне.
Преодолев множество препятствий (в начале 1990-х годов поездки на Афон еще были редкостью), я прибыл на Святую Афонскую гору. Обратился к настоятелю Пантелеимонова монастыря архимандриту Иеремии и к старцу Максиму, который был по происхождению понтийским греком. Они достаточно хорошо знали ситуацию в Абхазии. Именно тогда отец Максим дал мне совет: держись России. Этому совету я стараюсь неукоснительно следовать и по сей день.
Я вернулся в Россию, к отцу Кириллу, тот послал меня к Святейшему Патриарху Алексию, и Святейший практически сразу начал нам помогать. С этих пор церковная жизнь Абхазии стала развиваться с помощью Московского Патриарха Алексия. Это было, я считаю, его большой личной заслугой, поскольку Грузинский Патриархат на тот момент уже полностью утратил контроль над церковной ситуацией в стране.
Митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, в то время председатель ОВЦС, тоже всегда старался нам помогать, помогает, конечно же, и теперь, уже будучи Патриархом. И это теплое отношение Московского Патриархата очень поддерживало нас в тяжелые послевоенные годы, поддерживает и в нынешние времена, которые остаются непростыми несмотря на нормализацию политической ситуации в Абхазии».
Действительно, руководство РПЦ в 90-е годы помогало восстановлению церковной жизни в Абхазии. Из Москвы были выделены средства на восстановление Новоафонского монастыря, на эти деньги установлены новые купола, отреставрированы монастырь и собор Св. Пантелеимона. В Московскую духовную семинарию было принято несколько молодых людей из Абхазии. Последующий постриг их в монахи и рукоположение в священники совершались в Майкопской епархии. Почему именно там? Майкоп – столица Республики Адыгея, адыги – близкие этнические родственники абхазов. Расстояние между Сухумом и Майкопом – около 400 км (по прямой – вполовину меньше). Во всех смыслах эта епархия – ближайшая.
При всем том официальный статус Абхазской церкви остается все эти годы неопределенным и звучит примерно так:
«Православная церковь с неурегулированным самопровозглашённым автономным статусом в Абхазии, над территорией которой иными поместными Церквами, включая Московский патриархат, де-юре признаётся юрисдикция Грузинской церкви. Де-факто православные клирики в Абхазии с начала 2000-х годов состоят в ведении Майкопской епархии РПЦ».
Это двусмысленное положение длится почти 30 лет. Все это время у Абхазской церкви нет своего епископа. Рукополагать его никто не решается.
Сам отец Виссарион успел стать священником еще при Грузинской церкви. В 1989 г., во время посещения Абхазии, патриарх Илия II рукоположил его в диаконы, а в 1990-м уже абхазский епископ, тот самый Давид (Чкадуа) – в священники. Епископом Виссарион стать не может, т.к. не является монахом (у него есть семья). Но даже будь он монах, рукоположить его или кого-то другого, повторяю, некому, вернее, – никто не хочет этого делать, дабы не допускать канонических нарушений и не ссориться с Грузинской церковью.
Неудивительно, что в условиях так долго длящейся неопределенности в Абхазской церкви произошел раскол. Старшее поколение священнослужителей, прошедшее войну 1992-93 гг., по-прежнему ориентируется на РПЦ и ждет от нее помощи в признании независимости Абхазской православной церкви. Молодое поколение, получившее духовное образование в Москве, ждать помощи от Москвы больше не хочет и готово перейти под юрисдикцию Константинопольского патриархата. И если о. Виссарион с сослужителями ездят в Москву, где встречаются и обсуждают положение с Патриархом Кириллом, то о. Дорофей со товарищи едут в Стамбул и общаются с Вселенским Патриархом Варфоломеем. Те и другие публикуют соответствующие фотографии, должные засвидетельствовать усилия каждой из сторон в решении церковной проблемы Абхазии. Но она не решается ни в Стамбуле, ни в Москве. Хотя Москва продолжает активно помогать, что дает о. Виссариону основание говорить, когда его упрекают в отсутствии у Абхазской церкви епископа: «У нас есть епископ – это сам патриарх Кирилл».
Интересно сравнить абхазскую ситуацию с той, которая сложилась в Южной Осетии. Там нашли некий «третий путь» – добились через греческую Старостильную православную церковь восстановления (спустя 700 лет!) Древнеаланской метрополии и рукоположения в епископы осетинского священника – отца Георгия (Пухате).
Но надо иметь в виду, что Старостильная греческая церковь находится в противостоянии с Элладской церковью и Константинопольским патриархатом, а также не признается РПЦ. Так что выход из ситуации нельзя признать строго каноническим, и Аланской церковью этот шаг сделан скорее от отчаяния, от нежелания ждать милости ни от Грузинской церкви, которая никогда не отпустит на волю свои прежние епархии, ни от Русской и Вселенской церквей, которые не хотят нарушать каноны и ссориться с Грузинской церковью.
О, Господи! Как же все сложно… Однако вернемся в Абхазию и попробуем разобраться в сути произошедшего там церковного раскола.
Новоафонский раскол
«Если бы все стремились к архиерейству, как к обязанности заботиться о других, то никто не решился бы скоро принять его. А то мы гоняемся за ним так же точно, как за мирскими должностями».
«Как тиран боится своих телохранителей, так и священник опасается своих сослужащих более всех – никто так не домогается власти, как они».
Иоанн Златоуст
Откуда они взялись, эти раскольники? Отец Виссарион говорит, что он сам их и «породил». «У меня всегда была мысль выучить молодых священников, чтобы обеспечить будущее Церкви в Абхазии, поэтому еще в 1993 году я направил в Московские духовные школы для обучения двоих студентов-абхазцев. Это были Дмитрий Дбар и Адриан (Адгур) Ампар. Я лично просил президента Абхазии отпустить на учебу в Москву этих молодых людей, так как в тот момент в Абхазии еще шла война — поверьте, это было непросто.
Впоследствии в Московскую семинарию были направлены еще двое учащихся – Рустик Сарсания (теперь иеродиакон Давид) и Герман Маршания. В то время ректором Московской духовной семинарии был епископ Филарет, который впоследствии, уже будучи Майкопским архиереем, постриг в монашество и рукоположил Адриана Ампара и Дмитрия Дбара, которые стали соответственно иеромонахами Андреем и Дорофеем. Это были, как мне казалось тогда, талантливые ребята, любящие свою Родину, полюбившие Православие. Адриан Ампар наряду с семинарией окончил иконописную школу, Дмитрий Дбар окончил Духовную академию по первому разряду, защитил кандидатскую диссертацию по истории христианства в Абхазии.
Но к величайшему нашему сожалению, эти молодые иеромонахи не оправдали ожиданий народа Абхазии. Фактически сразу после рукоположения они поставили перед собой цель полностью захватить власть над Церковью в Абхазии, хотя властных полномочий у них и так было предостаточно. Иеромонах Дорофей был секретарем епархии, иеромонах Андрей — настоятелем Новоафонского монастыря. Фактически вся наша церковная жизнь была у них в руках — и пресс-служба, и финансовое хозяйство, практически все, что было связано с управлением, было вверено им. В этом, наверное, была и моя ошибка… К сожалению, к отцам Дорофею и Андрею в полной мере можно отнести слова апостола Павла «они вышли от нас, но не были нашими».
В другом интервью, журналисту А. Лучанинову, о. Виссарион рассказал детали того, как именно происходил церковный раскол.
«Вопреки увещеванию со стороны епархиального собрания Абхазской православной церкви и предупреждениям из Московского патриархата, 15 мая 2011 года в монастыре было проведено нарочитое собрание. На нем открытым голосованием (число голосовавших колебалось от 1,5 до 2 тысяч, при этом только 750 человек оказались крещенными в православной церкви) была провозглашена «Священная митрополия Анакопии и Нового Афона» – «автокефальная» церковь Абхазии во главе с «митрополитом» Дорофеем. Иеромонахи Дорофей и Андрей вызывались к епископу Майкопскому Тихону (Лобковскому) и даже на встречу со святейшим Патриархом, но эти увещевания были ими проигнорированы. И тогда священноначалие Русской православной церкви было вынуждено запретить Дорофея и Андрея в служении. Произошедшее в Новом Афоне собрание было определено как не соответствующее каноническим нормам. Отец Дорофей в ответ заявил: «Меня остановят либо тюрьма, либо физическое устранение».
Между тем, Московская патриархия в лице заместителя председателя Отдела внешних церковных связей Н. Балашова тогда же, в 2011 г., разъяснила ситуацию с саном о. Дорофея. «О том, что отец Дорофей теперь именуется архимандритом, мы узнали лишь из сообщений в абхазской печати, где была опубликована и грамота, подписанная иерархом Греческой Церкви митрополитом Гуменисским Димитрием. В связи с этим нами направлены официальные запросы в Гуменисскую митрополию и в Священный Синод Элладской Православной Церкви. Из полученных разъяснений следует, что отец Дорофей просил дать ему возможность для улучшения его материального положения временно, на период обучения, служить на каком-либо из приходов данной митрополии, в пределах которой он проживал на территории одного из монастырей. А по правилам греческих церквей, иеромонах служит в монастыре. Если же он находится вне монастыря, то должен иметь сан архимандрита, который в греческой традиции вовсе не имеет такого высокого значения, как, например, в Русской церкви. В Греции монашествующие после окончания учебного заведения и рукоположения в священный сан сразу именуются архимандритами, если они не будут проходить дальнейшее послушание в стенах монастыря.
Поэтому решение митрополита Гуменисского имело значение и силу исключительно в пределах его епархии. Несомненно, митрополит Димитрий никак не предполагал, что его добросердечный поступок, направленный лишь на оказание материальной поддержки студенту-иностранцу, получит со стороны последнего такую неожиданную интерпретацию и такой политизированный резонанс в абхазском обществе.
И уж конечно, не следует думать, будто архимандрит, даже и в Русской Церкви, где это действительно высокое звание, «без пяти минут епископ». Такой образ мысли указывает на внутреннее устроение, весьма далекое от монашеского духа, в основе которого лежат смирение и послушание».
Реагировали ли как-либо власти Абхазии на этот внутри-церковный раскол? Да, реагировали, но по-разному. За время раскола в Абхазии сменилось уже три президента. И каждый из них имел свое представление о ситуации и о способах выхода из нее.
Так, президент Абхазии Александр Анкваб (2011-2014 гг.), выступая в мае 2013 года на российско-абхазском гуманитарном форуме, говорил, что корни церковного кризиса лежат в военном конфликте между Грузией и Абхазией. "Тогда Грузинская православная церковь совершенно определённо поддержала военную агрессию против мирного населения, благословив вооружённые формирования на преступления против человечности... С тех пор верующие Абхазии и их духовные наставники – абхазские и русские священнослужители – вели церковную жизнь самостоятельно. Внешнюю же помощь в этом оказывала Русская православная церковь. Эти обстоятельства привели к тому, что... связи абхазского духовенства и православного народа, как и общества в целом, с Грузией и её церковью давно и невосполнимо утрачены».
Конкретно о расколе и раскольниках он сказал тогда следующее.
«…Часть молодых служителей православия в своём стремлении к достижению церковью автокефалии испытывает надежды на помощь Константинополя. Другая считает, что эта цель должна быть достигнута иным путём. При глубоком уважении к вселенскому патриарху Константинополь всё же несравненно далёк от нас по многим единицам измерения. В силу этих обстоятельств, учитывая невозможность оставления верующих без духовного окормления, где бы они ни находились – на признанной или кем-то не признаваемой территории, помня об исторической связи абхазского и русского православия, считаю, что эту высокую миссию может и должен взять на себя Московский патриархат».
В свою очередь сменивший А. Анкваба президент Рауль Хаджимба (2014 – 2020) выступил в роли третейского судьи: пригласив к себе о. Виссариона и о. Дорофея, пытался их примирить, одного призывая к покаянию, а другого – к включению незаконной «Священной митрополии» в Абхазскую православную церковь. Разумеется, ничего из этого не вышло.
Избранный в январе 2020 года новый президент Абхазии Аслан Бжания пока не сказал своего слова в этом конфликте, но есть надежда, что его позиция будет более определенной и твердой.
Раскол в Абхазской церкви продолжается вот уже десять лет. В Новоафонском монастыре по-прежнему сидят раскольники, только теперь на первые роли выдвинулись иеромонахи Давид (Сарсания) и Герман (Маршания). Что касается бывшего настоятеля Андрея (Ампара), то он, видимо, разуверившись в успехе раскольнической деятельности, снял с себя духовный сан, покинул церковь и саму Абхазию, уехал в Европу, вернул себе мирское имя Адгур и занялся там живописью, говорят, даже выставляет свои картины. Дорофей (Дбар), продолжая управлять действиями новоафонских раскольников, параллельно увлекся политикой: в ходе последней президентской кампании (2020 г.) его можно было видеть на телевизионных дебатах, где он рассуждал о будущем уже не Абхазской церкви, но самой Абхазии.
И здесь следует сказать, что помимо объективных причин, связанных с неопределенностью статуса Абхазской церкви и различным пониманием выхода из тупиковой ситуации, налицо и субъективные причины противостояния старого и нового поколений абхазского духовенства.
Более того, речь идет о противостоянии двух конкретных личностей – о. Виссариона и о. Дорофея. Есть смысл познакомиться с ними поближе, чтобы понять суть этого противостояния.
Виссарион и Дорофей
Отец Виссарион (Аплиаа) – в миру Беслан Иванович Пилия – родился в послевоенном 1947 году в селе Лыхны Гудаутского района, в крестьянской семье. Рассказывает, что предок его был в числе тех абхазов, кто в 1810 году подписывал в Санкт-Петербурге грамоту о присоединении Абхазии к России. Дед был расстрелян в 1937 г. по обвинению в троцкизме. У него было одиннадцать детей, сыновья были отправлены в Сибирь, вернулись только двое, судьба остальных неизвестна. Двадцатилетнего отца Беслана тогда не тронули, но в 1953 году едва не угодил в тюрьму и он. А случилось вот что. Беслан пошел в первый класс грузинской школы, но грузинского языка не знал, как не знали его и другие дети в классе, все они были абхазы. Учительница била их за это бамбуковой палкой. Однажды Бесик не выдержал и, вырвав палку из рук учительницы, убежал домой. На следующий день отца забрали, и, если бы не смерть Сталина, он мог никогда его больше не увидеть, а так отца вскоре отпустили, а в селе со временем открыли абхазскую школу. После школы Беслан окончил Сухумский индустриальный техникум, который котировался в Абхазии наравне с вузами, оттуда вышли едва ли не все технические специалисты республики. Но Беслан по полученной специальности не работал, ему уготована была совсем иная судьба. Про свои молодые годы он откровенно говорит, что «жил вольно, никому не подчинялся», были нелады с законом, была даже судимость. В Абхазии все про это знают, и никого это особо не смущает, потому что всей своей последующей жизнью Виссарион доказал, что он –глубоко верующий христианин. Было время, когда он буквально жил в церкви, ходил в лохмотьях, можно сказать, юродствовал, и был при этом любим паствой Лыхнинского храма, где помогал старейшему абхазскому батюшке отцу Петру Самсонову, пономарил, был чтецом (читал молитвы на абхазском языке). Отец Петр и стал его духовным наставником, учил церковным правилам и он же в конце концов рекомендовал его к служению, а грузинский каталикос Илия II, который очень уважал отца Петра, послушался его рекомендации.
Отца Виссариона знают в Абхазии не только как священника, но и как настоящего патриота, во время войны 1992-1993 гг. он был с бойцами в окопах, не прятался от пуль, сидел с ними у костра, ел похлебку, многих тогда обратил в веру, молился вместе с ними о победе, отпевал погибших… Однажды во время артобстрела накрыл собой известного абхазского политика Сергея Шамбу…
Став священником еще до войны, он по сей день считается клириком Грузинской церкви, с которой прерваны все отношения. Положение двусмысленное, но и об этом все в Абхазии знают, и никто (кроме раскольников) не тычет этим в глаза Виссариону, потому что куда важнее другое: в трудный час, когда Абхазская церковь оказалась брошена на произвол судьбы, именно он, отец Виссарион, взял на себя труд и ответственность вести этот «корабль» дальше. Причем отнесся к этой своей миссии с большой ответственностью – поступил в Санкт-Петербургскую духовную семинарию, а затем и в академию, очень много занимался самообразованием, читая богословские книги, углубляясь в самые сложные вопросы религии. Отец Игнатий говорит, что проповеди его отличаются большой глубиной и мудростью.
Скажете: странный батюшка? Ну вот такой, как есть. Такой, каким его сделала жизнь со всеми ее грехопадениями и духовными взлетами. Так или иначе, но авторитет отца Виссариона в Абхазии неоспорим – среди православных, духовенства, политической элиты, и не считаться с этим невозможно.
Теперь познакомимся поближе с отцом Дорофеем, в миру – Дмитрием (Джума) Зауровичем Дбаром. Он на четверть века младше – родился в 1972 году в селе Мгудзырхва того же Гудаутского района. Окончил художественное училище и факультет изобразительного искусства Сухумского университета. Крестился в 20 лет, крестным отцом его стал о. Виссарион. Он же, как уже было сказано, в самый разгар войны 1992-1993 гг. направил своего крестника, проявлявшего интерес к церковной жизни, учиться в Московскую духовную семинарию. (Позже, отвечая на вопрос журналиста о его участии в войне абхазского народа за независимость, Дбар ответил: «Монахи не воюют»). Рукоположен в священники в Майкопской епархии РПЦ, то есть является клириком Русской православной церкви, отпущенным служить в Абхазии.
В дальнейшем Дорофей проявил интерес к научной деятельности, окончил в Москве Духовную академию, защитил кандидатскую, а позже, уже в Аристотелевском университете в Салониках (Греция), – докторскую диссертацию. Теперь он доктор богословских наук, старший научный сотрудник Абхазского института гуманитарных исследований. К служению в церкви запрещен за свою раскольническую деятельность, но, пренебрегая всеми запретами, продолжает время от времени это делать в Новом Афоне. Себя называет председателем совета и кандидатом в епископы «Священной метрополии Абхазии».
Дорофей хорошо образован, знает несколько языков, пишет книги. Но он же – и самый амбициозный и неуправляемый, ставящий себя не только выше всех других абхазских священнослужителей, но выше самих церковных правил и законов.
Пишет он очень много, и не только научных работ, но и статей, политических комментариев, в которых философствует, обличает и поучает, причем не только церковную, но и светскую среду. Похоже, мнит себя не иначе, как «духовным лидером» нации.
Я не поленилась прочесть его обширный труд под названием «Православная церковь Абхазии: прошлое, настоящее, будущее», куда включены «статьи, сообщения, размышления, интервью» разных лет, вплоть до сугубо личных писем о. Виссариону, епископу Майкопскому Тихону и Патриарху российскому Кириллу с довольно дерзкими по тону возражениями по поводу мер, принимаемых против него за раскольническую деятельность.
Так вот, в этом «сборнике всего и вся» (включая статьи на абхазском и греческом языках) есть такие вещи, как «Программная идея для кандидата в президенты», «Программа реорганизации и развития Сухумо-Абхазской епархии» на 50 страницах, рассчитанная на 15-20 лет, или, к примеру, статья «О перспективах развития абхазской исторической науки».
Справедливости ради, надо сказать, что многое, о чем пишет Дбар, вполне разумно и может быть использовано как в церковной, так и в научной и политической практике.
Но вот, например, как он видит будущее Каманского монастыря. Надо выделить монастырю землю для хозяйственных нужд, пишет Дбар, завести на ней большую пасеку, животноводческую ферму, пруды для разведения рыбы, фруктовые сады, построить хлебопекарню, деревообрабатывающую и камнерезную мастерские, открыть гостиницу для паломников, а в полуразрушенном сейчас здании бывшего дома престарелых – устроить наркологический диспансер с бесплатным проживанием, питанием и медицинским обслуживанием…
Идея, может, и хорошая, но, учитывая все обстоятельства, в которых существует сегодня Абхазия, сильно отдает прожектерством. К тому же, автор так увлекся планами обустройства подсобного хозяйства в Каманском монастыре, что про сам монастырь и духовную составляющую монастырской жизни, кажется, забыл.
Когда я читала эти работы, у меня было ощущение, что автор их – кто угодно – политик, историк, публицист, только не духовное лицо, тем более, не монах. Ни монашеского смирения и терпимости, ни простой человеческой скромности и благодарности тем, кто дал ему духовное образование и открыл перед ним двери духовной обители для служения Богу, ни самого Бога нет в этих сочинениях.
Стояние на Афоне
Весной 2019 года конфликт церкви и раскольников резко обострился. Совет Абхазской православной церкви принял решение возобновить богослужение в Новоафонском монастыре. 11 мая несколько священников АПЦ во главе с о. Виссарионом прибыли в Новый Афон, однако их поначалу не пропустили даже на территорию монастыря. Как рассказывает отец Игнатий, пришлось какое-то время просто сидеть на лавочках у входа. А когда удалось наконец зайти на территорию монастыря, оказалось, что двери главного храма святого мученика Пантелеимона для них закрыты. И тогда они начали богослужение прямо у стен храма. Был привезен переносной престол и все необходимое. Сменяя друг друга, священники Абхазской православной церкви игумен Игнатий (Киут), игумен Сергий (Джопуа), иеромонах Василиск (Лейба), иереи Долмат (Гопия), Никита (Адлейба) и Матвей (Тужба), а также и.о. епископа АПЦ, как он сам себя называет, иерей Виссарион (Аплиаа) вели богослужения на открытом воздухе. Однажды пошел дождь, и им пришлось перейти под закрытое сверху крыльцо главного храма. Все это выглядело более чем странно, вызывало недоуменные вопросы у прихожан, паломников и туристов. Видимо, поэтому 15 мая 2019 г. Новоафонский монастырь был закрыт для туристов. Тем временем сторонники Виссариона и сторонники Дорофея стали собираться на территории монастыря. Рассказывают, что доходило до драки между ними. К 1 июня ситуация накалилась настолько, что грозила вылиться в массовые волнения. В монастырь приехал тогдашний президент Рауль Хаджимба. Он пытался примирить противостоящие стороны, снова предлагал им совместно вести богослужение, что для раскольников означало бы признание их легитимности, а для АПЦ было совершенно невозможно с канонической точки зрения.
«Как мы можем служить совместно с ними, если они запрещены к служению? – объяснял о. Виссарион. – Чтобы исправить это, от них требуется покаяние и возвращение в лоно нашей церкви. Но ни каяться, ни возвращаться они не хотят. А Новоафонский монастырь и канонически, и юридически принадлежит Абхазской православной церкви, и мы отсюда не уйдем».
Кончилось тем, что перед настырными «виссарионовцами» открыли Пантелеимонов храм, и они стали вести службы в приделе Александра Невского (слева). Но одновременно с ними в приделе Николая Чудотворца (справа) вели службы раскольники.
Это продолжалось все лето.
- Как же вы там находились столько времени? – спрашиваю отца Игнатия. – Что ели, где спали?
Он отвечает, что давление со стороны «секты» раскольников было такое, что есть вообще не хотелось. Первое время какую-то еду приносили поддерживавшие их прихожане, а спали чуть ли не на лавочках во дворе. Но потом считающие себя хозяевами монастыря и, возможно, пристыженные президентом, раскольники «выделили» законным священникам кельи для ночлега и питание.
Отец Игнатий рассказывает об этом неохотно, все время вздыхая и подбирая слова. Чувствуется, что пришлось пережить большое напряжение и унижение, да и физически все устали, не молодые ведь. Еще тревожило и огорчало то, что, пока они служили в Новом Афоне, в их собственных храмах – в Гудауте, в Дранде, в Илоре, в тех же Каманах служить было некому, кое-как обходились без них оставшиеся без настоятелей послушники. Осенью, в сентябре-октябре, отец Игнатий служил «вахтовым методом»: одну неделю – в Афоне, другую – у себя в Каманах или в Сухуме, где им с отцом Виссарионом приходилось исповедовать и причащать по сто человек за раз, столько накопилось людей, терпеливо дожидавшихся такой возможности.
Так прошли осень и зима, а весной, как только была объявлена пандемия, Новоафонский монастырь наглухо закрыли на карантин. И сейчас, когда я заканчиваю писать эту книгу, он, как и все другие монастыри и храмы, как и сама граница с Абхазией все еще закрыты. Что будет дальше – одному Богу известно.
Церковные расколы – не новость в истории христианства. За многовековую историю их было немало, начиная с Великого раскола 1054 г., когда христианская церковь разделилась на Западную (католическую) и Восточную (православную), и Старообрядческого раскола Русской православной церкви, последовавшего за церковной реформой патриарха Никона (1650-1660 гг.).
В наше время, а именно после распада Советского Союза, в бывших союзных республиках возникла идея отделения поместных церквей от метрополии по принципу «Самостоятельное государство – самостоятельная церковь», или даже так – «Национальное государство – национальная церковь». Но границы новых государств не совпадают с границами канонических церковных территорий, что создает большие трудности в реализации этих идей. К тому же церковные расколы во вновь созданных государствах, как правило, имеют не религиозную, а политическую основу, а их лидеры зачастую руководствуются не укреплением православной веры и церкви, а личными амбициями и притязаниями на власть.
Вот что пишет изучавший проблему доцент Киевской Духовной академии протоиерей Василий Заев:
«Церковные расколы возникают в периоды общей политической и социально-экономической нестабильности, смены власти и возникновения новых государственных образований. …Почти все инициаторы расколов либо были недовольны своим личным положением в канонической церковной структуре, либо несли церковные наказания за нарушение канонов и церковной дисциплины, и прежде всего желали своей личной власти в Церкви, пусть и не канонической, пытались создать «свою» Церковь, которая могла бы удовлетворить их собственные амбиции, используя для этого политические обстоятельства. В церковную жизнь раскольниками переносятся методы политической борьбы, современная им политическая идеология и терминология того государственного образования, на территории которого они существуют… В результате этого происходит снижение уровня духовной жизни и ослабление церковной дисциплины внутри раскольнических церковных структур, упадок монашества».
Эти выводы, сделанные при анализе украинского церковного раскола вполне применимы и к ситуации в Абхазской церкви.
Старшее поколение абхазских священников измучено многолетней борьбой за выживание, однако продолжает честно служить, терпеливо нести свой крест, окормлять свою паству, заметно увеличившуюся после прошедшей в 90-е годы войны. Раскольники, заняв глухую оборону в Новом Афоне, мало отличаются от тех украинских радикалов, которые силой захватывают храмы канонической церкви, изгоняя оттуда законных священников. Они, видимо, уверены, что в Абхазии до силовой акции по их изгнанию из монастыря не дойдет, и, чувствуя свою безнаказанность, творят, что хотят, игнорируя все запреты. Кто же положит конец этому безумству?
Я спрашивала об этом у многих людей, ответы были разные. Кто-то говорит, что это должна сделать Русская православная церковь, больше некому. В конце концов, надо вспомнить историю Новоафонского монастыря. Для того ли Россия в XIX в. его строила, а в XXI в. на свои средства реставрировала, чтобы обитель эта стала центром антироссийских настроений, а в стенах ее велись политические дебаты? Другие считают, что свое слово должен сказать Святой Афон, для которого эта обитель, – не чужая, можно сказать, братская. Третьи уповают на новую, недавно избранную власть Абхазии, на то, что она не останется в стороне и найдет, наконец, приемлемое решение вопроса. В одном сходятся все: дальше так продолжаться не может. Новый Афон всегда был и должен оставаться духовным центром Абхазии. Это – национальное достояние страны и ее православной церкви, а никак не частная собственность группы отколовшихся от нее клириков.
…Отец Игнатий очень тяжело, как большую личную драму переживает происходящее в его родной Абхазской церкви. Все эти годы он помогает отцу Виссариону удерживать «штурвал корабля». Раскольников жалеет, как заблудших овец. Больше всего ему хочется, чтобы все примирились со всеми, чтобы царили любовь и согласие, чтобы Абхазская церковь перестала быть притчей во языцех в православном мире.
Я вижу его сидящим на камне у источника святого Василиска, в одиночестве, в глубокой задумчивости. О чем он думает? О том ли, что личные его чаяния о чистой и святой жизни в лоне церкви не оправдались, и здесь так же много суеты и несправедливости, как в миру? Или о том, что надежды на благополучное разрешение церковного вопроса в родной Абхазии сбудутся нескоро? А может, он просто думает о том, что надо замостить площадку перед святым источником, чтобы людям не приходилось месить здесь грязь в дождливое время?
Я спросила, о чем он думает, когда сидит один у святого источника. Он ответил: «Молюсь».
П О С Л Е С Л О В И Е
СТРАНА ДУШИ
Как только открыли границу, два месяца бывшую на замке из-за карантина, мы рванули в Каманы. Внешне здесь ничего не изменилось. Закрытая двумя границами: с запада – российской, с востока – грузинской, изолированная от всего мира, Абхазия мало пострадала от пандемии короновируса. Всего 38 случаев заражения на 245, 2 тысячи населения. Летальный исход – один (от осложнения хронической болезни). Остальные выздоровели. Слава Богу!
И все же Абхазия пострадала – экономически. В середине лета здесь все еще нет туристов и отдыхающих. А туризм и курорты – едва ли не главная статья дохода для маленького черноморского государства. Пострадали люди, которые сдают частное жилье для приезжающих, держат небольшие кафе и магазины, работают водителями, экскурсоводами, горничными в отелях… Здесь ведь нет и никогда не было промышленного производства, больших строек и крупных транспортных предприятий. Про здешних жителей говорят, что их кормят морские пляжи и мандарины. О, эти мандарины!.. Помню, как еще до распада Союза, когда не было никакой границы между нашими странами, по мосту через речку Псоу катили тележки, доверху груженные пахучими оранжевыми плодами нескончаемые вереницы женщин и мужчин. Кто-то вез свои мандарины в багажниках легковушек или навьючивал ими велосипеды… Сразу за мостом, в русском селе Веселом, они отдавали свое богатство, свой урожай (который, если честно, никакого ухода не требует, сам растет) оптовым перекупщикам, а те везли его дальше по всей России, накручивая цены в зависимости от удаленности региона. Но был в селе Веселом и импровизированный рынок, прямо перед мостом, где абхазы сами продавали мандарины специально приезжающим за ними сочинцам и краснодарцам. Перед Новым годом мы тоже наведывались в Веселое за мандаринами. А если случалось покупать их на сочинском центральном рынке, всегда спрашивали: «Абхазские?». Очень надеюсь, что до наступления мандаринового сезона-2020 (а это ноябрь-декабрь) все утрясется, вернется на круги своя, а второй волны коронавируса не случится. Иначе и урожай пропадет, и люди останутся на зиму без денег. Очередное тяжелое испытание для народа и власти…
Сами абхазы называют свою страну Апсны и переводят это как Страна Души. Очень поэтично. Но где она и в чем – душа Абхазии?
Каждый человек любит свою малую родину, какой бы она ни была. Любят даже самые убогие места на земле, если там довелось родиться и провести детство.
Абхазы не просто любят свою родину, они ею очень гордятся, считают, что им здорово повезло, ведь Абхазия – одно из самых красивых и благодатных мест на земле. Может, душа этой страны таится в ее природе? Снежные горы Кавказа и теплое Черное море, создающие уникальный климат субтропиков… У абхазов в ходу легенда о том, что когда Бог раздавал земли разным народам, абхаз опоздал, потому что принимал гостя; Богу это понравилось и он сказал: «Я отдам тебе уголок земли, который приберег для себя. Оставайся таким же гостеприимным…». Так может, душа абхазов – в их гостеприимстве?
Но за эту благодатную землю предкам абхазов не раз приходилось воевать, как, впрочем, и живущим на этой земле сегодня. Когда возникает угроза их национальному суверенитету, в спокойных и даже, как кажется, лениво-расслабленных в обычной жизни абхазах моментально просыпается воинственный дух предков, готовность отдать жизнь за свою маленькую, но такую прекрасную родину.
Может быть, душа абхазов – в их обостренном национальном достоинстве?
Если вспомнить войну 1992-1993 гг., о которой подробно говорилось в этой книге, то нельзя не отметить еще раз ту солидарность и помощь, которые оказали Абхазии республики Северного Кавказа и южные области России. «Своих не бросаем!». Маленький абхазский народ – не один на этой земле, он – часть большой семьи кавказских народов, будь то русские или чеченцы, осетины или кабардинцы, адыги или черкесы. Может быть, в этом братстве заключена не только сила, но и душа Абхазии?
Абхазы – народ, с одной стороны, спокойный и дружелюбный, а с другой – очень темпераментный. Особенно наглядно проявляется этот темперамент, когда они в очередной раз выбирают власть. Во время избирательных кампаний все тут бурлит и кипит. Достаточно сказать, что из трех президентов, избранных после В.Г. Ардзинбы, один умер на своем посту, а двое были насильно смещены в результате действий оппозиции и народных волнений.
Что говорить! Даже в православной церкви идет, как мы видели, ожесточенная борьба за власть.
Возможно, и в этом темпераменте, в этом общественном бурлении заключена частица абхазской души?
Но должно же быть и что-то более высокое и более духовное, что скрепляло бы все упомянутые выше свойства души абхазского народа!
Быть может, это высокое и духовное – в православной вере, которую принесли в эти края апостолы Христа (не каждый уголок земли удостоился такой чести); вере, которую с открытым сердцем приняли «христолюбивые абазги» и сохранили их мужественные потомки; вере, которую и сегодня, несмотря ни на что, исповедует и несет в народ малочисленное, но стойкое абхазское духовенство.
Все то время, что длился карантин, в Каманах не прекращались богослужения. На это время пришлись самые главные и любимые людьми православные праздники – Пасха, Вознесение Господне, Троица…
Вот что рассказал нам при новой встрече настоятель Каманского монастыря игумен Игнатий.
- Когда все началось, отец Виссарион велел нам усугубить молитвы и сам обратился к верующим со словами: «Не бойтесь, малое стадо! Господь с нами!». Службы шли во всех храмах Абхазии, и даже чаще, чем обычно. Мы в Каманах служили каждый Божий день. Устраивали Крестные ходы вокруг храма, молясь, чтобы Господь укрепил нас духовно, оградил храм наш и его прихожан от этой напасти – эпидемии. Да, людей было немного – иногда всего 3-4 человека, но важно не это, главное – молитва Богу.
- Батюшка, а как Вы в Пасху служили, были люди?
- Мы служили не в храме, а на подворье. Сделали пасхальный шатер у входа, чтобы было больше свободного пространства. Приготовили куличи, творожные пасочки, крашеные яйца. Людей было немного, из прихожан – всего две-три семьи, но приехали российские военнослужащие, пограничники, посольские, они все у нас окормляются. Провели службу на свежем воздухе, потом всех угостили, накормили, конечно, скромнее, чем обычно. Но пограничники, беспокоясь о нас, привезли целую машину продуктов. Мы оставили в монастыре только малую часть, а все остальное разложили по пакетам и на машине развезли в деревни – Гвада, Джгерда, в село Пшап, раздали людям.
- Вы сами ездили?
- Да, мы вдвоем с Ахазом. И вы знаете, люди были очень благодарны, некоторые говорили, что если бы не привезли им эти продукты, они бы голодали. Ситуация на самом деле тяжелая, у людей совсем нет денег, но люди мужественно все переносят, я не слышал ни от кого жалоб, что нет денег, об этом вообще не говорят, молчат. Мы в монастыре сделали такие открытки, на которых помещена «Молитва во время эпидемии» и раздавали их людям. И сами молились денно и нощно.
Потом у нас был встречный Крестный ход. Из Сухумского собора вышли представители духовенства во главе с Виссарионом и Давидом Гвазава и с ними прихожане, всего человек сорок. А мы – из Каманского монастыря, нас несколько человек было, мы несли икону Божией матери «Умиление». Эта икона у нас особо почитается как помогающая бездетным обрести детей. Встретились оба Крестных хода на дороге, в таком месте, которое мы называем «у пяти тополей». Потом пошли все вместе к источнику святого Василиска, помолились там, окунулись в святую воду. Оттуда поднялись в монастырь, где у входа опять же был шатер, и там уже отец Виссарион провел молебен о здравии и благоденствии. Знаете, он всегда в своих молебнах молится за Абхазию, Осетию, Россию и Сербию. И тут так же помолился вместе со всеми нами, чтобы Господь как можно скорее избавил наши народы от болезни.
- А почему Сербия? Она разве признала независимость Абхазии?
- Нет, не признала, но знаете, во время войны в Югославии отец Виссарион был там, он молитвенно связан с Сербской церковью, никогда их не забывает. А в Абхазии его сейчас многие благодарят за такое усердное моление. Все-таки эпидемия нас практически не задела, никто не умер от этой болезни. Мы же верующие люди, значит с нами Бог.
На этот раз мы уезжали из Абхазии со спокойным сердцем и каким-то даже умиротворением… И думалось дорогой: если душа Абхазии – в православной вере, то хранительницей ее, безусловно, является Абхазская православная церковь. А душа этой церкви – не в Каманах ли с их поистине мировыми святынями?
И как бы там ни было на самом деле в далекие и недоступные нашему взору века, но Каманы хранят и берегут святыни, а святыни хранят и оберегают Каманы.
2020 г.
П Р И Л О Ж Е Н И Е
(в помощь читателю)
Иерархия в православной церкви
Церковнослужители – звонари, чтецы, алтарники, послушники – простые люди, которые не проходили через специальное таинство рукоположения.
Священнослужители – дьяконы, священники, епископы – люди, прошедшие через таинство рукоположения, имеющие право и поставленные совершать богослужение и таинства. Делятся на две категории: белое и черное духовенство.
Белое духовенство – священнослужители, которые могут иметь семью, жену и детей.
Чёрное духовенство – священнослужители, принявшие монашество и отказавшиеся от мирской жизни.
Диаконат
Дьякон (диакон) – служитель, низший чин белого священника, помощник в богослужении, который не имеет права самостоятельно его совершать.
Протодьякон – первый среди диаконов, главный дьякон при соборе.
Иеродьякон – низший чин черного священничества, дьякон-монах.
Архидьякон – старший дьякон-монах, главный дьякон в монастыре.
Священничество
Иерей – наименьший сан белого священника.
Протоиерей – первый священник, главный среди иереев храма.
Протопресвитер – высший чин в белом духовенстве.
Иеромонах – монах-священник.
Игумен – монах-священник, настоятель монастыря.
Архимандрит – высшее звание монашествующих священников, управляющий крупным монастырем.
Епископат
(только из представителей черного духовенства)
Епископ, или архиерей – высший чин в церкви, поставлен управлять епархией, ее священниками, монахами и мирянами. Контролирует все монастыри и храмы на территории своей епархии. Епископом может стать только представитель черного духовенства. Рукополагает новых дьяконов и священников.
Архиепископ – старший среди епископов, глава крупной церковной области, объединяющей несколько епархий.
Митрополит – высший епископский сан , управляющий крупной церковной территорией, митрополией.
Патриарх – высший духовный сан в православии, Предстоятель, т. е. руководитель всей Церкви, главный священник страны, начальник всех епископов, священников, дьяконов, монахов и мирян, живущих в его Церкви, состоящей из епархий и митрополий. В Русской Церкви патриарх избирается на Поместном соборе архиереями, представителями духовенства, монашества и мирян всей Церкви и является пожизненным главой РПЦ.
|
|